Владислав Стрелков - «Огненное зелье». Град Китеж против Батыя
На въезде в село – каменная церковь. Когда она построена, не знаю, но видно, очень давно. Проезжаю село, и на выезде с другой стороны, катясь под горку, появляется странное чувство. Притормаживаю и смотрю влево. Да, вон там и стоял град из легенды. Нет, не из легенды. Он был, я знаю. Правда, река течет не так, и берег зарос деревьями, но я уверен, что Китеж стоял именно тут.
В стекло кто-то постучал. Лейтенант ДПС палочкой показывает мне выйти. Выхожу. Лейтенант вглядывается и начинает улыбаться.
– Вы меня не узнаете, товарищ капитан? Помните, два года назад в центре подготовки вы нам свою стрельбу из пистолета демонстрировали.
Лейтенанта я не помню, но киваю и жму ему руку. Он продолжает улыбаться и говорит:
– Решили отдохнуть? Там вся стоянка машинами забита, но местечко мы вам найдем. Поезжайте, я сейчас все организую.
Благодарю лейтенанта и сажусь в «девятку». Уже трогаясь, слышу, как летеха бубнит в рацию:
– Встретьте «ваз-ноль девять», цвет синий. Номер – Анна два три семь Миша Владимир. Определите на нормальное место. Как понял?
Переезжаю мост через Люнду и почти сразу поворачиваю на огромную стоянку, которая забита машинами до отказа. Легковушки всевозможных марок перемешаны автобусами разных калибров. Это сколько же народу собралось сегодня на Светлояре? И куда приткнуть свою «девятку», не знаю, но откуда-то сбоку выскакивает сержант и, вглядевшись в мою машину, машет жезлом, показывая мне, куда ехать. Он трусит перед машиной, а я улыбаюсь, глядя на его взмокшую спину.
Место действительно нашлось. Благодарю сержанта, тот машет рукой и скрывается за рядом машин. Прихватываю сумку с пустыми бутылками. Их беру всегда, когда приезжаю на Светлояр. В них я набираю воду из святых родников и из самого озера. Вода никогда не портится и очень вкусна.
От стоянки начинается березовая аллея с песчаной дорожкой. По ней до озера остается пройти совсем немного. Но на аллее настроение немного падает. И есть от чего. Вдоль всей дороги выстроились торговые палатки. Продают все. От сувениров до икон.
Икон!
Тут и картины, и макраме, корзины, диски с фильмами… Ох, не место им тут, не место. Будь моя воля, выгнал бы их вон, не просто к селу, но и дальше, за трассу. Тут же святое место!
Сцепив зубы, иду мимо палаток и лотков, стараясь не замечать даже татуировщиков, расположившихся между берез. И ведь у них есть клиенты.
И тут вдоль спины проскакивает разряд. Я замираю посередине дорожки – навстречу мне идет Софья…
Меня толкают, и наваждение спадает. Это не Софья, просто очень похожая девушка, одетая в старинный русский наряд. Она проходит мимо нескольких торговых палаток и склоняется над лавкой с сувенирами. Вздохнув, иду дальше. Эта встреча с незнакомкой, очень похожей на Софью Горину, опять разворошила мне память. Прошлое никак не хочет отпускать меня.
По дороге встречаю других женщин, одетых в старинные платья. Они, похоже, из самодеятельных коллективов, что выступают на деревянных площадках, сколоченных на берегу озера.
Вот и Светлояр. Вокруг стоит многоголосый гвалт, как на вокзале. Обхожу многочисленные загорающие тела и спускаюсь к воде.
– Ну, здравствуй, русская загадка.
Рядом прыснули смехом две молодые девчонки, а я, ополоснув руки и умывшись, поднимаюсь и, обходя отдыхающих, иду вдоль берега. Сюда приезжает много народа не только посмотреть на святыни, но и искупаться во всегда чистой и прозрачной воде. К удивлению, вода Светлояра никогда не цветет. В любое время лета можно приехать и окунуться в освежающую воду. Вот и сейчас в озере с удовольствием барахтается народ и визгливая ребятня. Но я сегодня купаться не настроен. Иду и смотрю по сторонам. Слева на небольшой поляне сделан помост, где приехавшие на праздник самодеятельные коллективы начали выступать со своими номерами. Слышу, как льется красивая песня:
Липа вековая над рекой шумит,Песня удалая вдалеке звенит.Луг покрыт туманом, словно пеленой;Слышен за курганом звон сторожевой.
Выбираю себе место и присаживаюсь. Слушаю напев и смотрю на озеро, где солнце играет бликами поднятых купальщиками волн. Меня хлопают по плечу, и я вижу довольного Куклина.
