Возвращение - Геннадий Борисович Марченко
Потом начинается концерт. Первым на сцену выходит почти настоящий джазовый ансамбль, состоящий из трубы-корнета, банджо, контрабаса и простенькой ударной установки. Отыграли что-то знакомое, и, кстати, вполне достойно. Затем некий Бобби Махович под аккомпанемент того же ансамбля поёт Ain’t Cha Glad? Бенни Гудмана. Духовик поочерёдно, как фокусник, успевает играть то на кларнете, то на корнете, да ещё с «квакушкой», срывая овации публики. При минимуме инструментов музыканты умудряются выдавать приличную музыку, да и голос у солиста неплохой, так что в финале — заслуженные аплодисменты, одобрительные свист и топот.
После них свой номер продемонстрировали двое чечёточников, я их про себя назвал степлерами. Косят под Чарли Чаплина: оба в мешковатых штанах, коротких пиджачках, с тросточками в руках и котелками на голове. Номер, судя по реакции зрителей, прошёл неплохо.
Я нахожусь за кулисами, сжимая слегка влажными пальцами гриф гитары. Не то что бы волнуюсь, но как-то не совсем по себе. Последний раз вот так, с гитарой, я выходил на сцену, если память не изменяет, ещё в Одессе, перед самим Утёсовым. Тогда приняли хорошо, а как здесь получится? Хотя вроде парочку вещей выбирал приличных, причём ещё никем не написанных, но неизвестно, как они будут восприняты местной публикой. Собственно, выбирал из тех песен, тексты которых помнил на английском, а таких было раз-два — и обчёлся. Плюс пришлось обновить по памяти хотя бы аккорды, о фингерстайле я уж молчу.
— А сейчас перед вами выступит заключённый из Западного блока Фил Бёрд! — слышу я задорное объявление местного конферансье из числа таких же зэков. — Он исполнит старую английскую песню The House of the Rising Sun.
— О-о, — одобрительно звучит с мест.
Судя по реакции, многие её уже слышали, но, наверное, в исполнении либо Тома Эшли / Глена Фостера, либо Джоша Уайта, либо Лида Белли. Я и сам не знал, что у Animals было столько предшественников, пока не услышал по радио сначала одну версию, потом другую, затем третью… Кто знает, может, и ещё есть, песня-то вроде как народная. Вот только их версии так разительно отличались от более позднего варианта группы из Ньюкасла, что я, возможно, по одному мотиву и не угадал бы, что за песня.
Конечно, звуковая аппаратура самая примитивная, никаких звукоснимателей нет и в помине, хорошо хоть, имеется пара микрофонов — под голос и под инструмент, плюс акустика в зале вроде неплохая, это я установил ещё в ходе единственной репетиции. Тогда участники и режиссёр шоу — настоящий режиссёр с Бродвея, пойманный на калифорнийских гастролях в постели с мужчиной — моё творчество восприняли позитивно. Посмотрим, как получится с парой сотен зэков, оккупировавших зрительный зал.
Выхожу, в глаза бьёт свет пары принесённых откуда-то софитов, аж слёзы наворачиваются. Прищурясь, даю проигрыш, после которого начинаю выводить:
There is a house in New Orleans
They call the Rising Sun
And it’s been the ruin of many a poor boy
And God I know I’m one…
Народ сначала не врубается, им-то более знакомы другие версии. Но постепенно публика втянулась, да так, что песню мне пришлось исполнять на бис и уже при поддержке хора.
Наконец откланиваюсь и, смахнув со лба пот, скрываюсь за кулисами. Отирающийся там взволнованный режиссёр одобрительно похлопывает меня по плечу, хорошо хоть, обниматься и тем более целоваться не лезет. Но для меня шоу ещё не закончено. Через два номера я снова появляюсь на сцене, уже с карточными фокусами. Трюки с картами тоже пришлось исполнять на бис. Азартные игры, естественно, в тюрьме под запретом, но зэки всё же умудряются играть самодельными картами. Мне же после выступления колоду придётся отдавать надзирателю, выдавшему её лишь на время шоу чуть ли не под расписку.
Концерт заканчивается, народ расходится по блокам, а я задерживаюсь в гримёрке, если так можно назвать предназначенный для артистов закуток с маленьким зеркалом и парой стульев. Сейчас бы жахнуть водочки из моего домашнего холодильника в Лас-Вегасе да солёным огурчиком захрустеть… Увы, в стенах тюрьмы спиртное может себе позволить только директор, хотя те же надзиратели, если им приспичит, наверняка тайком могут пронести с собой фляжку и прикладываться к ней время от времени.
Тут меня и застал Генри Диксон.
— Вы чертовски талантливы, мистер Бёрд, — стал рассыпаться он в комплиментах. — И при этом чертовски щедры. Признаться, я благодарю Бога за то, что он ниспослал нашей тюрьме именно вас.
Скорее тебе уж нужно чёрта благодарить, потому что не иначе как его копыто подкинуло мою несчастную тушку в твои пенаты.
Я скромно улыбнулся, пожимая протянутую руку, и в ответ поинтересовался, как обстоят дела у его дочки.
— Моя Лиззи просто в восторге! Съёмочный процесс доставляет ей невыразимое удовольствие! К тому же с ней заключили контракт, и теперь она считает себя материально независимым человеком, — расплывается в улыбке Диксон.
Я сдаю гитару режиссёру, ответственному в том числе и за инвентарь. Неизвестно теперь, когда она мне понадобится, возможно, только на следующий рождественский концерт. По пути в блок меня снова терзает вопрос: кому же я перешёл дорогу? Мысль то и дело возвращается к злополучному орудию убийства, и в голове сидит занозой: где я видел этот нож?! И вдруг будто молния пронзает сознание! Ёклмн, да это же тот самый нож из моего лос-анджелесского дома, который пропал за пару недель до этого трагического происшествия! Обычно всегда лежал под рукой, когда нужно было что-нибудь нарезать, и вдруг исчез. Это что же получается, кто-то забрался в мой дом и выкрал этот злосчастный нож? Выходит, некто заранее готовил пакость с подставой, а я тут как нельзя вовремя проболтался о походе в «Голливуд», и они решили на скорую руку всё подстроить? Но тогда получается, что Квентин Кантор был либо завербован врагами, либо внедрился на студию специально меня «пасти»? Ух ты, какого масштаба коварный замысел вырисовывается, аж дух захватывает!
И тут опять всё упирается в треклятого Кантора. Заговорит он или не заговорит? Надо как-то проинформировать Стетсона. Договориться, что ли, с директором позвонить с его телефона, всё же я как-никак спонсором его тюрьмы заделался… Теперь ночью не усну, как пить дать. И кстати, до отбоя ещё почти час, успею отнести пропитанную потом робу в прачечную — нынешний концерт дался мне нелегко.
На следующий день я проснулся если не героем, то довольно известной личностью. Это при том, что до этого на меня как
