Федор Березин - Параллельный Катаклизм
А она валилась.
И может быть, на нее бы обратили внимание в конце концов, если бы она спланировала пониже, но она не спланировала. Там, в километровой выси, встроенный, очень хитро сотворенный датчик замкнул запланированную цепь.
49. Обновленные решения
– Значит, так, – с воодушевлением и брызжущей слюной докладывал Маклай Колокололов. – Лучше и правильнее всего удрать на самолете. Он быстрый и способен достичь севера Австралии за полдня. Лучше всего взять вот эту громадину – «Б-29», он, наверно, и до Индонезии допрет, а там наши точно есть.
– Правда? – загорался глазами лже-Скрипов. – А ты умеешь им управлять?
– Нет, к сожалению, я ведь торпедист. Но, по большому счету, чем самолет отличается от торпеды? Тем, что в нем сидят люди, да тем, что винты у торпеды расположены сзади, а у него впереди. Так?
– Но ведь он еще большой, – добавлял свои наблюдения Баженов.
– Что да, то да, – сокрушенно соглашался Колокололов.
– Да и инструкции управления у них наверняка на английском, – вершил «убиение» собеседника Баженов-Скрипов.
– Еще бы, – с обидой кивал лже-немец, – русскому человеку просто ступить негде.
Некоторое время оба молчали, поверженные очередной неудачей, затем Колокололов загорался новой идеей.
– Стой, а куда они летают, как ты мыслишь?
– Самолеты, что ли? – выплывал из бездельной дремы Баженов.
– Ну да, «Б-29».
– Они же бомбардировщики, кажется, – неуверенно предполагал лже-Скрипов. – Видимо, летают кого-то пришибать.
– Правильно, наших! – сиял от счастья Колокололов. – Вот мы и заберемся в бомболюк, пусть нас сбрасывает к своим.
– Так ведь с большой высоты кидают, скорее всего, – мешал счастью Колокололова Баженов. – В лепешку расшибемся.
– Да нет же, – успокаивал его волнение Колокололов. – Мы парашюты возьмем.
– А, – замирал в блаженном предчувствии Баженов. – А ты прыгать-то умеешь?
– Нет, я же только торпеды по образованию выстреливать обучен. Но чем парашют отличается от торпеды?
– Много, наверное, чем, – пожимал плечами лже-Скрипов.
– А отвлекаясь от деталей, – замирал в превосходстве Колокололов, – только тем, что его на спине носят.
Скрипов-Баженов снова начинал чувствовать превосходство над собой – гуманитарием – технически грамотных людей, как ранее на «Советском Союзе». А Колокололов тем временем добивал его окончательно.
– Что им управлять-то? Он как граната, дернул кольцо – и все дела. Ты гранату-то метал?
– А как же, – освежал память Баженов, – в училище проходили курс.
– Вот видишь, – радовался Колокололов, – значит, что нам мешает?
План действительно был грамотным.
50. Скороварка
Все, что нахлынуло дальше, проследовало очень быстро.
Вначале в кабине стало ярко. В белом, потустороннем свечении, словно при вспышке великанского фотоаппарата, на секунду проступили детали окружающей машинерии – даже отпечатки пальцев на пулеметных скобах можно было успеть рассмотреть и запомнить. Затем ноги лейтенанта вытянулись, соскочили с опоры миниатюрного сиденьица и упали вниз. После адской яркости нельзя было ничего разглядеть, но в нос, несмотря на большой букет пота, солярки, масла и пороха, ударил запах паленого мяса. Одновременно хлестнуло по перепонкам – нет, не сквозь вату шлема и наушники, это было еще впереди – именно оттуда, через радиоэфир, пришел гребень, краешек широкодиапазонного, неощутимого чувствами человека цунами. И пока они еще не успели поднести руки, сорвать эти предательские, убивающие хозяев динамики, даже открыть рты в ужасе ослепленной действительности, оттуда, сзади, с оставленных недавно, разрушенных и наполовину захваченных позиций прибыл новый эффект рожденного в муках джинна – сверхплотная подушка спрессованной атмосферы планеты Земля.
Танк тряхнуло, однако он был слишком тяжел для полета перышком. Всех людей – мелких насекомых по сравнению с примененными к ним силами – подбросило, вплющило в гудящие, вибрирующие резонансом приборы, стены и затворы. Те, кто успел стряхнуть, оторвать с волосами убивающие визгом шлемы, теперь получили сдвоенный удар молота, сминающий головы справа, слева, сверху и изнутри – через растопыренные навстречу миру ушные раковины. Сорвались и понеслись летающими тарелками открытые люки либо захлопнулись, отхватывая неудачно размещенные пальцы. Мигом выдулась за километры когда-то – минуты назад – поднятая танковым полком пыль, заменившись непробиваемым облаком из глубины вырытой титанами воронки. Приподняло, протащило вперед или вообще опрокинуло всю кучу-малу из «Т-44», «Т-34-85» и прочей мелочевки. Сыпануло горстью из открытых транспортеров обугленно-запеченную пехоту, сминая консервной банкой картонную броню.
