Евгений Токтаев - Тени надежд
– Почему ты ничего не рассказал об этом царю? – спросил Эвмен.
– Боги свидетели! – вспыхнул Эакид, – я пытался отговорить его, как только мог! Но он не слушал меня, поддавшись змеиным чарам Олимпиады!
Это имя, нелюбимое эпиротами, на устах Эакида, прежде называвшего двоюродную сестру не иначе, как Мирталой, заставило Эвмена сжать зубы. Он начал понимать, что происходит.
"Что ты творишь, Эакид..."
– Но ты не открылся ему. Не сказал всей правды, умолчал о встрече с Ликургом. Почему?
Эакид молчал.
"Потому что ты – сын царя Ариббы. Престол, отнятый Филиппом, вот, что они тебе пообещали".
Эвмен почувствовал затылком чье-то присутствие, обернулся. Так и есть: за спиной стояли четверо вооруженных людей. Эакид заговорил:
– Ты сказал, что Александр тяжело ранен, он умирает. Вот и Эпир стоит на грани гибели. Я не допущу этого, кардиец. Не допущу, чтобы враги топтали землю моих предков. Ты знаешь, что три дня назад, накануне твоего прибытия, афинский флот вошел в Амбракийский залив? Еще ранее они захватили Керкиру. Лучшие наши силы ушли с Александром, мы не в состоянии сопротивляться. Мы, молоссы. Вожди феспротов уже перебежали на сторону афинян. В сложившейся ситуации мне остается только одно... Боги видят, я не желал зла своему брату и его семье!
– Что ты намерен делать?
– Я уже объявил афинским послам, что Эпир отказывается от всех обязательств, данных македонянам. Царь Александр низложен.
– И ты думаешь, они уйдут?
– Из Амбракия – да.
– А с Керкиры?
Эакид не ответил.
– Гость пришел, чтобы остаться?
– Керкира – не эпирская вотчина, – резко ответил Эакид, – она нам не принадлежала.
Эвмен промолчал.
– Я позвал тебя, кардиец, не для того, чтобы объяснять происходящее. Ты умен, верен. Ты не только хороший дипломат, но и смелый воин. Я знаю, македоняне недооценивали тебя. Ты мог бы принести пользу Эпиру.
– Хочешь, чтобы я тебе присягнул?
– Да.
Эвмен не задержался с ответом. Раздумывать тут нечего.
– Я клялся в верности не Эпиру, а сыну Александра Молосского. Через клятву я не преступлю. Как ты намерен поступить с Неоптолемом и Клеопатрой?
Эакид поджал губы. Похоже, разочарование хилиарха было искренним, он действительно надеялся, что кардиец перейдет на его сторону.
– Увести его и запереть.
Эвмен повернулся.
– Не сопротивляйся, – сказал ему один из воинов, – я не хочу повредить тебе.
Кардиец кивнул.
Его заперли в той самой комнате, где он жил все эти месяцы с момента появления в Додоне зимой. Не темница, домашний арест.
Весь день он мерял комнату кругами, лихорадочно думая, что делать, что предпринять. Он ни разу не прилег, и даже ночью о сне не могло быть и речи.
Из головы не шли слова Эакида:
"Я не желал зла своему брату и его семье. Не желал зла..."
Около полуночи у двери раздались голоса, потом странный всхлип. Задвигался засов. Эвмен напрягся.
"Решил избавиться от меня втихую..."
Он приготовился к драке.
Дверь отворилась. На пороге стоял Неандр. Возле его ног дремал стражник. Похоже, вечным сном.
В ответ на невысказанный вопрос Эвмена Неандр пояснил:
– Убили двух князей, которые отказались присягнуть Эакиду. Весь дворец занят людьми Аэропа, но уйти можно. Нас ждут лошади.
– Что с Клеопатрой и Неоптолемом? – нетерпеливо спросил Эвмен.
– С мальчиком Андроклид и Дейпила. Олимпиаду и Клеопатру увели к Эакиду. Где они сейчас, мне неизвестно.
– Надо найти их.
Неандр протянул Эвмену меч. В коридоре неподалеку обнаружился Гиппий и еще четверо стражников. Телохранитель царицы милосердия к ним не проявил.
– Я только что узнал, – сказал Гиппий, вытирая клинок одеждой одного из покойников, – госпожу и царицу-мать заперли в гинекее, уже после того, как Андроклид унес царевича оттуда. Нянька Дейпила тоже с ним. Наверное, мальчика уже хватились, надо спешить.
Возле мегарона послышался лязг и звон стали.
– Ну что же ты, какой неуклюжий-то! – гремел голос Андроклида, – и где вас только набрали, таких олухов!
Сразу три человека пытались танцевать в узком коридоре... Уже два. Пытались танцевать, бестолково отбиваясь от хромого телохранителя. Еще пятеро нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди. Половина противников Андроклида была вооружена короткими копьями, но это не помогло: подвижность калеки им, здоровым мордоворотам, могла только сниться.
