Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
День на планете продолжался дольше, чем на Западе. По расчетам Воронцова, часов двадцать. И большая часть из них уже прошла. Светило ощутимо склонялось к закату.
Поэтому первым делом Дмитрий потребовал у Левашова десять коробок со спиралями Бруно. Это очень удобная штука. И к тому же забавная. Дергаешь рычаг на боку огромной зеленой кастрюли, и из нее с веселым звоном вылетает десятикилометровая колючая пружина. Не пройти через такое заграждение и не проехать, разве только на танке. А зверей любых видов такое препятствие отпугнет, кроме всего, запахом металла, солидола и нитрокраски.
Основание мыса в самом узком месте имело всего метров шестьдесят в ширину и отделялось от большой поляны естественным эскарпом почти в два человеческих роста с проходом-водомоиной посередине. Вокруг этих природой созданных ворот Воронцов и развернул работы.
Перекрыв подходы с поля трехслойным колючим валом, он внимательно обследовал береговую черту и, только убедившись, что с этой стороны угроза маловероятна, крутые каменистые откосы доступны разве что подготовленным альпинистам, успокоился и объявил перекур.
— В перспективе нужно будет оборудовать стационарное проволочное заграждение метров на сто дальше, а здесь неплохо соорудить частокол. Леса хватит. А то ведь мы здесь как на ладони. Неприятно…
— Замок надо строить, чего уж там, — с легкой иронией сказал Новиков.
— Замок не замок, а какой-никакой дом строить придется, — неожиданно серьезно возразил ему Шульгин. — Не в палатках же жить.
— Дом — не проблема, — сказал Левашов. — В заграничных каталогах какой угодно коттедж найти можно.
— Не то, — покрутил головой Воронцов. — Тут посолиднее надо, блокгауз такой бревенчатый или вообще терем в древнерусском духе… — Он обвел рукой вокруг. — Пейзаж требует…
— Не потянем мы… — Казалось, что Новикову просто нравится спорить с Воронцовым. Похоже, что опасения Левашова насчет соперничества двух лидеров начали сбываться.
— Артель плотников из семи человек ставила двухэтажный терем дней за десять.
— Так то же были плотники, а мы… Тут на заготовку материала полгода уйдет.
Неожиданно в разговор вступил Левашов:
— Бросьте вы зря спорить. Есть у меня идея. Главное — хорошо все продумать и спланировать, а за постройкой дело не станет. Только на сегодня, я думаю, забот хватит. Давай, Сашка, принимайся за праздничный ужин, а я еще одно дело сделаю — и все.
Он поднялся и ушел к своей установке, а минут через двадцать вернулся, неся перед собой сверкающий лист, точнее — даже плиту бериллиевой бронзы, на которой неизвестным способом была учинена каллиграфическая надпись: «Планета Валгалла. Открыта 23 августа 1984 года экспедицией в составе…» — и ниже имена и фамилии в столбик. Под волнистой чертой этот же текст повторен на английском. Но буквами поменьше.
— Вот. Пусть все будет официально. Другие мнения есть?
— Нормально. Тем более как первооткрыватель имеешь право. Принимается…
Шульгин тут же сбегал за бутылкой «Вдовы Клико» и с поклоном протянул ее Левашову.
— Извольте-с… Из собственных ручек… Только чтоб непременно — вдребезги.
Жизнь постепенно начала приобретать определенную надежность. Да и Валгалла стала как-то ближе, моментами первопроходцы даже забывали, что работают за бог знает сколько световых лет или парсеков от Земли, а не в сибирском, к примеру, студотряде, как в молодые годы. Разумеется, такому ощущению много способствовал тот факт, что в любую секунду можно было открыть внепространственную дверь и оказаться в Москве. Сама мысль об этом успокаивала нервы.
Воронцов по этому поводу заметил, что не случайно сейчас удаются самые головоломные начинания, от лыжного перехода через Антарктиду до поездки к Северному полюсу на мотоцикле.
— Седов или Скотт знали, что им никто не поможет, и в сложной ситуации умирали, а нынешние землепроходцы в любой момент могут вызвать по радио спасателей и оттого в каждый данный час ощущают себя как на воскресной лыжной прогулке. Уверенность в том, что тебе ничего не угрожает, — великая вещь. Все равно что пройти по одной доске, лежащей на земле. Не в пример легче, чем по ней же, но над пропастью…
Кстати, Левашов экспериментальным путем установил одну интересную закономерность. При отключенном канале СПВ время на Валгалле никак не зависело от земного, и, возвращаясь в Москву, наши герои попадали в один и тот же день, 23 августа, и получалось, что отпуска у них, таким образом, могут длиться вечно. Шульгина же особенно восхитила мысль, что и до возвращения из Кисловодска его супруги тоже вечность.
— Уважил ты меня, вещий Олег, — говорил он Левашову. — Я теперь тебя готов шампанским бесплатно поить на завтрак, обед и ужин…
— Именно что бесплатно, — подчеркнул Новиков. — За свой счет он бы еще подумал, что выгоднее…
Освоение планеты началось с астрономических и метеорологических наблюдений. В итоге было установлено, что сутки здесь длятся двадцать семь часов семнадцать минут и сколько-то секунд, тяготение — примерно ноль девять «же», кислорода в атмосфере около двадцати двух процентов, местное солнце по спектральному классу идентично настоящему солнцу, и размеры его такие же, а лун зато три, но только одна имеет приемлемые характеристики, а две другие совсем маленькие и невооруженным глазом почти не видны.
Короче — по всем показателям не планета, а курорт общеоздоровительного типа. Особенно хороши были вечера. Дневные труды закончены, территория вокруг убрана от строительного мусора, на траве под навесом расстелена холщовая скатерть, багровое солнце сползает к дальним холмам, заречные дали уже подернулись густой жемчужной дымкой, свежесрубленные бревна пахнут сосновой смолой и парусными кораблями. Настроение у всех четверых благостное, умиротворенное. Суровая мужская еда — сало, картошка в мундирах, лук, чеснок, малосольные огурцы, — разложенная на скатерти, и запах доспевающих шашлыков заставляют судорожно сглатывать слюну. Последние секунды перед ужином, достойно венчающим очередной день.
— А молодцы мы все же, ребята… — щурится, глядя на солнце, Шульгин…
— Ну, а что…
— Теперь недельку отдохнуть, осмотреться, хоть километров на полста в радиусе, поохотиться, надо же знать, кто тут водится, и снова за работу…
— Да, к слову, а где же все-таки наши клиенты? Хоть машина от них должна же была остаться? — вспомнил вдруг Шульгин. Поразительно, но за всеми хлопотами о пришельцах совершенно забыли.
Но забыли, оказывается, не все. Воронцов, похоже, уже размышлял об этой проблеме, потому что ответил сразу:
— Если я не ошибаюсь, они должны находиться примерно километров на сорок северо-восточнее, если принять, что наше место идентично центру Москвы и здесь применима наша система координат…
— Верно, — сказал Левашов. — Я тоже упустил, что при перевозке я установку не перенастраивал. Сдвиг на Земле должен соответствовать такому же смещению на Валгалле.
— А так даже лучше, — решил Шульгин. — Мы как-нибудь потом к ним съездим. На бэтээре.
— Тебе еще и бэтээр понадобился?
— И не только. Нужно скомплектовать арсенал на все случаи жизни. Я лично не сильно доверяю всей твоей технике. Завтра у нее полетят лампы — и все. Привет.
— Дурак, там нет ни одной лампы…
— А мне это без разницы, что лампы, что эти, как их, процессоры. Я не технократ, а гуманитарий и интеллектуал…
— Видали мы таких интеллектуалов.
— Ребята, давайте без дискуссий, надоело. Пусть Сашка занимается арсеналом, Дим — стратегическими проблемами, я — техникой, а Андрей украшает наш быт и отвечает за пищу духовную. Он человек творческий…
— Верно. Если нам суждено здесь застрять, я желаю скоротать остальные полвека в комфорте.
За таким легким трепом в стиле «звездных мальчиков» шестидесятых годов прошел один из вечеров «эпохи первоначального освоения», соединивший в себе и радость от уже сделанного, и надежды на будущее, и легкий хмель, при котором, как писал Ремарк, «человек счастлив прежде всего удесятеренным ощущением самого себя», и роскошный закат над могучей и все еще безымянной рекой.
А под утро пошел дождь. Сначала он нерешительно начал постукивать по крыше, стенкам палаток, потом зачастил; торопливая дробь в какой-то момент захлебнулась, и на лагерь землян и окрестности лег ровный шелестящий гул вертикально падающих струй воды.
Воронцов, внезапно проснувшись, сначала не понял, в чем дело, и ему показалось, что он снова на корабле, в море. Потребовалось определенное усилие, чтобы осознать, где он на самом деле. Дмитрий вышел на площадку под туго натянутым тентом, разминая сигарету, хотя не единожды зарекался до завтрака не курить. И замер, настолько неожиданно прекрасным показалось ему это раннее утро. Солнце не встало, но уже достаточно рассвело, чтобы видеть стволы деревьев на фоне серовато-сизого облачного неба, туман, поднимающийся над оловянной гладью реки, пузыри на лужах, седую от водяной пыли траву. И над всем этим — неутихающий, мерный, умиротворяющий шум никуда не спешащего дождя. Ясно, что он может идти так и сутки, и двое, и трое… И недоуменная мысль — если на Валгалле нет своей разумной жизни, то неужели до их появления здесь все равно вставало и садилось солнце, шли дожди, вспыхивали радуги — ни для кого? А вообще существует ли красота, если на нее некому смотреть?
