Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
— Литературщиной отдает. Сколько уже про это читано: хоть «Семнадцать мгновений» взять, хоть «Крестного отца»…
— А откуда им новых вариантов набраться? Они же на наших материалах подготовку проходили, а литература есть учебник жизни.
— Ладно, ты у нас теоретик. От меня что требуется?
— А вот слушай.
…Шульгин свернул за угол, в проезд Художественного театра, и простоял там, пока не отъехала «семерка» Ирины. Почти бегом вернулся в мастерскую Берестина и начал переодеваться. Пока Воронцов занимался билетами, Новиков сумел через друзей из МИДа достать бронь для Шульгина и съездил к нему домой за костюмом и всем необходимым.
Не более чем за двадцать минут Шульгин почти неузнаваемо изменил свой облик, благо жена его была артистка и все необходимое дома имелось. Еще через полчаса он уже был на перроне Ленинградского вокзала и демонстративно прохаживался перед глазами друзей, небрежно помахивая кейсом со всякой мелочью, потребной в обиходе частнопрактикующего ниндзя.
Он ощущал себя в своей тарелке, и ему было весело.
Многие знатоки высказывали не раз обоснованные сомнения в том, что он мог изучить тонкости профессии исключительно по старинному руководству. Шульгин же в ответ простодушно разводил руками, ссылаясь на врожденные способности и, возможно, гены, ибо кто из истинно русских людей может ручаться за свое происхождение? Разве только Новиков с его выписками из Бархатных книг.
В действительности все было довольно просто. Еще на Дальнем Востоке он начал заниматься самостоятельно и быстро понял, что ничего из этого не выйдет. Но так часто случается — ищущий да обрящет. В Хабаровске он встретился с группой ребят, изучавших карате под руководством дипломированного сэнсэя, прозанимался с ними почти два года, параллельно подгонял под эту базу нужные ему рецепты японского трактата.
А уже в Москве, в период увлечения богемной жизнью, близко сошелся с известным в прошлом артистом-престидижитатором, брал уроки у него и его коллег, вечерами пропадал за кулисами цирка на Цветном бульваре и репетировал вместе с жонглерами, метателями ножей и другими специалистами оригинальных жанров. В итоге из творческого соединения всех достаточно разнородных навыков и умений и получилось то, что он не без успеха выдавал за древнее искусство средневековых самурайских рейнджеров.
Но как бы там ни было, с точки зрения авторов закона о недопущении самостоятельного изучения боевых видов экзотической борьбы он был человек опасный. Невзирая на то, что никогда не испытывал намерения употребить свои способности во зло. И вообще Шульгин считал, что как владение приемами рукопашного боя, так и право на ношение оружия всегда полезнее возможной жертве, нежели преступнику.
К сожалению, все его способности годились до последнего времени только для забав и развлечений приятелей обоего пола. И вот только сейчас пробил наконец его час. Вся мощь галактической цивилизации, и против нее — он. Две изящные руки хирурга и пианиста да к ним голова, в которой ума, хитрости и веселой бесшабашной изобретательности куда больше, чем мог предположить даже самый близкий ему человек. Пожалуй, и Новиков не до конца представлял себе истинные Сашкины возможности. Не зря Шульгин со школьных лет накрепко запомнил правило американских ковбоев: «Умеешь считать до десяти — остановись на восьми».
…В купе он забросил кейс на верхнюю полку, распустил узел галстука и потом долго объяснял проводнице на ломаном английском и русском, что он гражданин республики Фиджи, едет в Ленинград на конгресс вулканологов и очень боится проспать и проехать мимо. Зачем ему это было нужно, он и сам не знал, но с тупой настойчивостью продолжал доказывать девчонке из студотряда, что ему объяснили, будто поезд идет до Хельсинки.
Вконец замороченная студентка плюнула, выразилась словами, которые в напечатанном виде можно прочесть только в словаре Даля с дополнениями Бодуэна де Куртене, и пообещала разбудить тупого азиата сразу после Бологого.
После чего Шульгин отправился по составу в вагон, где ехали Берестин с Ириной. Заглядывая в каждое купе и извиняясь по-японски, он выяснил, что никаких подозрительных лиц в поезде не просматривается. Ни Алексей, ни Ирина его не узнали. Он занял позицию в отсеке перед туалетом, где только и разрешалось курить. Там он и провел все пять с половиной часов.
Минут за двадцать до финиша он наведался в свой вагон, забрал кейс, сообщил проводнице, что проснулся, и на Московском вокзале вплотную пристроился к своим подопечным. К его счастью, Берестин хорошо знал город и не стал ловить такси, чтобы проехать пятьсот метров до улицы Рубинштейна, где квартировал Воронцов.
