Андрей Лазарчук - Транквилиум
Светлана ничего не сказала.
БМД, выстрелом из танковой пушки разорванная почти пополам, горела ярко. В огне рвались патроны, потом – воспламенились и стали разлетаться сигнальные ракеты. Где-то продолжали стрелять: Туров слышал частые очереди и хлопки гранатометов. Позади него полыхали палатки и грузовики – захваченная БМД прошлась по ним широким медленным веером башенного огня. Трупы валялись вперемешку. Нападение было настолько внезапным и дерзким, что о потерях он старался сейчас не думать. Если бы этот удар был поддержан силами хотя бы здешнего полка, мрачно подумал Туров, то никакое огневое превосходство не спасло бы…
Но какого черта?! Что это все вообще значит?
Инициатива какого-то командира – или часть плана командования? И в том, и в другом случае: что делать дальше?
Кто-то брел напрямик, держа автомат у плеча стволом вверх, и Туров мучительно не мог узнать этого человека…
– Договаривались, да? – прохрипел он в упор, и только по голосу Туров догадался, что это Адлерберг. – Дружить захотели? Вот вам – дружба! – он вдруг обернулся и выпустил очередь по трупам. Полетела пыль. – Вот она вам – ихняя дружба, драть вас конем!!!
– Не надо. Александр Игоревич, – тихо сказал Туров. – Уже все…
– Баглай на них молился, – сморщился Адлерберг. – И где теперь Баглай?
– Не надо, – повторил Туров.
– Заладил, скворец: не надо, не надо! Институтка, не командир.
– Майор, не забывайтесь.
– Перебьют нас, как щенят, – совсем другим голосом сказал Адлерберг и оглянулся: будто кто-то невидимый позвал его из-за спины. – Ведь перебьют, командир?
– Нет, – твердо, как мог, сказал Туров. – В панику не ударимся – не перебьют.
Подходили другие люди, вставали вокруг. Туров почти никого не узнавал в лицо. И вдруг он сообразил, что только что впервые в жизни побывал в настоящем бою.
Остров Адмирала Орра – это огромная голая скала, торчащая из моря подобно обломанному коренному зубу. Когда-то он служил пристанищем пиратам и назывался Сундук Мертвеца. Но адмирал Джеремия Орр пиратов извел под корень и присвоил острову свое имя, Прошло время, адмирал умер, пираты вернулись, а имя осталось. Потом и с пиратами что-то случилось. Теперь на острове жили около сотни семей, занятых обслуживанием четырех маяков – и обслуживанием тех, кто обслуживает маяки. При старой власти смотрители маяков были людьми высокооплачиваемыми – то есть на уровне телеграфистов и машинистов на железных дорогах. Так что те, кто жил вокруг них и работал на них, внакладе не оставались. При трудовиках, как с горечью объяснили Сайрусу, все поменялось: теперь те, кто выращивал хлеб и пас овец, были короли. Правда, эти короли понимали, что такое положение не навсегда, и не слишком задирали носы – но все же…
Война обошла островок стороной. Правда, в первые ее месяцы трудовики держали здесь гарнизон, но – такая служба солдат расслабляла. Начались брожения, человек десять дезертировали и долго прятались в скалах. Добрые островитянки подкармливали их. Когда гарнизон сняли, на острове началась пора свадеб. Как раз в такой вот семье принимали Сайруса.
Хозяйка, тридцатилетняя вдова электротехника при Восточном маяке, взяла в мужья двадцатилетнего солдата-беглеца, бывшего мастерового на канатном заводе в Порт-Элизабете. Это был нескладный рыжий парень с коротким вздернутым носом и огромными руками, которым он все время не находил места. Звали его Боб Мэчин. В восемьдесят третьем он, как и многие другие молодые парни с их завода, «побузили» – так он выразился. О ночи мятежа у него сохранились самые странные воспоминания. Сайрус, усмехаясь про себя, слушал его рассказы. Наверное, мы были в разных городах и в разное время…
Уже давно было решено, что с Сайрусом пойдут еще трое: боцман Бердборн, штурман Рей и старший офицер Квинси. Семьи офицеров, по заведенному трудовиками обычаю, оставались заложниками за мужчин, а Бердборну необходимо было с кем-то за что-то поквитаться в Порт-Блесседе. Остальная команда, четыреста двенадцать душ, уводила крейсер не остров Эстер. Командиром становился второй штурман Риган, Он жил сейчас вместе с Сайрусом в доме Боба Мэчина. Сайрус испытывал к нему сложное чувство: теплоту пополам с ревностью. И к этому подмешивалось что-то еще, чему Сайрус не находил пока названия.
