На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

Сапега глянул на меня в очередной раз с удивлённым уважением: не ожидал подобных слов. Я был рад, что снова смог поставить его в тупик. Добавить уважения к себе со стороны этих пауков никогда лишним не будет.

Что же до авторитета в народе, то он падал с каждым днём. А всё потому, что в Литве объявились лисовчики. Видимо, своего полковника теперь слушались далеко не все лихие ребята, и пограничные деревни и даже шляхетские застянки, что если не поддерживали нас, то хотя бы давали нашим людям кров и еду, подверглись нападению ватаг, которые явно не были разбойниками с большой дороги. Слишком уж слаженно, по-военному, они действовали. Они не грабили, не угоняли скот и лошадей, брали лишь то, что могли унести в седле, остальное жгли. Людей рубили, но не гонялись за ними. Если кому дал Господь сбежать, тот оставался жив. Нападения эти, и особая их жестокость, отвращали от нас в первую тех, кто мог бы составить костяк шляхетского ополчения. Бедных дворян, живущих с малых наделов, желающих приумножить своё невеликое состояние за счёт военных трофеев. Все знали, что Лисовский и его лисовчики служат в литовской армии и разоряют только по приказу сверху. Теперь же вера в то, что мы можем удержать их в узде стремительно таяла с каждой разорённой деревенькой или сожжённым шляхетским застянком.

— С Вишневецким следует встретиться мне и князю Николаю, — предложил Ходкевич. — Какие-никакие, а мы с ним родня. Я через сестру свою Александру, а князь Николай через свою супругу Эльжбету. Седьмая вода на киселе, однако не совсем уж чужие друг другу люди, и можем, как вы, Михаил Васильич, выразились, этак по-родственному заглянуть в гости. Сейм на то и есть, чтобы встречаться и вести беседы.

— И о чём же вы, пан Ян Кароль, будете с ним вести беседу? — поинтересовался я.

— Хотя бы узнать серьёзность намерений, — честно ответил Ходкевич. — Если Вишневецкий попытается перетянуть меня на свою сторону, значит, и правда желает для себя великокняжеской короны. А может быть, что наш разговор будет политичным! — этот эвфемизм тут употребляли, чтобы заменить им куда менее благозвучное «ни о чём», а то и намерение в первую очередь потянуть время, чтобы не дать подготовить армию до весеннего похода короля Жигимонта.

В том, что такой поход будет, никто не сомневался. Глупо было.

— А отчего вы считаете, что он меня не станет на свою сторону перетягивать? — приподнял бровь в показном удивлении князь Сиротка. — Быть может, мы совсем уж седьмая вода, как вы верно подметили, и ветвь рода не та у Эльжбеты моей, однако как ни крути, а не совсем уж чужой человек. Отчего бы Вишневецкому не внести раскол ещё с моей скромной персоной?

— От того, что вы, Николай Николаевич, — честно ответил Ходкевич, — из Радзивиллов, пускай и Корыбута вы вместе с Трубами на воротах Несвижского замка повесили. А Радзивиллы всегда единым фронтом выступают. Раскол внести в ваши ряды это дело немыслимое. Вишневецкий, быть может, и амбициозный человек, но уж точно не дурак, чтобы думать будто сможет сделать это.

Тут князю Сиротке оставалось только признать правоту гетмана.

— Однако после вас, — добавил я, согласившись с правовой Ходкевича, — я тоже хотел бы поговорить с Вишневецким.

— Это разумно с одной стороны, — задумчиво произнёс Сапега, как будто бы говорил с самим собой, — узнать своего врага никогда лишним не будет. С другой же, он узнает из беседы с вами ничуть не меньше о вас, нежели вы о нём. Об этом стоит помнить.

— И всё же, Лев Иваныч, — гнул свою линию я, — выгода от такой беседы пересиливает опасность от того, что может узнать обо мне Вишневецкий.

Как это ни странно, Вишневецкий прислал мне приглашение с пышно разодетым драбантом. Тот вёл себя так, словно сам был по меньшей мере князем, на моих людей глядел свысока, явно не считая их ровней себе. Да и со мной сперва попытался, однако мне удалось быстро и жестко поставить его на место.

— Ясновельможный князь Адам Вишневецкий, герба Корыбут, — принялся говорить он, словно по бумажке читал, — изволит пригласить тебя к себе в дом, коий он имеет честь снимать в Вильно, завтра к первому часу пополудни.

Выслушав его, я никак не отреагировал на слова, делая вид, будто драбанта здесь вовсе нет. Я только закончил фехтовать на саблях с молодым Яном Ежи Радзивиллом, и мы оба приняли у слуг намоченные в тёплой воде полотенца, чтобы обтереть с лица пот.

— Как вы считаете, пан Ян, — обратился я к сыну князя Сиротки, с кем мы были считай ровесниками, — за наглость драбанту стоит дать сотню или две плетей?

— В драбантах у князей ходят обыкновенно шляхтичи, — ответил тот, — а их по закону без приговора суда плетьми пороть нельзя.

Уверен, большинство магнатов этим пренебрегают, однако вдаваться в тонкости местной юриспруденции я не стал.

— Тогда велю просто намять ему бока как следует, — пожал плечами я, продолжая показно не замечать посланника, — а ежели он за саблю схватится, так сам виноват. Порубят его мои люди на колбасу. Вон, извольте, мой татарин на него уже волком глядит, так и думает, куда бы ему клыки всадить поудобнее.

Драбант рядом с нами переминался с ноги на ногу, но никак не реагировал на мои слова.

— Уверен, пан Ян, — продолжил я, — обратившись ко мне, он пошёл против вежества, а как он должен был поступить? Я знаю московские обычаи, в литовских же пока не силён. Прежде со мной так не поступали.

— Он должен был представиться старшему из ваших людей, — объяснил мне Ян Ежи, — а после ждать вашего приглашения. Вы ведь вправе отказать ему и отправить обратно, не выслушав и писем не приняв. Правда, это будет настоящим оскорблением для приславшего, однако остаётся вашим правом и законов вежества, принятых в обществе, не нарушит.

— Быть может, лучше по-татарски отослать обратно его голову, — предложил я, как будто размышляя, — а в мёртвые уста вложить ответ? Так, говорят, Тамерлан поступать любил, когда к нему присылали гонцов, не знающих приличий.

Мне показалось, я услышал, как драбант громко сглотнул. От московитского князя он, наверное, ожидал любой жестокости, в том числе и выполнения угрозы вернуть его голову князю Вишневецкому с ответом в зубах. Чего только про нас не напридумывают, ей-богу. Всю историю про Тамерлана и отрубленную голову я придумал только