Морье Дю - Стеклодувы
Нам понадобилось полгода для того, чтобы подготовить пансион для приема первой партии учеников. Он открылся в начале декабря тысяча восемьсот четвертого года в доме номер четыре по улице Добрых Детей, и я вспомнила, что наше семейное торжество в связи с этим событием совпало с общенациональным праздником. Весь город был украшен флагами, улицы были запружены праздничной толпой в связи с тем, что Первый Консул Наполеон Бонапарт был коронован и отныне стал Императором.
Я не знаю, насколько всеобщее воодушевление способствовало торжественному настроению моих братьев, но церемония открытия приюта получилась весьма трогательной. Когда они стояли бок о бок, приветствуя своих первых учеников в большой квадратной комнате на первом этаже старинного дома в центре Тура, который они сняли для своего пансиона, я подумала, что колесо совершило полный оборот, круг замкнулся, и братья Бюссоны снова вместе, снова одной семьей. Такой общей жизнью они жили в детстве, на стекловарне в Шериньи или в Ла-Пьере. Они родились и были воспитаны для такой жизни. И хотя здесь, в Туре, не было стекловарной печи, хотя не делалось ничего руками, все-таки в этом было что-то общее, был один и тот же дух.
Мои братья были мастера-наставники, они передавали детям свои знания, свой образ жизни, почти так же, как в свое время мой отец и дядья передавали свои знания и мастерство моим братьям, когда те были подмастерьями в Ла-Пьере. Здесь, на улице Добрых Детей, не было расплавленной стеклянной массы, не было стеклодувных трубок; у печи не стояли с трубкой в руке мастера-стеклодувы, вдыхая жизнь в медленно формирующийся сосуд. Вместо этого были дети, их нежные податливые души, ожидающие становления, и мои братья должны были направлять этот процесс, придавая душе нужную форму – так же медленно и осторожно, как в свое время они придавали форму жидкому стеклу, – доводя каждую душу до зрелости, формируя законченную гармоничную личность.
У Пьера были идеалы и самоотверженность, с которой он пытался воплотить эти идеалы в реальные дела, Робер же обладал способностью к убеждению, у него были необходимые учителю обаяние и изобретательность, с помощью которых он превращал урок истории в интереснейшее приключение.
Я смотрела на живые, светящиеся надеждой личики этих мальчиков-сирот и на единственную среди них девочку – это была малышка Белль-де-Нюи, – все двадцать человек, не отрывая глаз, смотрели на моих братьев, каждый из которых обратился к детям с короткой приветственной речью. Пьер, с его горящими голубыми глазами, так похожими на матушкины, с его волосами, торчащими, словно щетка, мало чем походил на профессоров и педагогов, с которыми мне приходилось встречаться в Туре.
– Я нахожусь здесь, – начал он, – не для того, чтобы вас учить, но для того, чтобы учиться. Я давно позабыл все, чему меня учили, кроме разве законов, которые я пытался приложить к нашей повседневной жизни, когда был нотариусом в Ле-Мане. Я совсем ничего не знаю о купле-продаже, но если вы будете спрашивать об этом у моего брата, это вам также мало поможет, ибо он потерял на спекуляциях все, что у него было. Зато я помню, где нужно искать лесную землянику и на какое дерево нужно залезть, чтобы найти гнездо сарыча – для этого нужно летом отправиться в лес, что мы и сделаем с вами вместе.
Сарыч – хищник, этот разбойник разоряет гнезда других птиц и поедает их птенцов. Его поведение антиобщественно, и за это другие птицы расправляются с ним, нападая на него целой стаей. Людей, которые ведут себя подобным образом, постигает та же самая участь. Мы можем все вместе проследить цикл жизни какой-нибудь бабочки или мошки. А вы сами в этот период вашей жизни все равно что личинки или гусеницы, и очень интересно наблюдать, как вы растете и что из вас в конце концов получится. Если у нас будут установлены какие-то правила, я в первую очередь буду соблюдать их сам. А если вы найдете нужным установить свои собственные, я тоже буду им подчиняться. У моей жены к вам одна-единственная просьба: не бросайте на пол пищу. Всякая еда, попадая на пол, смешивается с грязью, и от этого заводятся крысы, а крысы разносят чуму. А нам здесь в Туре чума вовсе не нужна. Сегодня вечером, если кто-нибудь захочет послушать, я буду читать вслух первые главы "Эмиля" Руссо. А если никто не придет, это тоже не важно, потому что я люблю слушать собственный голос, и я ни на кого не обижусь. А после этого я начну строить вольер для двух птичек со сломанными крылышками, которых моя дочь, Пивьон Белль-де-Нюи, привезла с собой из Сен-Кристофа, и если найдутся помощники, то милости прошу. Ну, а теперь послушайте, что вам скажет мой брат, он старше меня на три года и соответственно более умный из нас двоих.
