Вадим Давыдов - Всем смертям назло
Зато деятельность Сталина полностью отвечает логике развития промышленной революции, совместив ее с революцией социальной, допустив к управлению страной и промышленностью волну свежих сил – новых, талантливых людей из всех слоев общества, раскрывает возможности, сдерживавшиеся костной, обленившейся элитой царских бюрократов России. «…»
К началу предыдущего десятилетия развитые в промышленном отношении страны пережили мировой кризис монетарной системы управления экономикой, обусловленный несоответствием методов управления гигантским объемам мирового производства. В результате каждая группа стран по-своему отреагировала на вызов Истории. В Германии к власти пришли национал-социалисты, т. е. ответом стало националистическое государство с жесткой тоталитарной системой управления и распределения материальных благ. Это временное решение – потому что его недостатки хорошо видны уже сегодня. В России ответом на мировой кризис управления тоже стало создание колоссального всепроникающего бюрократического аппарата, системы жесточайшего контроля, не имеющей соперников в совершенстве, с изощренной, самодостаточной внутренней структурой, и это был четкий и адекватный ответ на вызов Истории. Однако и этот ответ, как и в случае Германии, является временным, хотя преимущества советской системы над национал-социалистической становятся всё более очевидными. В США ответ был наиболее сложен интеллектуально и стратегически – страна выбрала вместо усиления государственной дисциплины, т. е. тоталитаризма, дисциплину внутреннюю. Ответом США является революция в системе управления предприятиями, создание корпоративного метода управления. «…»
Индустриализация промышленности и уклада общества имеет воображаемую границу – точку возврата, когда преобразования ещё можно остановить и вернуться к прежнему способу существования. Перейдя эту границу, общество теряет возможность вернуться к прежней системе ценностей и образу жизни, и вынуждено со все возрастающей скоростью стремиться к завершению реформ. Альтернативой такому ходу вещей является распад, как экономический, так и государственный. Это – жестокая цена реформ, и Россия вынуждена её заплатить. Решительность Сталина говорит о том, что он прекрасно понимает это. Но решительность оправдана только в случае точного знания путей развития – неправильное прокладывание курса реформ еще губительнее, чем нерешительность в их проведении. «…»
Инструктор ЦК ВКП(б) Айзеншпис
Резолюция: Башка! т. Ц-ву для ознакомл., инт. д. т. Сталина – ??
Мероув Парк. Февраль 1941 г.
«Здравствуй, Эндрю!
Я знаю, ты будешь очень удивлён, получив это письмо и прочитав его. Я надеюсь, ты всё поймешь, хотя я совсем не безупречно пишу по-английски. Меня зовут Даша, я живу в городе Сталиноморске, на берегу Чёрного моря. Раньше наш город назывался по-другому – Сурожск. Он очень красивый, чистый, наполненный солнцем, и море у нас очень тёплое. Мне кажется, вам с Рэйчел очень понравилось бы здесь жить.
Ты, наверное, уже догадался, что моё письмо – вовсе не обо мне. Оно – о Гуре и о Рэйчел. Гур приехал в наш город и выручил меня из очень большой беды. Скорее всего, меня уже не было бы на свете, если бы не он. Ты знаешь, как Гур это умеет, может и всегда делает, если успевает. Он успел, и я перед ним в неоплатном долгу. Чтобы хоть самую маленькую чуточку уменьшить этот долг, я решила написать тебе это письмо.
Я не могу сейчас перечислить тебе всех обстоятельств, с которыми было связано наше знакомство – на это нет места и в этом нет большого смысла. Мы с Гуром сразу же стали настоящими, большими друзьями. Вышло так, что я узнала о Рэйчел и о тебе. Это произошло потому, что я умею слушать людей даже тогда, когда им кажется, что они молчат. Но это – всего лишь одна причина, и причина не главная. Главная – в том, что Гур больше не может без Рэйчел. Просто наступает день, когда даже такому мужчине, как он, нужна его любимая – не где-то далеко, а непременно здесь и сейчас. Я очень боюсь – он узнает об этом письме и рассердится на меня, и нашей дружбе наступит конец. И в то же время я очень надеюсь – он поймёт, почему я делаю это. Я просто делаю, что должна. И будь что будет.
Я хорошо понимаю, а лучше сказать, чувствую – ждать больше нельзя. Нельзя потому, что невозможно сделать счастливыми других, если ты сам – несчастен. Я знаю: мы оба – и ты, и я – в долгу перед ним. Мы обязаны сделать всё для того, чтобы они были вместе – Гур и Рэйчел.