– Следующий! – скомандовал Андроклид, когда еще один из нападавших (по правде сказать, нападал-то, как раз телохранитель), хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, впечатался спиной в стену и медленно сполз на пол, украсив штукатурку багровой полосой.
Гиппий, выросший за спинами аэроповых людей, не говоря ни слова, прыгнул вперед и, схватив за шеи сразу двоих, треснул их головами друг о друга. Еще одного заколол Неандр, с остальными быстро расправился Андроклид.
– Надо уходить, – приказал Эвмен, – мы шумели, как толпа афинских голодранцев на Пниксе. Сейчас тут вся Додона будет.
– Куда уходить? А Клеопатра? – воскликнул Андроклид, – я не могу ее бросить.
Эвмен заскрипел зубами.
"Спаси... Моего сына... И Клеопатру..."
Спасать царицу – сложить голову, ничего не добившись. Тогда и мальчик останется в руках Эакида. Какую судьбу сын Ариббы измыслил для него?
Кардиец не знал, что одним из ликурговых условий оставления Эпира в покое было "пресечение рода македонского ублюдка".
– Дабы ни одна тварь в будущем не могла заявить, что в жилах ее течет кровь Аргеадов, – наставлял сына Ариббы Ликург.
Эвмен не знал и того, что в эту самую минуту Эакид, дабы унять дрожь в руках, допивал четвертый кувшин вина, отчего руки дрожали еще сильнее. Аэроп жег усадьбы верных Александру знатных молоссов и отсутствовал в Додоне. Только поэтому беглецы были еще живы.
Неоптолем, сидевший на руках у Дейпилы, испуганно ревел. Дейпила гладила его по голове, пыталась что-то говорить, даже напевать, но у нее самой стучали зубы от страха.
– Мы не сможем спасти обоих. Мальчик важнее, – сказал Эвмен.
Семь слов. Семь ножей в сердце.
– Идите! – распорядился Андроклид, – я попробую вызволить царицу.
– Нет! – резко возразил Гиппий, – я пока еще старший телохранитель!
С этими словами он повернулся и побежал прочь, на женскую половину дворца.
– Уходим, – приказал Эвмен, – Неандр, понесешь мальчика. Андроклид, поможешь кормилице.
– Куда? – буркнул Андроклид, – какой дурак в этом мире приютит Неоптолема?
– Дураки всегда найдутся, – возразил Эвмен, – нам бы только до Апса добраться.
– В Иллирию? – удивленно спросил Неандр.
Эвмен кивнул.
– Где щенок?!
Эакид напоминал сейчас пьяного сатира. Лицо его раскраснелось, борода топорщилась, волосы спутаны, а дорогой хитон измят. Сына Ариббы изрядно штормило.
– Слюни подбери, – голос Олимпиады оставался твердым и холодным, как сталь, хотя казалось, вся кровь ее отхлынула от лица.
Царица-мать сидела в кресле. Ноги не держали. В углу комнаты на полу сжалась в комочек Клеопатра. Ее плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях.
– Ты как гвришь со мной... змея?! – язык Эакида заплетался, безумные глаза метались по сторонам, – я, царь Эпира!
– Я не вижу перед собой царя, – спокойно ответила Олимпиада, – только пьяную скотину.
– Ах ты, шлюха! – Эакид хлестко наотмашь ударил царицу-мать по лицу, – блудливая вакханка!
Та сжала зубы, но не издала ни звука.
– Это все ты, пганая тварь! – бесновался Эакид, – ты здурила голву своему хромому! Или правду гворили, что у него крепче стоял на твоего смаз... смазли... ик... да твою за ногу... смазливого братца, чем на тебя? Я царь, по наслецт... по праву! Я! Я! Я!
Эакид бил себя кулаком в грудь, отчего раскачивался еще сильнее.
– Пошел вон, ублюдок, – процедила Олимпиада.
– Да я тебя... – начал Эакид.
Не закончил. За дверью послышались крики.
– Что там?! – повернулся сын Ариббы.
В дверь словно тараном ударили, но она отворялась наружу, потому и не открылась. Лязг, хрип. Эакид на нетвердых ногах бросился к двери, распахнул ее. И его тут же сбил с ног один из стражников, ввалившийся внутрь. Снаружи Гиппий дрался один с целой армией.
– Госпожа!
Узнав его голос, Клеопатра вздрогнула, подняла голову.
– Госпожа! – Гиппий вертелся волчком, сражаясь сразу двумя мечами. Стражники пытались достать его копьями, но он ловко изворачивался, отбивал наконечники и стремительно сближаясь, убивал людей хилиарха одного за другим. Врагов было много, пробираясь сюда, еще на лестнице, ведущей на второй этаж дворца, где располагался гинекей, Гиппий отправил к Перевозчику не меньше десятка.
Он не был неуязвимым Ахиллом, в чем враги уже несколько раз убедились, но, не замечая ран, шел вперед, оставляя за спиной трупы.
Эакид, бранясь и плюясь, поднялся на четвереньки, сгреб за шиворот растянувшегося на полу стражника и зарычал:
