Мамалыжный десант (СИ) - Валин Юрий Павлович

Дым слегка поразвеялся. Тимофей спешил к амбар-капониру, размышляя – уцелело ли в «додже» что-то из провизии? Нет, должно уцелеть. Нужно позавтракать или хотя бы пообедать и готовиться в дорогу. Времени не так много, придется далеко возвращаться, крюк солидный…

Но мысли о Саламонове не оставляли. Прав санитар – самая беда с такими людьми. Они дубово-встречные: вреда от них не счесть, но сами они честные и говорят правильные глупости. С дураком-вредителем проще: пресечь бурную деятельность, поставить землю копать или воду носить – вреда будет поменьше, а в крайнем случае можно отправить копать мерзлое и воду из-под льда добывать. Но это с вредителем. А с правильным дураком что делать? Он же не виноват ни в чем и только хорошего хочет, старается изо всех сил. Вон – кровь героически проливает. И как от него увернуться?

Догадывался сержант Лавренко, что даже после войны проблем в стране и мире останется море. Но об этом придется потом думать.

Оперативная группа уже докопалась до «доджа», от сержантской помощи отказалась, намекнув, что начальство должно питанием обеспечивать.

Варил Тимофей концентрат, запас воды имелся, спереть продукты фрицы не успели. Гороховый суп, щедро сдобренный тушенкой, уже вовсю побулькивал. Кашевар одним глазом поглядывал на котел, другим на карту. Местоположение группы было понятно, но как выбираться, чтобы на немцев не напороться? Разумнее будет к кому-то прицепиться, лучше, конечно, к танкам с десантом. Но они на север идут, а нужно наоборот.

Пообедали усиленно, сготовленного харча и двум приблудившимся связистам хватило. Тимофей не без задней мысли подкормил голодающих – дивизионная связь иной раз побольше офицеров знает об обстановке.

Посоветовались опергруппой – решили «опель-пежо» на буксир взять. «Додж» мощный, упрет, а второй грузовик, если радиатор поменять, станет вполне годный. Радиатор подобрать можно, когда с первым ремонтом возились, убедились. А расшибленная корма и борта – пустяковое дело, неспешно можно будет сделать.

Водители пошли готовить технику, негодный к механике Торчок остался, живо помыли-прибрали посуду и продукты, и тут Павло Захарович внезапно сказал:

– Тима, я до тебя хочу служебную тайну выдать.

Тимофей удивился:

– Вот нафига мне служебная тайна, Захарыч? Ты бы сказал, как нам к Будапешту по-быстрому и безопасному выйти, вот это я понимаю.

– Отож и так выйдем. Ты, Тимофей, разумный и аккуратный. Вон как мины клал – загляденье! Возрастом – сопля, а башкой сугубо взрослый.

– Спасибо за оценку, Захарыч, но к служебной тайне то отношения не имеет. Тайны – они должны на своих местах ждать, без разглашения.

– Все верно, – Торчок помолчал. – Но нас сегодня вполне могло убить.

– Вот тайна-то! Война же.

– Тоже верно. Но если ты, Тима, живой останешься, тебе теми делами заниматься придется. Тебя, конечно, допустят, подписку возьмут. Там, – Павло Захарович показал большим пальцев вверх на дымное сырое небо, – в людях разбираются, никуда ты не денешься, нужен будешь. И это правильно. Но я тебе обязан сказать со своей невысокой колокольни. Иначе тебе мысль живо собьют, а ты наш, местный, и должен строго отсюда смотреть. Значит так: все дело в технике. Ее и наши сделали, и немцы. Не то чтобы машина времени, но похоже. Ты частью уже догадываться должен…

Тимофей выслушал, вопросов не задавал. Захарыч был прав и не прав одновременно. Удивляться существованию разных линий-миров, которых «кальками» именуют, не приходится. О такой возможности фантастика еще до войны писала. Понятно, упрощенно все в художественных книжках – ведь не каждый читатель пожелает в физику и математику вникать. Но так-то – обычное дело, наука на месте не стоит, изобретает. Жаль, конечно, что и немцы до такого прорыва додумались, но следовало ожидать – не глупы, гады. То, что в некоторых линиях-кальках Советский Союз не устоял, тоже не удивительно. Враг не дремлет, силен, с ним только допусти ошибку. Нужно это учесть и поправить дело на месте. Они-то там – в мире Землякова и Нероды – осознали, пусть и сбитые с основного плацдарма, зацепились и устояли. В целом взаимопомощь и обмен опытом – очень правильное дело. Республиканской Испании вон как помогали, а здесь вообще свои. Это нормально. И имеющиеся опасения – тоже нормально. Дело не в том, что тот мир накосячил и больше нет ему доверия. Вероятность ошибки всегда есть, тут только перепроверка, осторожность, и снова осторожность. У Павло Захаровича возраст и наследие нелегкой дореволюционной молодости – ему во всем видится вероятность умышленного обмана.

…– Вот я и смотрю вчера, ведь такие как Саламонов, с их чистыми глазами, пустой головой и звонким криком, нас в ад и заведут. Там завели, и у нас туда же тянут, – приглушенно бубнил Торчок.

– Ты, Захарыч, правильно опасаешься. Но это ведь вообще не секрет. Понятно, что чистосердечный горлопан-активист ничуть не лучше откровенного диверсанта. Работать по ним нужно, это да. Но и у нас, и в той «кальке», да и в любой доисторической и пещерной эпохе их – неугомонных дураков – хватает. Какая тут связь с нашими боевыми товарищами? Земляков вовсе не такой, а про Нероду даже не говорю. Понятно, есть и такие как Тесликов. А куда же без них? Судя по результатам, с процентом человеческой глупости у них не лучше чем у нас, скорее, похуже. Согласись, ни с того ни с сего повернуть обратно в буржуинство – признак не самого высокого ума. Ну, теперь делают что могут.

Торчок фыркнул:

– Что повернули, как раз не удивляет. Человек по большей части – существо грешное, жадное и себялюбивое. У меня опасения про иное. Теперь усложнится всё, даже не знаю, до какой степени усложнится. Это ж такая политика…

Понятно, о чем думал Павло Захарович. О генерале не упомянули ни словом – это даже в столь личном разговоре было лишним. Да, высотные там маневры, наверное, ни один истребитель так высоко не взлетит, разве что ракеты, которые скоро начнут запускать в космос. Но Тимофей знал генерала Попутного лично, побывал на краткосрочных курсах переподготовки, имел представление, как дело происходит и совершенствуется. Генерал Попутный готовил людей здешних, работал на Советский Союз, поскольку видел в нем основную опору и для своего родного мира. По сути, а есть ли разница, раз и тут и там люди вполне родные и понятные? Опасность ошибок и злоупотреблений это не снижает, но нельзя же от своих отказываться?

– Тут, Захарыч, нужно хорошенько думать и все учитывать. Ситуация непростая, так а когда она простой была? Будем думать. Как ни крути, сначала фашиста нужно добить. Я с командировочными в десант ходил, повоевал порядком. В наших, оперативных, вообще сомнений нет. Собственно, ты и сам знаешь. Об остальном будем думать.

Торчок одобрительно крякнул:

– Отож того и хотелось. Ты, Тима, головой обстоятельный не меньше, чем минометной сноровкой. Даже не верится, что от горшка два вершка.

– Но-но! Я, между прочим, отец семейства. Там уж Тимофеич скоро на горшок сядет рулить. Расскажи лучше про эту свою знакомую, что туда попала.

– Отож можно…

Павло Захарович рассказал о своей сослуживице, которую тяжело ранило во время боев во Львове. Вроде как совсем голову девчонке разнесло разрывной пулей, но эвакуировали в ту «кальку», там медицина все же заметно вперед продвинулась, спасли и вылечили. Пришла в себя, успела осмотреться, теперь переписывается с Торчком. Жить там определенно можно, хотя первое время она сильно ругалась. Понятно, комсомолка, здешнего воспитания, тяжело в капиталистическое прошлое возвращаться. В смысле, в капиталистическое будущее, или… Не суть важно. Старший лейтенант Земляков во время своих регулярно-нерегулярных командировок исправно доставлял корреспонденцию. Вроде как без всяких вычеркнутых цензурой мест.

…– Отож я тому подивился, – шептал Павло Захарович. – Но нет, не скрывают своих червивых мест. Маринка иной раз шибко несдержанна бывает. Так нет, вроде вообще письма не читают.