Под флаг адмирала Макарова [СИ] - Герман Иванович Романов
— Коньяк сейчас принесут, Евгений Иванович, я уже распорядился. И бокалы — думаю, не стоит ставить серебряные чарки, мало ли что на самом деле выйдет. И за священником послал — не думаю, что Вильгельм Карлович спятил — голос не его, спесивый и наглый, и глаза «чужие», — Андрей Августович говорил шепотом, стараясь, чтобы не услышали лекари.
— Только сюда не пускайте раньше времени, и врачей задержите. И все пусть записывают, слово в слово — мне самому интересно стало. И не мешайте нам, я на вас полагаюсь, — тихо произнес Алексеев, и, поймав все понимающий взгляд флаг-капитана, вернулся обратно.
— А неплохие папиросы — я думал, что в этом времени дерьмо делают. Табак американский, поди?
«Бес» вел себя развязано, беспрерывно курил, и адмирал подумал, что надо было приказать принести несколько пачек папирос. Ответил спокойно, не выдавая своего истинного отношения:
— Турецкий табак, мне только эти папиросы доставляют. А вот и коньяк, благодарствую Андрей Августович.
Эбергард с каменным лицом поставил на столик поднос с пузатой бутылкой любимой адмиралом «ласточки» — французского мартеля. Кроме того, там стояли два высоких стакана, пачка папирос, тарелочки с легкой закуской и столовые приборы из мельхиора — все предусмотрел опытный моряк. И хотел было уйти, но был остановлен глумливым голосом «одержимого».
— О, сам Гебенгард лакеем! Это ведь он через десять лет германский линкор «Гебен» упустил, имея пять броненосцев. Адмирал Сушон-паша его флагманский «Ефстафий» в первом же залпе пятью одиннадцати дюймовыми снарядами «угостил» у мыса Сарыч…
— Что ты мелешь, какой «Гебен»? Нет его у немцев. У броненосцев типа «бранденбург» шесть стволов. И что, они ни разу не промахнулись⁈ Да ты лжешь, бестолочь, — Алексеев сделал вид, что разъярился, Эбергард сохранил выдержку, хотя по щекам разлился гневный румянец.
— «Гебен» построят через восемь лет, на нем пять орудийных башен главного калибра, вот так они на нем стоят, — «бес» схватил карандаш, быстро нарисовал контуры необычного корабля, кормовые башни которого стояли по линейно-возвышенной системе. И тут же ловко начертил другой, сделав надписи и поставив цифры.
— Сам бестолочь! Вот это «Дредноут», его построят англичане к седьмому году по проекту лорда Фишера. Что твои броненосцы стоят — тут двадцать тысяч тонн водоизмещения, турбины обеспечивают 21 узел хода, броня в десять дюймов. Это тебе не шестидюймовки распихивать — у него сдвоенный залп 305 мм пушек, сокрушающий! Теперь понял, почему «Ефстафию» досталось по первое число⁈ А когда другие броненосцы подошли, «Гебен» уже скрылся в тумане, как тот ежик!
«Бес» отбросил карандаш и налил себе коньяку в бокал, на три четверти примерно. И лихо, будто всю жизнь этим только и занимался, отправил янтарную жидкость себе в утробу. И даже не поморщился, мерзавец, только руки продолжали дергаться. Да его правая половина лица от нервного тика в чудовищную маску постоянно превращалась.
— Я тебе не Витгефт, хотя тоже Вильгельм Карлович, и фамилия моя Фейштер. Да не смотри так, не нищеброд я, у меня в месяц легальных триста тысяч. И по миллиону получаю дополнительно — сделки риелторов оформляю. Они все насквозь «черные» — старух и стариков много, у отставных военных квартиры, вот их переписываем, а мне процент большой платят. Треть от квартиры — мертвым деньги ни к чему, и так на свете зажились. А коньяк этот хорош. А ты что — трезвенник или язвенник⁈
Адмирал сдержался, чтобы не треснуть кулаком в глумливую рожу, которая уже ничем не напоминала милейшего начальника штаба. И взяв бутылку, налил себе чуть больше, чем сделал «бес». Выпил не менее лихо, одновременно почувствовав, как его опутывает что-то мерзкое и липкое — он пил со стряпчим, который, судя по его словам, обманывал отставных военных и их вдов. И убивали несчастных — вот что ощущалось. Но пока он себя контролировал — два рисунка получили, и много информации, если подумать. А вот Эбергард вышел, ухватил листы со схемами, как бы ненароком.