Оставаться невидимым на еще безлюдном Невском для него не составило труда.
Квартира Воронцова помещалась на верхнем этаже краснокирпичного дома, рядом с «пятью углами». Шульгин проводил Ирину с Алексеем до самой облезлой коричневой двери и постоял немного, вслушиваясь. Все пока было спокойно.
Прыгая через три ступеньки, он легко слетел вниз, пересек узкую улицу и поднялся на верхнюю площадку подъезда напротив.
С помощью портативного бинокля он долго наблюдал сквозь просветы в шторах, как Берестин с Ириной устраиваются, с усмешкой удовлетворения отметил, что Алексею пришлось устраивать для себя раскладушку на кухне, мысленно извинился перед Ириной, что из чувства долга вынужден наблюдать за процессом ее переодевания в ночную рубашку, и, только когда она легла, с головой укрывшись одеялом, Шульгин посмотрел на часы.
«Да, — сказал он себе. — Им-то хорошо. Сейчас 6:35. Часа три они еще проспят, мало им было поезда. А я тут сиди, как дурак. А потом весь день придется за ними по городу. И вся выгода — бесплатный стриптиз. И даже без музыки. Моим коллегам — частным детективам на Западе — небось побольше платят. Ну да ладно, не корысти ради… Но с Андрея за подтверждение Иркиного целомудрия я слуплю… Если все будет хорошо, — суеверно предостерег он себя. — Еще не вечер…» И отправился искать, где в этот ранний час можно перекусить быстро и недорого.
«Но в общем-то все правильно, — думал он дальше, — известно же, что отрицательный результат — тоже результат, и теперь можно общаться с Воронцовым без опаски».
Ноги у него давно уже гудели, и вообще устал он до крайности, потому что ждать да догонять плохо, как известно, но куда хуже водить кого-нибудь на коротком поводке, так чтобы и оставаться незамеченным, и по возможности быть рядом на случай чего. Тем более что Берестин вел себя неспокойно, часто оглядываясь, очевидно, опасаясь того же самого.
Врагу не пожелаешь такой работы. Да еще и без подстраховки, без подмены. И чем дольше все это тянулось, тем длиннее становился счет, который он собирался предъявить Новикову. Только один раз представился ему случай слегка развлечься. Надо же было такому случиться, что в Гостином дворе, на Садовой линии, где Ирина покупала какую-то женскую мелочь, ею заинтересовался настоящий щипач-карманник. Шульгин точно определил момент, когда вор приготовился взять у нее кошелек, и, притершись к нему в толпе, провел ущемление локтевого нерва рабочей руки.
Никто так и не понял, отчего вдруг представительный мужчина вдруг сел на затоптанный пол, подвывая от боли.
А больше ничего интересного не случилось. Глубокой уже ночью, когда поднадзорные вернулись домой из артистического кафе, улеглись по-прежнему в разных помещениях и в окнах погас свет, Шульгин спрятал в кейс бинокль и, пошатываясь от усталости, пошел по Невскому к вокзалу.
Постоял на углу площади, оглянувшись на город, который так и не увидел за сутки, сокрушенно махнул рукой.
— Ну что ж. По крайней мере, я сделал все, что мог. Кто хочет, пусть сделает лучше, — слегка исказив, произнес он вслух латинскую поговорку.
Утром он доложил Новикову все, что счел нужным, в последний момент удержав при себе заготовленную фразу: «А еще, честь имею доложить, мадемуазель Ирен оказалась восхитительно сложена». Вовремя вспомнив свое жизненное правило.
— Вот и хорошо, — несколько рассеянно кивнул Новиков. — А мы тут без тебя кое-что еще придумали. Грандиозное. И события всякие произошли…
— Я же говорил, добром это не кончится, — ответил Шульгин, выслушав краткое изложение событий последних суток. — Одиссей, Одиссей… Вот тебе и Одиссей. С вами только свяжись. Причем, кто из нас Одиссей, пока не ясно, а вот что моя жена не Пенелопа — это исторический факт…
Глава 8
На то, чтобы собрать приставку в первом, упрощенном варианте, Левашову потребовалось меньше суток. Правда, выглядела она, как и многое другое, выходившее из рук Олега, довольно примитивно — технически некультурно, как он сам выразился. Гирлянды проводов, наскоро припаянные контуры, пакеты печатных плат, какие-то неизвестные Воронцову блоки, выкорчеванные из цветного телевизора, новиковского компьютера «Филипс» и даже принадлежавшего Берестину двухкассетного «Шарпа». Работать это устройство могло бы, наверное, только в фильме о сумасшедшем изобретателе.