Паровой катер крейсера привели в порядок и загрузили углем по самый клотик. Придется стоять круглосуточные вахты, но ничего другого не остается…
– Альберт Юрьевич! Неужто не узнаете?
Голос был знакомый, но Алику пришлось долго всматриваться в лицо подошедшего человека…
– О, Боже! Кирилл Асгатович! Что это с вами?
Прежде смуглое и по-своему красивое лицо господина Байбулатова превратилось в нечто бесформенное, рыхлое, синевато-розовое, покрытое местами потрескавшейся коростой…
– Хороший вопрос. Я сам частенько задаю его себе. Но сейчас мне надобно бы архисрочно найти нашего общего друга…
– И вы решили искать его здесь?
– Разумеется. Вы не обратили внимания на его способность притягивать к себе всяческие катаклизмы?
– Это да. Но когда я расставался с ним, он намерен был следовать в Петербург.
– Нет. Он здесь, на Острове, это абсолютно точно. Высадился на западном побережье чуть севернее Хеллдора. Отправился вглубь суши. Это все, что смог сказать капитан.
– Ничего себе. Значит, он здесь… А что, собственно, случилось? Может быть, смогу помочь?
– Случилось… Боюсь, что вы не сможете ни помочь, ни даже понять. Я сам во всем этом мало что понимаю. Кто такой профессор Иконников, знаете, конечно?
– Знаю, что есть такой, и все.
– Это один из самых образованных людей нашего времени. Форбидер с огромным стажем. Историк форбидерства. И, по всей видимости, ему удалось проникнуть в… как бы это сказать… в сокровенные тайны. К истокам, к пружинам… Короче, к тому, к чему наш общий друг причастен по причине рождения.
– И что из этого?
– А то, дорогой мой Альберт Юрьевич, что профессор десять дней назад исчез, прихватив с собой супругу господина Марина. И я очень подозреваю, что к исчезновению этому приложил руку наш с господином Мариным общий шеф князь Кугушев. Давайте отойдем куда-нибудь в тень? У меня с собой есть прекрасное монастырское бренди…
– Так, вы говорите, Олив похитили?
– Да. Вот этот стаканчик пусть будет ваш… Мне, к сожалению, надо постоянно быть чуть-чуть пьяным – тогда я еще могу терпеть зуд. Госпожу Олив вывезли из больницы, где она по известным вам причинам вынуждена была находиться, и посадили на корвет «Витязь». Корвет этот принадлежит ведомству князя… Один Бог знает, куда они направились. Если верно мое предположение, то… все кончено.
– Что… кончено? – внезапно холодея, спросил Алик. Он выпил бренди одним глотком, не чувствуя вкуса. – Что вы имеете в виду?
– Князь безмерно напуган возможностью вторжения. То есть не возможностью, конечно – вторжение ведь уже произошло… Да, самим вторжением. Напуган. Он очень решительный человек, а как раз решительные люди в состоянии испуга способны наделать таких глупостей… Он делал ставку на Глеба Борисовича. А Глеб Борисович – это такой человек, на которого по определению никакие ставки делать нельзя. Потому что – полнейшая непредсказуемость и действия не по разумению, а по самоощущению. И вот, представьте себе, в самый наиответственнейший момент Глеб Борисович вообще исчезает с этой шахматной доски…
– Так, – сказал Алик. Ай да Глеб! – подумал он про себя.
– И тогда князь приглашает профессора и спрашивает: не в силах ли кто-нибудь заменить на этом поприще нашего общего друга? И профессор после напряженных размышлений предлагает не кого-нибудь, а себя…
– Я как-то все еще не понял…
– А вы наливайте, наливайте. Ничто не прочищает мозги лучше хорошего бренди. Тем более вопрос такой… потусторонний…
– В каком смысле?
– Да в самом наипрямейшем. Я, когда помоложе был, сам всеми этими необыкновенностями увлечение прошел. И понял, что или мозговую грыжу наживу, или на славные подвиги меня потянет. Как рыцаря Вильямса. Так вот: есть в среднем течении реки Эридан таинственное образование по имени Черный Великан. Скала в полверсты высотою – и алмазной твердости, скажу я вам. Алмазной! Отец нашего друга, Борис Иванович Марин, предпринял как-то восхождение на ее вершину. Сутки он там провел, а когда вернулся, имел двухнедельную щетину. Очень удивлялся, что здесь всего лишь следующее утро. Подозревал, что погрузились мы в волшебный сон… да. Так вот: высказал он между делом мнение, что в этой скале сокрыт некий стержень нашего мира, некая ось его вращения – в переносном смысле, конечно. И что, если удастся найти, на что нажать и куда повернуть… то произойдет все совсем по Архимеду.
Ну, помните: точку опоры, переверну…
Он вдруг замолчал и стал молча смотреть перед собой.