— Японцам вы войну прос…те жидко, и мир позорный заключите. Вашему Куропаткину не армией командовать, а богадельней. Он своими отступлениями в духе 1812 года собственных солдат деморализует, тупица. А Стессель Порт-Артур японцам уже в декабре сдаст, а эскадру тут на внутреннем рейде потопят! Четыре броненосца с «Баяном» их трофеями станут!
— Как четыре, в эскадре семь…
— «Петропавловск» 31 марта на минах подорвется, и на дно уйдет с адмиралом Макаровым. «Севастополь» получит торпеду — перед сдачей крепости его на внешнем рейде затопят. «Цесаревич» после боя 28 июля интернируется в Циндао — на его мостике Витгефта в клочки снарядом разнесет. «Рюрика» 1 августа в Цусимском проливе утопят крейсера Камимуры. А тебя в отставку после таких «побед» вышибут, тоже мне главнокомандующий нашелся, Кутузов и Нельсон в одном флаконе, бля…
Глава 11
Никогда в жизни Евгений Иванович столь терпеливо не сносил оскорбления, которыми осыпал его вселившийся в несчастного Витгефта бес. А тот с каждой минутой наглел все больше, вел себя развязано и мерзко, и манеры у него были самые дурные. Да оно и понятно — стряпчий, к тому же иудей, от веры своей отказавшийся, давно продавший свою душу мамоне. Вот только говорил интересные пророчества, и что самое скверное — многое из сказанного чрезвычайно походило на такую правду, в которую верить не хочется. А приходилось, помимо воли — он ведь много раз это исчадие зла переспрашивал в той или иной манере, и каждый раз получал точные ответы — нигде бес не сбился, не замялся, и создавалось впечатление, что он не рассказывает вызубренный наизусть урок, а обладает действительно знаниями.
Очень скверное уготовано России будущее на сто двадцать лет вперед, и хоть одно радует, что в самый последний момент вспомнили о боге и чести, и бросили вызов совсем распоясавшимся британцам, и что удивительно, возомнившими себя небожителями и повелителями мира дельцам из САСШ, которые владычествуют повсеместно…
— Прогнила насквозь империя, всех этих венценосцев на свалку истории в девятнадцатом году вынесут. Да и хрен с ними — лишь после этого в мире начнут строить настоящие демократии, где ничто не будет мешать умным и предприимчивым людям приумножать свои капиталы!
Алексеев ничего не ответил на эту тираду, прихлебывая коньяк. Они уже выпили две бутылки крепкой «ласточки», а бес все не унимался, лакал выдержанный мартель как воду. И пророчествовал, размахивая перед лицом адмирала потухшей папиросой. Евгения Ивановича хмель не брал — после длинного перечня погибших или захваченных японцами кораблей вверенной ему эскадры на душе было скверно, хоть стреляйся. А когда узнал про Цусимский разгром эскадры Зиновия Петровича Рожественского, то сердце чуть ли не разорвалось в груди.
Как апоплексический удар не шарахнул — непонятно!
— Война большие деньги принесет, многие миллионы можно будет приобрести. Ты со своим постом, и я со знаниями из будущего, да мы с тобой двести миллионов легко сделаем. А что — сумма очень хорошая и на двоих прекрасно делится. Скинем эти мундиры, и проживай где хочешь на старости лет — хоть в Париже, или всю Ибицу у испанцев выкупить с островком на Канарах. Нет, рискованно — у них в тридцать первом революция начнется, король сбежит. А там генерал Франко мятеж поднимет и гражданская война начнется… Тьфу, так ты до этого времени не доживешь, так что курорт прикупить можно, и жить на нем припеваючи…
— Нет для тебя, бес, не родины, ни чести, ни совести! Все продал за деньги, они твой бог, дьявольской похотью обуян, мизерабль. Дрянь ты последняя, хуже облеванной ветоши! Оттого тебя всевышний и родная земля тебя отринули, поганца мерзопакостного! И мать отреклась за все твои преступления — потому нет тебе на белом свете пристанища! И на том не будет — и в рай не шагнешь, и в ад не пустят!
Долго копившийся гнев прорвался. И Алексеев, засверкав глазами, используя мудреные «узлы» знаменитого «загиба Петра Великого», которым его юного гардемарина научил в первом плавании старый боцман, что на шлюпе знаменитого Лазарева юнгой ходил на поиски ледяного материка, теперь показал свое истинное отношение к бесу.
— Что-что⁈ Кто я…
Тот только захлопал глазами от хлесткого адмиральского монолога, но потом смертельно побледнел, и вызверился. Задергались руки,