– Иваныч, я рад, что приехал!
– Тихо, дай послушать.
Васька замолкает и присаживается рядом.
Этот звон унылый давно прошлых днейПробудил, что было, в памяти моей.Вот все миновало, и уж под венцом,Молодца сковали золотым кольцом.Только не с тобою, милая моя,Спишь ты под землею, спишь из-за меня.Над твоей могилой соловей поет,Скоро и твой милый тем же сном уснет.
Песня кончилась.
– Хорошо спели, – вздыхает Куклин, – и песня хорошая, только слышу ее в первый раз.
– Да, – соглашаюсь я, – спели хорошо.
Мимо проносится маленькая девчонка, гонящаяся за скачущим по склону мячиком. Мы с улыбкой провожаем ее, а с помоста звучит другая песня:
Ой, то не вечер, то не вечер,Мне малым-мало спалось,Мне малым-мало спалось,Ох, да во сне привиделось…
Закрываю глаза и наслаждаюсь любимой песней.
Мне во сне привиделось,Будто конь мой воронойРазыгрался, расплясался,Разрезвился подо мной.
Моя кобыла была всегда спокойной и серьезной. Были жеребцы, вот эти резвились.
Налетели ветры злые,Со восточной стороны.
Эх. А ведь правильно, монголы с востока пришли.
Ой, да сорвали черну шапкуС моей буйной головы.А есаул догадлив был —Он сумел сон мой разгадать.«Ох, пропадет, – он говорил, —Твоя буйна голова».
Сны мне никто не разгадывал. Сам все потом понимал.
Ой, то не вечер, то не вечер,Мне малым-мало спалось,Мне малым-мало спалось,Ох, да во сне привиделось…
В последний куплет начинает вплетаться перезвон колоколов, постепенно переходящий в призывной набат. С удивлением открываю глаза и оглядываюсь.
Никого! Я у озера один. Куда-то подевались все люди, да и пейзаж изменился – не было тротуара вокруг озера, набранного из плотно пригнанных досок, не было лестниц, ведущих к купальням, ни деревянной церкви на холме, не было ничего, что напоминало о действительности, а из-за холма небо освещало огромное зарево, и звучал набат. Вдруг он смолк, и на смену ему зазвучала молитва, сопровождающаяся тихим гулом. Я бродил по берегу, не понимая – что происходит. Молитва становилась громче, и, наконец, из-за холма появились люди.
Рука сама поднялась, и я осенил себя крестным знамением. От того, что я видел, пробирало холодом все тело. К озеру шли люди в старинных одеждах. Впереди несли икону Владимирской Божьей Матери, а за ней…
Господи! Тело опять прострелило холодным разрядом. Я что, вернулся? За иконой шел отец Григорий, то есть Кулибин Иван Петрович. А следом женщины, старики и дети. Держа в руках свечи и смотря вперед, они пропевали слова молитвы. Отец Григорий прошел мимо меня, а я не смог ничего сказать. Но он меня и не услышал бы. Никто бы не услышал. Я для них не существовал. Люди проходили сквозь меня и шли дальше, к озеру. Кулибин подошел к кромке воды, но не остановился и шагнул дальше. Я увидел, что нога его встала в воду, но ничего не нарушило спокойную и ровную поверхность озера. Отец Григорий сделал второй шаг, и опять вода сохранила ровную поверхность. Люди ступали в озеро и шли по воде, только легкий туман, стелящийся по поверхности, расходился в стороны. Голова крестного хода повернула влево и пошла вдоль берега. Люди все как один вступали в озеро и шли. Я видел всех, они проходили мимо. Многих узнавал. Прошла Агафья, на руках маленький Глеб. Следом прошел Третей…
А люди все шли и вступали на поверхность озера, ничем не нарушая его ровной глади. Отец Григорий прошел по кругу, ведя за собой всех жителей города, и остановился, пропуская на озерную гладь последних. Все усиливающийся гул превратился в громкий топот, и из-за холма вылетели всадники. Это были монголы. Со злобными криками они подлетели к берегу, но у кромки воды осадили своих коней и замерли. Поднявшийся по краям озера туман, словно одеялом, укутал всех китежан. С громким «аминь» молитва оборвалась. Монголы взревели, и с берега в людей полетели тысячи стрел. Но только стрелы пересекли береговую линию, как сразу вспыхнули множеством огней и яркими безобидными искрами опали вниз.
Что-то сверкнуло. Над озером простерла свои руки Богородица. Она подняла их вверх, и туман медленно опустился в воду. Мелькнуло лицо Кулибина. Он посмотрел прямо на меня, прямо в глаза, перекрестил, и я услышал его слова:
