Владимир Свержин - Трехглавый орел

– Все, джентльмены, – пропуская мимо ушей слова Лиса, произнес Джозеф, – время идет, камера перехода простаивает. Проводите-ка меня лучше через посты. И вот что еще: можете сообщить своему «государю-императору»: по донесениям нашего канадского резидента, Салават Юлаев благополучно пересек Аляску и движется по Канаде в сторону Великих озер. В его армии более пятидесяти тысяч человек, причем полный Ноев ковчег: башкиры, буряты, тува, китайцы, манчжуры, чукчи, в общем, где шел, там и подбирал. Согласно последней информации, в Канаде к нему почти в полном составе уже примкнули аджибуэи, асеинибойны и кри равнин. Союз делаверов также готов поддержать армию «Свободных людей», как они себя величают.

– Какой впечатлительный мальчик, – внезапно усмехнулся этим известиям Лис, – а всего лишь стоило процитировать ему Фауста:

Жизнь и годы прошли недаром,Ясен предел мне мудрости земной.Лишь тот достоин жизни и свободы,Кто каждый день за них идет на бой.

– Джентльмены, летние ночи коротки, скоро начнет светать. Самое время возвращаться, чтобы не создавать ненужных легенд.

– Ненужных легенд не бывает, – вздохнул Лис, толкая дверь рыбачьей лачуги. – Ненужная бывает правда, но это к делу не относится.

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

– Милорд, – будил меня Редферн, – государь велел вызвать вас в штаб. Там английский офицер дожидается. Его величеству толмач нужен.

– Да, – пробормотал я, усаживаясь на койке, сооруженной Питером из пустых ружейных ящиков и заботливо покрытых им прихваченным со «Святослава» тюфяком. Поверх тюфяка он любовно стелил тончайшее итальянское белье, заботливо стираемое при каждой появляющейся возможности. – Передай, – что, я сейчас иду.

Я был в церквушке минут через десять. Встававшее из-за горизонта солнце уже освещало холмы вчерашней битвы, спящий лагерь, лазарет, в котором под руководством Калиостро не смыкая глаз трудились имевшиеся в корпусе лекари, одним словом, все, что унаследовал день сегодняшний от вчерашнего. Новым в этой картине было, пожалуй, лишь скопление красных драгунских мундиров близ церквушки, в которой располагался штаб. Я прошел мимо рослых кавалеристов, весело обсуждавших между собой «дикость» одеяния новых союзников, и проследовал в ставку, где уже ждали меня Пугачев и представитель британского командования.

– Вы говорите по-английски? – спросил он, недоверчиво поглядывая на мой российский флигель-адъютантский мундир.

– Я англичанин. Во всяком случае, по рождению.

– О, приятно увидеть в таком месте соотечественника. Я полковник Эшли Сазерленд из штаба генерала Корнуоллиса. Я послан его превосходительством, чтобы урегулировать досадный инцидент, произошедший между майором Хокинсом и каким-то артиллерийским офицером корпуса князя Заволжского. А также для того, чтобы передать князю Заволжскому план его дальнейшей передислокации с маршрутом движения вплоть до соединения ваших войск с армией генерала Корнуоллиса.

Я пожалел, что не обладаю переводческим даром Лиса, потому как дословный текст речи этого напыщенного полковника вкупе с надменной манерой поведения вполне могли привести незадачливого британца в то самое состояние, от которого меня некогда спас удачный приезд графини Орловой-Чесменской. Я перевел слова английского посланника весьма близко к тексту, прибавив от себя лишь, что генерал Корнуоллис рад приветствовать корпус князя Заволжского и лично его начальника, а также категорично «предписанный» маршрут на более приемлемое «предлагаемый». Однако, похоже, это не сильно помогло. Пугачев нахмурился, и я уже по себе знал, что могло означать подобное выражение августейшего.

– Это че ж такое выходит, – начал он негромко, – какая-то рачья душа мне указывать норовит, что я повинен делать? Эй, Мамай, – крикнул он сидевшему тут же казаку, выполнявшему при Пугачеве функции писарчука и ординарца, – ну-тка лети, побуди старшину. А ты, енерал, – он ткнул мне пальцем в грудь, – переведи-ка пока остолопу мой титул. Дабы знал, с кем говорит.

– Его императорское величество, – начал я, – государь всея Великая, Малая и Заморская Руси, и далее, – далее, далее, герцог Голштейн-Готторский Петр Федорович.

Оглушенный титулом полковник, похоже, с трудом переваривал сыпавшийся град географических названий и связанных с ними знаков владетельного права. Как всякий английский дворянин, он вполне четко представлял себе архитектуру иерархической лестницы и, похоже, понимал, что мраморные перила на этаже, занимаемом Пугачевым, не идут ни в какое сравнение с дубовыми, за которые суждено держаться ему.

– А где же князь Заволжский? – недоуменно поинтересовался англичанин.