И в этих растянутых секундах судного дня микроб полковник Джумахунов, с выбитыми из строя органами чувств, отделался несерьезным вывихом плеча и растяжкой голени, уже совсем неизвестно как случившимися. И некоторое время он лежал, или сидел, а может, просто зависал в бесчувственной темноте ослепительной ночи, а сознание его, эдакая маленькая необходимая плоти деталь, не имеющая конструктивно обозначенного места для крепления в организме, потихоньку выныривало, выгребало на поверхность, несмело щупая дорогу и смутно угадывая ориентиры, ведущие в реальность. Это длилось геологический период.
И однажды Джумахунов ощутил себя выглядывающим из танкового люка. В этом мире уже не было слепящего солнца, многоголосый спектр мира не исчез, но сдвинулся в менее кричащие оттенки – энтропия украла из Вселенной основную часть палитры, красноватая иссушенная почва приобрела сероватый, смазанный оттенок, реальность видимых предметов внушала сомнения по поводу своего существования – все подрагивало, плыло, может, воздух приобрел плотность жидкости или устремился куда-то вдаль высоты?
Вначале неожиданно плохо воспринимались детали – память копировала все в целом, пренебрегая разделением объектов. Потом, скачком, даль и доступное руке явилось, расслаиваясь изобретением, стерео. Рядом, в соседнем люке, все еще сидел, опираясь локтями, коптя огрызками форменного белья, кожи, печеной крови в месте оторванной и унесенной в подпространство головы, стрелок-зенитчик – кто знает, вдруг он успел пронаблюдать напоследок недоступное другим?
Свершившееся здесь не пугало, как и тот ошпаренный фронтом света лейтенант, воняющий тлеющим нутром внизу, ведь даль была интереснее, она втягивала проснувшееся воображение в хоровод, уводя грани реальности далее возможного.
Там (может, и далеко, но как проверить?) росла в верхотуру звезд черная гора, клубастая плотность ела километры, или световые годы, парсеки метагалактических далей. Когда она сожрала верх, мелькнули белые клочки зубов, и тогда она принялась за ширь.
51. Работорговля
Знаете, чем еще удивительна война? Она возвращает человечество в древность. Не только в том смысле, что теперь безопаснее спать в вырытой и хорошо перекрытой землянке, чем в многоэтажном доме с лоджиями, но еще в том, что становится возможным меняться людьми, как фантиками. Правда, просто выкупать, как практиковали раньше пираты, – неэтично, а вот меняться – пожалуйста.
После того как советские танки уперлись в новую линию обороны, получив предварительно несколько чувствительных ударов атомной дубиной, боевые действия несколько застыли и постепенно вообще приобрели статичность. Тогда, пока суд да дело, находящиеся на разных континентах правительства решили сделать друг другу любезность – поменяться пленными. Понятно, не мах на мах, как говорил в известном фильме товарищ Сталин: «Я фельдмаршала на солдата не меняю». Вот и здесь так же. И хотя мы знаем, что, по народной пословице, за одного битого двух небитых дают, здесь происходило несколько по-другому.
Так что все-таки это была работорговля не в чистом виде, а в несколько закамуфлированном гуманизмом варианте.
52. Незнакомые рецепты
«Бомба! – осознал окончательно полковник Джумахунов, точнее наконец-то сумел связно выразить бившуюся до этого в бессилии мысль. – По нам применили бомбу!» Вот сейчас его внутренняя догадка пересилила гипноз вершащегося вокруг. «И понятно, почему они не пошли на контратаку. Ясно даже, зачем без жалости оставили окопы, почти не боролись за удобную позицию. И не было никакого заградительного огня из далеких батарей – все к одному – зачем тратить боеприпасы на покойников. Мы, незрячие, глупые щенки, сунулись в пекло. Что теперь? Что бы я на их месте сделал теперь?»
Надо пояснить, что некоторое недотепство советского старшего офицера было вполне объяснимо. Имея покуда свое ядерное оружие только в раздуто-напыщенных заявлениях ТАСС, а не в охраняемых складах, командование Красной армии смутно представляло реальность его непосредственного тактического применения. Да, разумеется, разведка старалась вовсю, и кое-что о настоящих взрывах было известно из теории. И о радиоактивном заражении тоже знали, однако на рудниках Чехословакии десятки тысяч хлебали пары радона, ничуть не боясь и не связывая это с кровохарканьем. Даже в лабораториях опытные физики пренебрегали безопасностью, и не только личной, предпочитая подвиг ускоренного открытия здоровому образу жизни. Что говорить об армии? Солдат, да и младшее звено командиров вообще убеждали, что атомная бомба есть просто очень мощная взрывчатка, и ничто более. Входили в моду отработки команд: «Вспышка справа!», «...слева» или еще откуда-нибудь, но и те не очень рьяно. Не стоило запугивать закаленных долгой, успешной войной бойцов буржуазными достижениями. О радиации даже генералитет имел скудные знания. Кое-что понимали приданные дивизиям и корпусам военные химики, но к ним относились не слишком серьезно, ведь в текущей уже столько лет войне гигантские запасы отравляющих веществ использовались считанные разы. С точки зрения современных стратегов, ход дальнейших решений Джумахунова был ошибочен, но, по сути, он случайно соответствовал истине, ведь та, американская сторона, несмотря на уже неоднократное применение этих самых «специальных средств» ведения войны, еще ни разу не использовала их в серьезной танковой войне. Еще не наступили, а может, они и не грозили вообще, те несчастные для министерства обороны времена, когда постаревшие, болеющие кучей напастей старые солдаты начнут бомбардировать Конгресс исками за полученные в молодости рентгены.
