Самый яркий свет - Андрей Березняк
— Не тем Вы, Николай Порфирьевич, в этой жизни занимаетесь, — хмыкнул Макаров. — Из Вас получился бы чудесный предводитель разбойников. Вон как Вы ими командуете!
— С кем поведешься, — буркнул пристав. — Терпеть не могу эту братию, но если для пользы дела, то почему не привлечь.
— Это да, вашему Михайле хоть орден давай за задержание опасного преступника.
— Обойдется. Что там в документах?
— О, тут интересно.
Начальник особого отдела показал несколько паспортов на разные имена, в которых по описанию можно было бы опознать Вереницкого и Ульма. Тонкая пачка векселей гамбургского банка говорила о некоем благосостоянии преступников, но сумма не была какой-то уж заоблачной. Хватило бы на скромную жизнь, но на пару лет, не больше. Прав Макаров — интересно. Но не более.
Вернулся Нетуга, неся в руках еще листы.
— В сюртуке зашиты были. Еще бабки в ассигнациях припрятаны глупо были, брать не стал, — он покосился на Спиридонова, — положил там на кровати. Большего так на первый взгляд не нашел. Недолго они тут проживали, не успели обрасти ухоронками. И съезжать готовы были: вещички собраны уже. Пойду я?
— Ступай, — махнул рукой пристав, вглядываясь в бумаги. — Не по-нашему тут все.
Макаров глянул, но тоже не понял ни слова. Он, конечно, прекрасно говорит по-французски, а здесь английские слова. Я забрала документы у него и едва сдержала брань.
Первый лист был исписан почерком Дюпре, и этот ублюдок обещался выплатить господам Вереницкому и Ульму сумму в двадцать тысяч фунтов стерлингов за полное уничтожение мануфактуры Александры Болкошиной. Дешево же Компания оценила мой завод. Но и это было бы возмутительно, но не так преступно, как то, что следовало из следующего документа.
В нем Ульм расписался за получение аванса в пять тысяч фунтов за помощь в убийстве Его Императорского Величества, за успех в сим мероприятии ему было обещано уже девяносто тысяч в любом номинале по установленному лажу. И главное — в расписке было полностью указано имя Александра Дюпре, графа Каледонского, оставившего и свою аккуратную подпись.
— Дела, — пробормотал Макаров. — Это же… война!
— Не соглашусь, — задумчиво ответила я. — Подписалась Компания под этой бумажкой, англичане скажут, что дело это — частное.
— Но теперь Дюпре наш, — продолжил мысль Александр Семенович. — Никакие грозные письма не вызволят его.
— Если поймаем, — засомневался Спиридонов. — Ежли он уже уехал, то не отдадут нам его.
— А вот если не отдадут, то это и в самом деле повод для войны, — сказала я. — Одно дело завод частный сжечь, но тут на Государя покушение проплатили. Такое не прощается, и, если Георг откажет Павлу Петровичу, то это будет равносильно признанию в соучастии.
— Вязать его надо! — начал горячиться пристав. — Дюпре практически не появлялся последние дни нигде, мог уже и в стрем податься.
— Что?
— Сбежать! Пусть тут заканчивают, а нам надо в Компанию мчать и арестовывать там всех!
Спорить с этим было глупо, но я потребовала сначала заглянуть в мастерские, которые тут в двух шагах. Время уже рабочее, инженеры должны быть на месте, а меня интересовали припасы для револьвера. Отстреляла все и чувствую сейчас себя словно голой.
Представительную делегацию у входа встретил сам Вяжницкий. Управляющий поинтересовался причинами переполоха на соседней улице, а когда узнал, то побледнел и принялся охать. Пришлось прикрикнуть на Степана Ивановича, велев усилить охрану пусть даже городовыми, о чем Макаров даже черкнул бумагу для квартального надзирателя с грозным приказом.
Мне же нужен был Кутасов, и, к счастью, он был на месте. Инженер споро отсыпал снаряженные патроны и тихонько поведал, что почти готов новый револьвер, для управления которым довольно будет и одной руки.
— И спуск не тугой, Ваше Сиятельство! Подпружинили поворот барабана. Еще экспериментируем с гильзами из металла, пока сходимся в том, что латунные нужны. Железные уж очень распирает, не подойдут.
— Управляющий не ворчит, что не тем занимаетесь?
— Как с Вами поработали, так и проект паровоза завершили раньше всех сроков. Остается ждать постройки и испытаний, так что есть время. Тем более что приезжали от самого Аракчеева, Степан Иванович после этого даже поторапливать с оружием стал.
Я кивнула, давая понять, что сюрпризом активность графа для меня не стала.
— Есть готовые револьверы еще?
— Есть четыре, для Аракчеева стали делать.
— Он подождет, несите. И патроны к ним.
Оружие я раздала своим охранникам и Сержу. Быстро показала, как пользоваться, но они все — люди опытные, со стреляющим механизмом разобрались быстро. Корнет пытался отказаться, но я даже слушать не стала, потребовав перестать возражать, а быть готовым к защите своей дамы сердца. Этот аргумент гусар парировать уже не смог.
Представительством место пребывания Британской Ост-Индской компании в Петербурге назвать нельзя — как такового его не существует. Попытки распространить свое влияние на Россию эти коммерсанты предпринимали неоднократно, но их методы, прекрасно работающие в Индии, здесь были бы решительно невозможны. Разговаривать с Империей с позиции силы у Компании возможностей нет, поэтому и дела здесь всякий раз шли ни шатко, ни валко. Заветная мечта — монополия на вывоз пушнины — так и осталась не реализованной.
Из-за этого и, как называли это место сами англичане, «штаб-квартира» на Офицерской[128] улице в Адмиралтейской части недалеко от все еще ремонтирующегося Большого театра[129] занимала всего половину не самого большого дома, где расположилась и контора, и жилые комнаты для сотрудников. Сопротивления никто не ожидал, но Макаров пригнал десяток полицейских, да и Спиридонов пригласил несколько своих людей, с виду совершенно неприметных, на городовых совсем не смахивающих. Серж тоже отказался возвращаться в полк, поехал с нами и всю дорогу задумчиво молчал. Я же смотрела на него, и в животе танцевали бабочки. Глупая Александра — влюбилась в юнца! И ведь впрямь — влюбилась, уж себе могу признаться. Что с этим делать, то пока неведомо, сейчас другие заботы.
Но присутствие корнета рядом успокаивает.
Я пока не осознала, что натворила в доме на Колтовской, однако по реакции полицейских и даже лихих людей это было что-то выдающееся. И поступок Фатова тот же Александр Семенович оценил как геройский, не меньше. Очевидно, волну жути я подняла такую, что досталось всем вокруг, даже непричастным