– Это была всего лишь уловка, чтобы скрыть отъезд государя из России, – пояснил я.

Между тем в церкви начали собираться разбуженные Мамаем генералы, ночевавшие тут же, в домике священника.

– Вот это, – продолжал рекомендовать я, – граф Орлов-Чесменский. Думаю, деяния этого адмирала вам хорошо известны. Это его брат, граф Григорий Орлов, в прошлом генерал-фельдцейхмейстер России, теперь командир артиллерии здесь. А вот этот худощавый джентльмен с перебитым носом – генерал-аншеф Закревский, начальник штаба армии государя.

– Прошу прощения, позвольте узнать также и ваше имя.

– Я Вальдар Камдил, лорд Камварон...

– Постойте, постойте! Лейтенант Камдил из полка первого лорда адмирала герцога Олбанского? Насколько я помню, вы бежали из Англии после какой-то громкой дуэли? Еще с прошлого года в штабе лежит приказ о вашем аресте в случае появления в колониях.

Я невольно усмехнулся, представляя себе попытку полковника арестовать меня посреди пугачевского лагеря.

– Чего этот индюк там лопочет? – повернулся ко мне государь всея Заморская Руси, настороженный нашей беседой c Сазерлендом.

– Он попросил меня представить ему входящих, а сейчас интересуется моим именем и званием.

– Так ты не тушуйся, прямо ему и говори: нашему величеству генерал-адъютант и войска нашему генерал-поручик... ну имя свое, поди, сам знаешь. – Произнеся это, Пугачев удовлетворенно отметил, что вся старшина в сборе, и начал вдохновенно, не дожидаясь перевода моих чинов и званий: – Братья мои и други! Прошу простить, что побудил вас в столь ранний час. Но желаю, чтоб вы все своими глазами видели и своими ушами слышали, какую каверзу над нами учинить хотят. Ни для кого из вас не секрет, что плыли мы сюда издалёка затем, чтобы рукою твердою отвоевать у супостатов вольный край, Русь Заморскую. Сей же аглицкий полковник с лескрипом к нам послан, будто повинны мы идти под знамена аглицкие и во всем енералам тамошним повиноваться.

Я едва успевал переводить Эшли Сазерленду «государевы» слова, по возможности смягчая формулировки. Англичанин кивал головой, как китайский болванчик, слушая речь «государя». В зале послышалось недоброе ворчание, но, похоже, на моего подопечного оно не произвело никакого впечатления.

– Также он желает, чтобы выдали мы головой доблестного нашего енерала и друга моего любезного Григория Орлова за то, что он какого-то ихнего офицерика поперек спины банником согрел.

– Да-да, – подтвердил радостный полковник. – А также генерал Корнуоллис требует, чтобы вы прислали в его штаб всех захваченных офицеров-мятежников.

– Чего?! – возмутился «император», выслушав мой перевод. – Чего этот недоносок требует? – Зал уже открыто шумел, и я начал всерьез опасаться расправы и над посланцем, и над драгунами его конвоя.

– Из задницы пусть своих пленных выковыривает!

Внезапно шум стих, и глаза присутствующих обратились к проходу между скамьями. По нему, опираясь на посох, в котором я без труда узнал древко сержантской алебарды, шел великий магистр. Он был в белоснежном сюртуке, шитом золотым галуном, без парика, и я невольно отметил про себя, что с первого нашего знакомства, да и с Митавы, граф изрядно поседел. Лишь темные глаза его смотрели ясно и неожиданно светло для этих почти черных итальянских угольев. Обвившийся вокруг посоха бушмейстер блаженно дремал, не обращая ни малейшего внимания на людские передряги.

– Государь, – промолвил Калиостро негромко, но в наступившей тишине его слова, казалось, были слышны в самом дальнем углу зала. – Я пришел просить вас за четырех офицеров континентальной армии, попавших в плен во вчерашнем сражении. Отпустите их. Если желаете, я готов дать слово, что они больше не поднимут против вас оружие.

Пугачев посмотрел на войсковую старшину, на посланника, затем вновь на Калиостро.

– Поступай с ними по своему разумению, – промолвил он, почтительно глядя на ученика волхвов. – А ты, – Петр III гневно свел брови на переносице и обернулся к Сазерленду, – скачи отсюда, покуда я не осерчал. Да передай енералам своим, пущай подале от меня держатся. Не бывать тому, чтобы казаки под их ярмом ходили. А коль совета моего не послушают, волей своей клянусь, отведают супостаты острой сабельки. Кровью умоются, идолы! Точно слово мое передай, а коли соврешь – самого разыщу да шкуру велю с живого спустить! С тем и ступай, откуда пришел, да боле не возвращайся. Выпроводи их, Вальдар, да проследи, чтобы наши путем не зашибли, – бросил мне Пугачев, явно теряя всякий интерес к незадачливому посланнику. – Я же с вами, други, хочу поговорить вот о чем...