Атомный пирог - Марципана Конфитюр
— Это тебе.
— Да… Спасибо… А что там в посылке-то было?
— Так конфета и была. Ты, что, не видела?
— И всё, что ль? Так я, что, сэр, везла вам конфету?
— Ты везла мне это переговорное устройство, — ответил Элвис. Потом, видно, заметил, что я в шоке, и добавил: — Я за это очень благодарен. Ты супер, малышка… Хм… Как тебя звать-то?
— Ава Симмонс её звать! — ответил Сталин. — Посюсюкаешься позже! Давай, к делу!
И тут началось то, чему у меня уже не было сил удивляться. Элвис вроде как продолжил говорить со Сталиным-из-коробки, он шевелил губами, но не произвёл больше ни звука. Встал с дивана, глядя на экран и будто что-то обсуждая. Прошёл по комнате. Скрылся в помещении с роялем. Возвратился, сел на кресло.
Всё это время я переводила безумный взгляд с конфеты на Элвиса и с Элвиса на конфету. В голове скакала всякая бредятина. Где я всё-таки видела этих медведей? Что за речь беззвучная такая? Почему у меня голова разболелась? От счастья? Надо попросить его поцеловать меня! Ни за что не уходить без поцелуя! А лучше вообще тут остаться! Ему нужны слуги?.. Это безумие, я не могу просто так сидеть на диване в настоящем доме у настоящего Элвиса Пресли… Очень страшно… И сердце так бьётся! А может, конец мне пришёл? Нет-нет, я не могу умереть, не узнав про рисунок с медведями, где его видела!.. Какая же я была дура, что не догадалась заставить его обыскать себя! Башка сейчас расколется, о, Господи! Я струшу, я ведь струшу непременно! Или он меня выгонит через минуту. Я сама должна поцеловать, пока он тут!..
Усилием воли я встала с дивана. Руки-ноги тряслись почему-то. В глазах всё поплыло. Я сделала шаг к Элвису…
И рухнула.
Третья потеря сознания за день случилась уже не от восторга, а от чего-то, напоминающего внезапно обнаружившуюся у меня страшную болезнь.
75. Я слушаю длинный рассказ
В третий раз я очнулась на том же диване. Теперь в комнате не было никого. За окнами стемнело.
Я встала, гадая, приснилось ли мне превращение Элвиса и вся остальная белиберда. На тумбочке под лампой лежала конфета с медведями — красноречивое доказательство того, что нет, не приснилось. Тогда интересно узнать, сколько я тут лежала? Может, пару минут? Ну, а может быть, год или два?
Я прошлась по комнате. Зашла в помещение в роялем. Снаружи, за плотными шторами, кто-то вопил: «ЭЛВИС! ЭЛВИС!». То ли мне казалось, то ли там был голос Джун.
Слегка приоткрыв штору, я увидела за окном толпу девчонок, одна из которых была почему-то без «верха», а другая — совершенно нагишом. Джун, к счастью, хватило благоразумия, чтобы остаться в платье: в первых рядах осаждающих дом в самом деле оказалась и она.
Завидев меня, девчонки сразу же начали изрыгать проклятия и требовать выдать кумира, на которого, по их мнению, я не имела никаких прав. Я крикнула им, что они сумасшедшие, на что получила ещё ушат ругани.
— Джун, ну ты-то так зачем?! — крикнула я через щель в приоткрытом окне. — Мы ж общались хорошо с тобой в больнице! Ты ж нормальная!
— Эй, — ответила та. — Да ты там вообще кто такая?! Откуда моё имя знаешь?! Ни в какой больнице не была я! Короче! Зови сюда Элвиса, сучка!
Я вздохнула, подумав, что, видимо, у Джун в голове стоит какое-то устройство, стирающее память не однократно, а регулярно. Ладно, что уж тут поделаешь… Ругаться с полоумными бессмысленно. Я закрыла окно и задёрнула шторы. С любопытством потрогала белый рояль. Вернулась к дивану, взяла свою сумку, конфету в неё положила.
Из белой диванной комнаты я перешла в прихожую. Оттуда — в столовую. Было ощущение, что в этом странном доме ни души нет. Из столовой я добралась до кухни, но и там не обнаружила никого. Думала порыться в холодильнике и слопать что-нибудь — весь день не ела! — но побоялась.
Какой-то шум заставил меня отдёрнуть руку от холодильника. Шум шёл из-за занавешенного окошка, располагавшегося над кухонными столами. Я осторожно заглянула за штору, ожидая увидеть за ней ещё одну толпу поклонниц, но ошиблась: окно выходило в соседнюю комнату. Эта комната была в гавайском стиле, очень пёстрая, вся увешенная какими-то побрякушками, словно наворованными из тики-бара. Посреди неё на кресле сидел Элвис и смотрел что-то сразу по трём телевизорам. Обернувшись на шум, он увидел меня и сказал:
— Ты очнулась! Отлично. Сделай нам по сэндвичу с арахисовыми маслом и иди сюда, ко мне.
* * *
Через десять минут я вошла с бутербродами в «джунгли».
Элвис спросил:
— Как тебе эта комната?
— Честно, не очень, — ответила я. — Не люблю тики-бары. У нас был такой в городе, так его закрыли после того, как там двое ветеранов подрались. Ветеран Гвадалканала пробил голову ветерану Куа Вьет. А тот ему пулю всадил в грудь. Их обоих переклинило от этой обстановки, словно в джунглях…
— Эй, я не просил тебя о критике, по-моему! — Отозвался Элвис резко. — И тем более рассказывать такое. Ты должна была просто похватить мой вкус, что тут сложного?
— Простите…
Боже мой, что я несу!.. От волнения болтаю что попало!
— Извините, я немного не в себе…
— Да понял-понял! Ладно! Тащи бутерброды.
Я поставила тарелку с бутербродами на столик у телевизоров. Мельком посмотрела на экраны: к моему удивлению, это было не кино и не спортивная трансляция, а какая-то политическая нудятина, заседание Конгресса или что-то в этом роде.
— Наверно, я злоупотребляю вашим гостеприимством… Сталин сказал, что меня пора выпроваживать, хотя, если честно, находиться в вашем доме — это как сон наяву для меня!
— Всё в порядке. Всё равно все разбежались, дом пустой, поболтать даже не с кем…
— А… Ясно… Надеюсь, я не слишком утомила вас своими сегодняшими падениями… Пока вы общались со Сталиным, мне почему-то стало плохо и я отключилась. Мне очень неудобно, но я честно не прикидываюсь! У меня сегодня что-то с мозгом…
— Всё в порядке. Это я на вас так действую, людей, — ответил Элвис. — К тому же забыл, что от инфразвука у многих болит голова, нарушается зрение и всё в таком роде.
— От инфразвука?
— Ага, — сказал он, как ни в чём не бывало. — Инфразвуком мы общаемся.
Я вспомнила беззвучное общение, которые наблюдала, стоя на кондиционере, и то, как мне внезапно поплохело из-за этого. Вспомнила, как лысый прислужник Сталина обратился к нему неслышно,