Пьер сел на свое место под вежливые, хотя и несколько растерянные аплодисменты, а Франсуа, который сидел рядом со мной, шепнул мне на ухо, что не пройдет и года, как власти закроют этот пансион.
Робер поднялся на ноги. Волосы у него были покрашены для этого случая, составляя несколько странный, хотя и живописный контраст с новым камзолом цвета сливы. В руках он держал несколько листков бумаги, чтобы не было заметно, как дрожат руки.
– Жил на свете один мальчик, – заговорил он, – который отправился искать счастья на остров Мартинику. Домой он вернулся с пустыми руками все, что у него было, он раздал людям, а себе оставил только красивый вышитый жилет и двух попугаев. Этот мальчик, теперь уже пожилой человек, только что говорил с вами. Нельзя сказать, чтобы он с той поры узнал о жизни больше, чем знал тогда. Что до меня, то я могу вас научить, как вложить все свое состояние в какое-нибудь сомнительное предприятие и потерять его в течение одного года. Однако не рассчитывайте, что мой брат или я сможем внести залог, чтобы взять вас на поруки и избавить от долговой тюрьмы. Один английский поэт по имени Шекспир сказал, что жизнь – это "повесть, рассказанная дураком, где много шума и страстей, но смысла нет"[44]. Но он вложил эти слова в уста шотландского вождя, который убил своего короля, приехавшего к нему в гости. Принимая это во внимание, данное высказывание не имеет к вам прямого отношения, разве что вам захочется встать как-нибудь среди ночи и убить меня или моего брата прямо в постели. Жизнь, напротив, безмолвна, в особенности в самом интенсивном своем проявлении – тишина и безмолвие тюремной камеры, к примеру, дают прекрасную возможность для размышлений, так же, когда ты бодрствуешь у гроба любимого тобой человека, с которым тебе не довелось проститься при его жизни.
В свое время, однако, тебе придется пережить "шум и страсти", это когда придет твой срок, и ты, как послушный солдат, пойдешь сражаться за преумножение славы Императора и Франции. Но пока вы находитесь здесь, в доме номер четыре по улице Добрых Детей – интересное совпадение, не правда ли? Ведь мы нашли этот дом и эту улицу совершенно случайно, – я буду стараться вселить в ваши непокорные души стремление к тишине. Сам я человек беспокойный – мечусь, словно лев в клетке, – и не могу оставаться на одном месте больше одной минуты, поэтому я с большим уважением отношусь к тем, кто на это способен. В некоторые периоды моей жизни я был вынужден находиться в тишине и неподвижности довольно долгое время, может быть, когда-нибудь я вам об этом расскажу, это будет зависеть от того, сколько я выпью.
"У маленьких кувшинчиков длинные ушки" – еще одна цитата из Шекспира, на сей раз из "Ричарда Третьего" – мне, видите ли, пришлось в свое время заняться английским языком, – и если вы будете держать ушки на макушке, то услышите много поучительного о проделках разных людей, а также принцев. Ибо я могу говорить как человек, который был свидетелем расцвета Людовика XV, видел затем его несчастного наследника, а теперь преклоняет колена пред императором Наполеоном. История, литература, латынь, грамматика, арифметика – я могу быть наставником во всех этих предметах, по крайней мере, так считаю я, не знаю, что думает на этот счет мой брат, и я хочу, чтобы к тому времени, когда вы покинете эти стены и станете проливать кровь на полях сражения в Европе, вы с моей помощью приобретете основные сведения во всех этих науках, наряду с умением отыскивать лесную землянику, для того, чтобы, умирая, вы могли пробормотать: "Virtuti nihil obstat et armis"[45], что послужило бы вам утешением в данных обстоятельствах.
Я в юности придерживался другого правила: "Video meliore proboque, deteriora sequor"[46], вот потому у меня сегодня дрожат руки и мне приходится красить волосы, и я не призываю вас следовать моему совету.
А пока моя жизнь принадлежит вам. Дом этот ваш. Пользуйтесь и тем, и другим на здоровье и будьте счастливы.
Робер сложил свои бумажки, поправил очки и сделал знак, что можно расходиться. Дети, которые на примере первой речи поняли, что нужно аплодировать, громко захлопали в ладоши – громче всех хлопала Белль-де-Нюи. И только мой муж, мэр Вибрейе, шокированный сверх всякой меры, упорно разглядывал носки своих башмаков.
