Василий Звягинцев - Бои местного значения

Качнулся, как на гимнастической перекладине, словно собирая крутнуть «солнце», но в точно рассчитанный не им, а его тренированным, знающим, что делать, телом момент разжал пальцы. В полете развернулся винтом на 180 градусов и сзади обрушился на плечи Валентина.

Все заняло едва ли больше секунды. Только-только Лихарев успел машинально перевести взгляд на падающий пистолет, тут же тяжелая шапка хлестко влипла ему в переносицу, и вот он уже лежит в сугробе, с рукой, завернутой за спину, а его «маузер» перешел к наркому и упирается холодным дульным срезом в ямочку у основания черепа.

Власьев, а тем более Буданцев вообще ничего не поняли. Да и Валентин, поднимаясь с колен и морщась от боли в плече (не сломано ли?), только начинал догадываться, что столкнулся с куда более серьезным противником, чем мог вообразить.

Даже убедившись, что посланная им опергруппа частично уничтожена и полностью обезврежена, а преследуемый исчез вместе с Буданцевым.

Так кто же там скрывается, внутри пока еще латентной матрицы, и что будет, когда она активизируется полностью?

Но леди Спенсер не предупреждала о какой-то особенной опасности объекта, значит, виной только его собственная неосторожность. Не стоило загонять в угол и без того находящегося в крайнем нервном напряжении человека. А то, что «нарком» проделал сейчас, не принадлежит ни к одной из известных боевых систем. Скорее — обычная акробатика плюс невероятная скорость движений.

— Встать! К дереву! Упрись руками! Ноги врозь и пошире. Лейтенант, обыщите его. Потщательнее. Кто таков? Как сумел нас выследить?

Чтобы прекратить неприятную, даже унизительную для него сцену, Лихарев отчетливо, но тихо, чтобы не слышали ошеломленные случившимся Буданцев и Власьев, произнес словесную формулу активизации матрицы. И добавил:

— Спокойно, Шульгин. Свои.

Как несколько дней назад (или почти 50 лет вперед), черная вспышка выбила Шульгина из здешней реальности и отбросила в собственное тело, пребывавшее на затерянной где-то в Кордильерах вилле Сильвии, так сейчас он вернулся обратно (неизвестно откуда), испытывая тот же шум в ушах и легкую тошноту.

Словно провалился в воздушную яму на легком самолете.

Ведь вот только что он сжимал в руках рулевое колесо «ЗИСа», и метались по заснеженному асфальту лучи фар, вспомнилась даже последняя мысль, сожаление, что вряд ли ему будет позволено слишком долго руководить действиями наркома, и вот он стоит посреди неизвестно откуда взявшейся поляны в зимнем лесу, сжимая в руке тяжелый чужой пистолет.

Между тем и этим моментами — абсолютный провал. Что уже успело случиться и что теперь ему следует делать?

Лишь в следующее мгновение произошло новое, с обратным знаком совмещение личностей его и Шестакова. Сашка вспомнил все, что говорил и делал нарком за прошедшие дни. Заодно Шульгин понял, что теперь полностью отвечает за все. А наркома больше как бы и не существует. От него осталась только память, столь же неодушевленная, как хард-диск компьютера.

Григорию Петровичу теперь даже и пожалеть нечем о столь неожиданном завершении собственного существования.

Впрочем, Шульгин не собирался надолго задерживаться в этом теле. Наверное, Сильвия просто решила продолжить свой эксперимент.

Зачем, для чего?

Он ведь понятия не имел, что представляет собой сейчас только «вторую копию» собственной личности («симулякр»[23], можно сказать), зафиксированной в определенный момент, и что его оригинал продолжает жить дальше не один уже год.

То есть возвращаться ему, строго говоря, и некуда.

Но, как сказано, Шульгин этого пока не знал и узнает ли — кто сейчас может сказать?

Пока же он испытывал не столько шок от осознания вновь случившегося переноса души в чужое тело, как собственный полноценный боевой азарт.

Очевидно, выход его личности из чужого подсознания в сознание сопровождался очередным выбросом солидной порции эндорфинов, превращающих не столь уж полезные для выживания индивидуума ситуации, как сабельная рубка, подъем по западной стене на вершину Эвереста или карточная игра ва-банк под фамильное имение, в романтическое приключение, от которого захватывает дух и возникает непередаваемое ощущение полноты и яркости жизни.

Сашка опустил пистолет.

— Все в порядке, Николай Александрович. Ошибочка вышла. Наш товарищ.

Еще не понимая, с кем имеет дело, но зная, что ни один «нормальный» человек в этом мире не может знать его настоящего имени, он решил, что прежде всего надо уходить из парка.

— У вас машина далеко? — обернулся он к Лихареву. — Поехали. По дороге будем говорить. А «маузер» я пока у себя оставлю.

Глава 35

Пока его новые друзья приводили себя в порядок после счастливого, на их взгляд, завершения этой странной эпопеи, спрессовавшей в несколько дней массу событий, каждое из которых, даже по отдельности, выглядело совершенно невероятным, Шульгин бродил по квартире, известной ему по рассказам Берестина и собственным впечатлениям тоже.

Пусть он был в ней всего несколько минут, в тот единственный раз, когда они с друзьями попытались самостоятельно уйти из Замка в свою подлинную реальность, запомнилась она хорошо.

Тем летним вечером дверь квартиры открылась почему-то не в восемьдесят четвертый, а в декабрь 1991 года. И почти тут же проход «схлопнулся», как выяснилось — навсегда.

Ничего из того, что случилось позже, нынешний Александр не знал. Ни об исходе из Замка на пароходе «Валгалла» в 1920 год, ни о Стамбуле, ни о белом Крыме и победе в гражданской войне… И о том, что в дальнейшем ему неоднократно приходилось жить в этой квартире, а однажды она в буквальном смысле спасла им с Новиковым жизнь, Шульгин не знал тоже.

Для него — вот этого — жизнь закончилась на зимней подмосковной дороге за рулем машины.

Да, знакомая квартира, только тогда она выглядела совершенно нежилой, каким-то домом-музеем с тщательно восстановленными, но все равно мертвыми деталями чужой ушедшей жизни. А сейчас жизнь тут била ключом.

Звучали голоса, в люстрах горел свет, на кухне кипел чайник и шкворчала на огромной сковороде (откуда и взялась такая?) яичница из 12 яиц, с копченой колбасой. Словно готовилась самая обычная мужская пирушка после хорошо сделанного дела.

Шульгин стоял у окна в полутемном кабинете, смотрел в окно на уходящие во мглу заснеженные крыши, одновременно видел в стекле собственное смутное отражение.

«Собственное», — скептически усмехнулся он. За неделю он более-менее привык видеть это лицо, за счет аберрации памяти ему уже казалось, будто он вообще не терял ощущения собственной личности, так и прожил это время в чужом теле, но при своей памяти.

«Наверное, — убеждал он себя, — нужно относиться к происходящему, словно я просто загримирован в специальных целях. Первый раз, что ли? Тело, слава богу, досталось мне вполне приличное, крепкое, помолодело даже, в таком теле жить можно. Новиков с Берестиным по полгода в чужих прожили, и ничего. Сохранили наилучшие воспоминания. И я как-нибудь перекручусь». Так Шульгин успокаивал себя, заставляя видеть жизнь в розовом свете. Обычно это у него получалось неплохо. Помогали сильная психика, скептический оптимизм и профессиональные навыки аутотренинга.

Он дал себе мощную психологическую установку — держаться как ни в чем не бывало и верить, что в ближайшее время найдет способ восстановить «статус-кво». И больше пока на эту тему не думать.

К сожалению, нынешний Шульгин не успел как следует разобраться в своей способности произвольно вступать в контакт с Высшим разумом, или Держателями Мира, как назвал их форзейль Антон. Если бы знал то, что выяснил его «оригинал» позже, ему было бы проще сохранять твердость духа. Сейчас оставались только нечеткие воспоминания о единственной, не слишком удачной попытке.

«Все! С соплями покончили, война продолжается! Теперь надо разобраться с этими „товарищами“».

Лихарев, Буданцев и Власьев уже сидели за квадратным обеденным столом с пудовыми резными ножками, похожими на артиллерийские снаряды крупного калибра. Хозяин квартиры щедро разливал по серебряным, с чернью, профессорским чаркам французский коньяк.

«Квартирка — аггрианская, — продолжал анализировать обстановку Шульгин — значит, этот паренек — их здешний резидент. Иркин предшественник. А я, грешным делом, поначалу вообразил, что он — от Антона посланец, если не сам Антон замаскированный. Обещал же, сволочь, когда посылал на дело, вытащить при серьезной опасности».

Антона, шеф-атташе Галактической Конфедерации Ста миров, вместе с которым пришлось сражаться с агграми, Сашка откровенно недолюбливал. Хотя и уважал. Так тоже случается, когда сталкиваются две сильные личности, вынужденные делать общее дело.