Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин
Нет, нужно как-то организм мобилизовать на скорейшее сращение костей. Тимофей ежедневно уговаривал организм, в воскресенье посмотрел кино «Большая земля»[41] (очень даже ничего фильм, жизненный), одноруко помогал санитаркам, узнавал всякое полезное о хирургии. С одним воронежцем-противотанкистом приноровились шить в две с половиной руки, собственную форму подправили.
Воронежец был опытен, третий раз в госпиталь попадал. Несмотря на распоротое осколком плечо, уговорил на складе свои почти новые шаровары и прочее сохранить, не сдавать по инстанции. Ну, везде живые люди: если подойти как надо, то и суровая кастелянша в положение войдет. Кроме всяких госпитальных премудростей воронежец очень толково рассказывал о борьбе с танками, что тоже было полезно. Тимофей хоть и побывал разок на боевой машине, но всецело осознавал пробелы в знаниях по бронетанковой части.
Через неделю в госпитале обнаружился еще один знакомец. Рассаживались для просмотра кинофильма, а тут – шум, базар, «с нижними битыми конечностями в первый ряд, то всем известно!».
– Опять боевую бдительность проявляешь, несправедливости прямиком на месте кладешь? – не без некоторого злорадства поинтересовался Тимофей.
– Ух ты, разведка?! – без обиды восхитился лопоухий минометчик, ухватил за рукав, прытко отшкандыбал на костылях к стене. – Не поверишь, извиниться хотел, совесть так и изгрызла. Дурак был, вот точно дурак. Но сам посуди: рация, нашивки, пилотка на два размера больше! Как тут не заподозрить? Прости окаянного торопыгу, братан. У меня после твоих земляков два зуба шатаются.
Минометчик действительно выглядел покоцанным донельзя, но бодрым. Зацепило его осколками едва ли не последнего выпущенного фрицами по Белграду снаряда. Клялся, что «еще неделька передыха, и на батарею сбежит». В сущности, нормальный парень, только слишком торопыга.
Ранбольной Лавренко сделал себе заметку в памяти, что нормальные парни в определенных обстоятельствах бывают еще и поопаснее фрицев. Специфика службы, как любит повторять ученый старший лейтенант Земляков. Нужно делать выводы, стараться улучшать и предугадывать обстановку, использовать обстоятельства и не давать по пустякам ломать себе кости. Имелась мысль у Тимофея, что службу в СМЕРШ нужно продолжать, ведь есть же польза от сержанта Лавренко. Задание, как ни крути, выполнили. Вот старлей Нерода…
О судьбе прикрывавшего отход командира никаких точных вестей не имелось. По здравому размышлению, это не так и плохо. Если бы погиб, наверное, знали бы в опергруппе, а так все как-то уклончиво пояснили. Возможно, засекречено. Ну, когда-нибудь узнаем.
О задержании гражданки Лизаветы и отходе группы от дома полковника Тимофей постарался изложить в рапорте подробно и правильно, накалякал сразу, как оклемался. Понятно, писать подобные бумаги еще не приходилось, но некоторые формулировки и обороты доводилось слышать от офицеров группы, так что поднатужился и написал. Не все гладко – ну, все ж из госпиталя излагал, дадут снисхождение. Гм, наверное, дадут.
Рыже-задержанную старался не выгораживать, но изложил четко и ясно: содействие оказывала; пусть воспитания не советского, но может быть полезна и востребована для дальнейшей работы. Эх, самонадеянно для сержанта, едва ли одобрят, но не пропадать же рыжему человеку из-за малодушия и нерешительности отдельных военнослужащих? Пусть у нее шанс остается.
Рапорт передал особисту госпиталя. Тот никакого удивления не проявил: определенно знал, что подломанного сержанта сюда не из пехоты привезли. Через несколько дней особист зашел проведать, задал несколько дополнительных вопросов. Ничего прямо не сказал, но Тимофей уже слегка умел между слов читать: начальство в общем-целом довольно, рвать и метать пока не думает. Ну и хорошо.
Через день товарищ Лавренко был принят в комсомол. Без всяких формальностей и торжественностей – принесли билет да поздравили. Тимофей не думал, что станет комсомольцем прямиком в больничных тапочках, но жизнь – она такая.
– Gentleman sat down at the table and picked up a newspaper, – бормотал ранбольной Лавренко, одним глазом подглядывая в учебник.
Рука в гипсе удобно устроилась на застланной полотенцем спинке кровати, здоровая рука работала шилом, готовя туфлю к починке. Предмет обуви лежал на разостланной газете. Нога у хирургической сестры узкая, мается, бедняга, подобрать новую пару туфель времени нет, а в сапогах неудобно. Как тут не помочь? И не потому, что брови черные вразлет, а чисто по-товарищески и для пользы общего медицинского дела.
Шило, учебник английского и прочие личные вещи больному оставили заезжавшие товарищи. Учебник пришелся очень кстати, поскольку читать было нечего, книжки из тощей госпитальной библиотеки шли нарасхват. Язык британцев оказался интересным, хотя и сложноватым, с румынским или сербским не сравнить. Тимофей подозревал, что после одоления книги произношение все равно останется молдавско-харьковским, но хоть так. Попадутся документы на языке союзников, суть-то уловить уже удастся.
Сосед спал без задних ног, госпиталь готовился к отбою, было слышно, как нянечка гонит по палатам непоседливых легкораненых.
– Man was filling out a postcard… – пробурчал Тимофей, уже не глядя в книгу.
Гм, открытку… А если, допустим, заполнял шифровку? Отчего в учебнике нормальные слова-то не упоминаются? Мало ли что англичане пока союзники, впереди может и иначе все повернуться, буржуйский характер проявят…
В коридоре внезапно все затихло, только уверенные неторопливые шаги постукивали. Обход уже, что ли? Тимофей насторожился, сунул газету с сапожной работой под койку, заслонил тапками.
Угадал. Дверь распахнулась.
– А что у нас тут? – вяловато поинтересовался офицер в накинутом на плечи белом халате.
В первый момент Тимофей его не узнал, уж очень лицо неприметное и голос бесцветный. Но нервность стоящих за спиной гостя дежурного врача и начальника госпиталя, присутствие незнакомого красавца-капитана, подсказало: высокое начальство пожаловало.
Тимофей слетел с койки, вытянулся, прижимая гипсовую руку к груди.
– Сержант Лавренко с излечением верхней левой конечности! Здравия желаю, товарищ генерал!
– Бдительность – это хорошо, – закивал генерал Попутный. – И что не горланишь на весь госпиталь, тоже похвально. Вот верхняя левая – это крайне огорчительно. Как так? А, товарищ Лавренко? Как же так нехорошо вышло?
– Виноват, товарищ генерал. Элемент внезапности. И моей личной расслабленности.
– Самокритично. Выводы? – прищурился Попутный.
– Будут сделаны!
– Уже, товарищ Лавренко. Уже должны быть сделаны, осознаны и применены на практике. И босым не надо стоять, простудишься.
Тимофей выковырнул ногой из-под койки шлепанцы.
– Но в целом не так плохо. И действовали, и лечитесь. – Генерал окинул палату снисходительным, но все замечающим взглядом. – Ура кричать не будем, раненые отдыхают, поздравим по-простому. Капитан, вручай бойцу. Дырявить халат тоже не надо, Тимофей Артемович поймет, он толковый.
Высокий капитан в золотых парадных погонах улыбнулся, вроде бы искренне, пожал руку слегка растерявшемуся Тимофею и вложил красную коробку.
– За образцовое выполнение боевого задания, от лица Третьего Украинского фронта и Управления…
