Алексей Кулаков - Промышленникъ
— Дальше.
Крупп не хотел торопить своего собеседника, искренне наслаждаясь ощущением тайны, и тем, что скоро она перестанет быть таковой. Маленькая слабость большого человека — причем, вполне безобидная, а это редкость.
— Я передал деньги и получил указание, где хранятся бумаги — и это все, что мы успели.
Нейгель непроизвольно потянулся к шее, но вспомнил, где находится, и тут же прекратил демонстрировать столь постыдную слабость.
— Заводская полиция князя так хороша?
— Более чем, экселенц, более чем. Мне неприятно это признавать — но я НЕ СМОГ оказать им вообще никакого сопротивления. Я не слышал, как они проникли в квартиру, и не ощущал их присутствия вплоть до самого последнего мгновения.
— Вот как?.. Хм, мой юный друг демонстрирует все новые таланты. Дальше?
— Нашего конфидента обыскали, немного допросили — разумеется он все отрицал, затем оглушили, и… Повесили у меня на глазах.
Фридрих, потянувшийся было рукой к сигаре, тут же о ней забыл.
— Занятно.
— Далее, меня развязали, и, насколько я понял, запечатлели на фоне, гм, недавнего собеседника. Кстати, проделав это при помощи удивительно маленькой фотографической камеры. Опять связали и ненадолго оставили в покое — по всей видимости, дожидаться наступления вечера. Из разговоров я понял, что меня намеревались переправить куда-то еще — с тем, чтобы уже там без помех и спешки… Мм, я не совсем понял, но кажется это звучало следующим образом — "как следует вытряхнуть душу". Должен заметить, что действия моих, гхм, оппонентов, были довольно слаженными, как будто им уже не раз приходилось заниматься подобными вещами. Кляп, специальные веревочные путы на руки и ноги, очень качественный обыск…
— Как же вам удалось вырваться из этой западни?
— Увидев меня, главарь этих бандитов явно удивился. После непродолжительных разглядываний он приказал своим сидеть очень тихо, и куда-то спешно уехал. Как мне удалось услышать — за каким-то "командиром". Пользуясь тем, что присмотр за мной значительно ослаб, я ослабил свои узы, после чего тут же покинул столь негостеприимное окружение. Через окно.
— Теперь становится ясно, где вы немного поцарапались.
— Почти, патрон.
Генрих выложил на стол доказательство своих подвигов. Смятый свинцовый комочек, в первом приближении бывший когда-то пистолетной пулей калибра семь, шестьдесят два.
— Если можно так выразиться, меня горячо провожали.
— Рана серьезная?
— Плечо. Доктор сказал — пустяки.
Порученец браво улыбнулся, показывая, сколь мало его заботит боль.
— Дальше все было опять же привычным порядком: забрав в указанном месте бумаги и получив частную медицинскую помощь, я сел на поезд и пересек границу.
Достав из кармана пиджачной пары толстый и изрядно потрепанный конверт с замятыми уголками, Найгель положил его прямо перед собой. Крупп, глядя на ценную добычу, немного отстраненно поинтересовался:
— Вы уверены насчет нашего конфидента?
— Все всяких сомнений. Я более четырех часов находился от тела на очень малом расстоянии, и не питаю и тени сомнений в свершившемся факте смерти — да и некоторые физиологические признаки подкрепляют мою убежденность. Например, его язык…
— Такие подробности мне не нужны!
— Виноват. Одним словом, я вполне уверен.
— Он не говорил, каким образом к нему попали сведения?
— Мельком обмолвился, что абсолютно случайно. Отмечу особо — он был испуган до чрезвычайности.
— Печально, очень печально терять столь полезных нам людей. Ну что же, Генрих — я надеюсь, что вы основательно отдохнете перед написанием подробнейшего доклада о своей поездке.
Порученец пружинисто подскочил, демонстрируя, что готов приступить прямо сейчас.
— И я настаиваю, чтобы вы как следует позаботились о своем здоровье — оно еще не раз пригодится компании.
Плечи Нейгеля расправились, и он наконец-то позволил себе открыто улыбнуться — именно такими словами его патрон каждый раз объявлял о премии за проявленное усердие. А еще это значило, что потеря пятидесяти тысяч марок признана вполне обоснованной (хотя его историю, несомненно, еще не раз проверят), иначе не видать бы ему награды. А сам Крупп, проводив до двери ценного сотрудника, на обратном пути подхватил со стола конверт и уселся на своё место, мимоходом раздавив в пепельнице окончательно потухшую сигару.
— Что же, посмотрим.
Аккуратно разложив все содержимое измятой бумажной упаковки перед собой, Фридрих Альфред внимательно, не пропуская и малейшей буковки, все прочитал. Замер, затем машинальным движением сунул в рот новую сигару и опять застыл без движения, в напряженных раздумьях. Резко поднялся, дошел до одной из полок, почти не глядя снял с нее толстенную папку и вернулся обратно. Полистал, с громким треском вырвал один из подшитых и пронумерованных листов и положил его рядом — рядом с одним из листков из конверта, на полях которого кто-то сделал короткие пометки.
— Определенно, это рука князя.
Заметил, что во рту торчит изрядно обмусоленная и погрызенная сигара, и с отвращением ее выплюнул прямо на прекрасный наборный паркет.
— Черт знает что!
Все походило на то, что ему в руки попала часть переписки аристократа-промышленника и какого-то мсье Буссенара. Часть ничтожно малая, вот только содержащая такие сведения, что аж дух захватывало — в Африке, а конкретнее в одной из карликовых республик буров-переселенцев, рядом с Йоханнесбургом, имеется месторождение золота. В принципе, ничего нового (их там уже с два десятка открыли), если бы не объемы предполагаемой добычи. Большие, нет, просто колоссальные объемы! За такой приз определенно стоило побороться.
Мда, а человек князя определенно узнал его порученца. А даже если и не узнал, у них ведь еще осталась фотокарточка… Плевать, не в интересах русского фабриканта именно сейчас поднимать столь щекотливый вопрос, так что все будет идти по-прежнему — разве что Нейгелю теперь посещение Российской империи нежелательно. А в остальном все останется по прежнему — тем более, что Агреневу вроде бы нужна его помощь в реконструкции каких-то там пушечных заводов? Нет, его добрый друг Александр на конфликт не пойдет. По крайней мере, до окончания работ в этом его Кыштыме — а потом будет поздно.
Клац!
Гильотинка тихо щелкнула, обезглавливая остроконечную сигару. С шипением разгорелась серная головка на длинной спичке, затлел алый огонек внутри табачного листа…
— Какие глупости! Его ли мне стоит опасаться!..
Где золото, там и англичане, — так что разработка такого месторождения мимо них не пройдет. Значит, все надо устроить тихо и конфиденциально, и желательно не в одиночку. Но первое, что он сделает, это!..
— Все проверить, и перепроверить. А потом проверить еще раз!!!
И если сведения все же подтвердятся… Он, Фридрих Альфред Крупп, всегда и во всем будет первый!
Глава 15
— Эмик, дорогой — а ты меня любишь?
Супруга Герта мягко обняла своего мужа. Самым решительным образом отвлекая того от девственно чистого листа ватмана, безжалостно распятого на настоящем пыточном станке — станке, под названием инженерный чертежный центр. Массивная станина, сменные линейки из бука с белыми целлулоидными шкалами, стальной пантограф, большой щит из теплой липы, свободно вращающийся в двух плоскостях. Электрическая лампа на гибком основании, встроенный плоский пенал-готовальня для чертежных инструментов, изогнутый лоток для карандашей и еще кое-какие полезные мелочи. Вроде высокого поворачивающегося стула на колесиках и с удобно-изогнутой спинкой — немногие, очень немногие конструкторы могли позволить себе подобное. Директор станкостроительного производства смог, того даже и не заметив — для него это был всего лишь обычный, хотя и весьма удобный инструмент. Как ручка, как счеты, как лекала или там логарифмическая линейка… Вот только обычные счеты, если только они не золотые, тысячу рублей не стоят.
— Поговоришь со мной?
Иммануил Викторович Герт бережно снял с себя нежные оковы — но только для того, чтобы тут же их поцеловать. Вернул на место рейсфедер, стянул нарукавники, которыми пользовался уже скорее по привычке, чем из действительной необходимости, проверил прическу и усы, поправил галстук, и еще раз приложился к теплой ладошке супруги — с контрольным, так сказать, поцелуем.
— Люблю, золотце мое. Поговорю.
Хозяйка дома довольно улыбнулась, усаживаясь напротив мужа.
— Эмик. Меня спрашивают. У меня интересуются. А я даже не знаю, что отвечать!..
После отъезда Сонина со всем семейством в Москву, именно госпожа Герт стала неофициальной "первой дамой" Сестрорецкого фабричного сообщества (отдаваясь новому, но давно желанному делу всей душой). Статус же оный, кроме всего прочего, подразумевал: все, что она скажет своим подругам, должно быть если и не истиной в последней инстанции, то хотя бы просто — правдой.