Я знаю, почему Гур и Рэйчел не могли увидеться до сих пор. Я знаю, ты – пилот, истребитель, отважный, умелый – настоящий герой. Откуда я это знаю? Очень просто: ведь Гур – твой наставник. Ты не можешь быть другим, вот и всё. И я знаю, как важно солдату, чтобы его возвращения из боя ждали с нетерпением, чтобы желали ему от всей души – вернуться с победой. Я знаю, как важно, чтобы солдата ждала с войны жена или подруга. Я знаю – Рэйчел делает это сейчас, ведь она – твоя сестра, самый близкий, родной тебе человек, и поэтому думает, что не может приехать сюда. Но это неправильно, и ты не можешь этого не понимать. Я прошу тебя, Эндрю: отпусти, пожалуйста, Рэйчел, и разреши мне ждать тебя – вместо неё. Я умею делать это очень хорошо, ведь мой отец – военный, капитан корабля, и я знаю, что такое – ждать близкого человека и жить ожиданием встречи. Я стану тебя ждать – до самого конца войны, и клянусь тебе – если ты согласишься, тебе никогда не придётся жалеть об этом. Ведь немецкий фашизм – наш общий враг, и в войне против Гитлера мы обязательно будем сражаться плечом к плечу. И обязательно победим.
Я посылаю тебе свою фотографию – может быть, она поможет тебе принять решение, которое для меня очень важно. Конечно, ты, наверное, знаешь многих девушек, которые гораздо красивее меня и находятся рядом с тобой, в Англии, в Лондоне. Но если никто из них ещё не сказал тебе, что будет ждать тебя с войны – я хочу сделать это первой, сама. И если я буду ждать тебя – мы обязательно встретимся.
Я очень долго не решалась тебе написать и долго думала: что я должна сказать, чтобы ты понял, как важно то, о чём я пишу? А потом я догадалась. Я разговаривала с людьми – десятками, сотнями людей, которые живут в нашем городе, куда Гур приехал всего лишь несколько месяцев назад. И я поняла: если бы я рассказала им, этим людям, каждому из них, о письме, которое сейчас пишу, то все они с огромной радостью попросили бы тебя о том же самом, о чём прошу я. И так поступили бы все люди, которым когда-нибудь довелось встречаться с Гуром. И вместо этого листочка ты получил бы целый, наверное, огромный вагон бумаги с подписями всех этих людей. Я не знаю, сколько на самом деле этих людей в других городах нашей страны. Почему-то я уверена, что их многие, многие тысячи. И это письмо мне поклялся передать тебе ещё один человек, который обязан Гуру не только жизнью, но и всем остальным, самым дорогим, что у него есть.
Я понимаю – идёт война, и почта работает плохо, а может быть, не работает или не станет работать совсем. Но это нисколько не страшно: ты можешь быть абсолютно спокоен – для того, чтобы ждать твоего возвращения с войны, мне вовсе не требуются слова, обещания и клятвы. Если я буду знать: ты согласился, этого будет достаточно. Я хочу, чтобы ты знал: когда ты отправишься в бой, у тебя будет как будто два сердца – твоё собственное и моё. И с нами – с тобой и со мной – ничего не случится.
С надеждой на твой ответ и грядущую встречу, Даша».
Тэдди отложил письмо и, чувствуя, как в горле сейчас взорвётся колючий комок, посмотрел на фото незнакомой девушки. Даша. Даша, подумал он. Какое чудесное имя. Как будет полное? Дарья? Этого просто не может быть. Гур, я понял. Я всё сделаю, Даша. Всё, как ты говоришь.
* * *– Кто она, Рэйчел?! – Тэдди едва успел подхватить письмо, выскользнувшее из её пальцев. – Что с тобой? Тебе нехорошо?
– Нехорошо?! – печально улыбнулась Рэйчел. – Боже мой, нехорошо… Бедная, бедная девочка. Она думает, будто всё так просто…
– А разве нет?
– Нет, Тэдди. Нет.
– Тогда расскажи. Сейчас же.
– Я не могу. Не имею права. Только, если Гур разрешит. Если Джейк разрешит. Когда он разрешит.
– Я князь или не князь? – тихо спросил Тэдди, и в его голосе Рэйчел вдруг услышала какую-то новую ноту. – Я хочу, чтобы ты немедленно связалась с ним. Я должен знать. Мне надоели эти средневековые тайны.
– Это уже не средневековье, дорогой, – покачала головой Рэйчел. – Это современность. Ужасная, страшная эпоха, доставшаяся нам – одна на всех.
– Я еду к полковнику Уайтлингу, – Тэдди поднялся. – Немедленно.
– Зачем?!
– Попрошу отпуск по семейным обстоятельствам. Мы едем в Москву. Как только будут готовы визы.
– Тэдди. Это мальчишество. Во-первых. Во-вторых, ты не можешь подвергать риску многолетний труд сотен, тысяч людей. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое – если не всё.
