Таежный вояж - Alex O`Timm
Ближе к темноте, один из красноармейцев, принес мне четвертинку черного хлеба и какую-то баланду в глиняной миске. Единственное достоинство этого варева состояло в том, что оно было горячее. Впрочем, выбирать не приходилось, а само варево было зачерпнуто из общего котла, поэтому я съел все что дали. Правда, удивился про себя, почему приготовили подобное месиво, в то время как погреб был забит качественными продуктами. Впрочем, последнее уже меня не касалось, а нарываться просто не хотелось. Хотя мои руки и были развязаны, выбраться из бани не было возможности. Это только в кино «неуловимые мстители» могли протиснуться через трубу с помощью колодезного журавля, а на самом деле, трубы в бане делают довольно узкими, чтобы сквозь них не уходило тепло, окошечко тоже было довольно маленьким и к тому же находилось возле двери. А вот дверь, мало того, что была плотно прикрыта и подперта поленом, так возле нее вдобавок постоянно находился кто-то из красноармейцев. И даже на просьбу вывести меня, чтобы оправиться, ответ был отрицательный.
— Оправляйся прямо там, все равно сюда уже не вернёшься, — было сказано мне, и на том разговор завершился.
Впрочем, это было и так ясно, не понятно было только что ждет меня дальше. А дальше было все интереснее и интереснее. К вечеру следующего дня, на подворье заехало десяток телег, и солдатики принялись опустошать дом, вынося из него все, до чего могли дотянуться. Первым делом были загружены продукты из подвала, причем, почему-то никого не волновало то, что за время пути туша коровы может банально протухнуть, и было бы гораздо умнее и правильнее съесть ее прямо сейчас, нежели тащить в село. Так нет же, ее закинули на телегу, прикрыли рогожей, а сверху навалили еще всякого барахла и отволокли телегу в сторону, видимо решив переночевать здесь. За всем этим я наблюдал через окошко и дивился человеческой тупости. Дом очистили до последней нитки, забрав из него все, даже выгребли из сарая прошлогоднее, и местами подопревшее сено. После того, как все телеги выехали за ворота, меня вновь связали и посадили в одну из телег, а дом, который исправно служил моей семье почти сотню лет, просто подпалили. И еще некоторое время стояли под бугром, наблюдая за тем, как он разгорается. И лишь убедившись в том, что пламя сожрет его до основания, был отдан приказ, и кавалькада телег, выехав на тропку, ведущую в сторону села, покинула это место.
Последнее, что мне запомнилось перед самым отъездом, так это бегающий от телеги к телеги дядька Прохор хватающий за рукав командира отряда и причитающий:
— Да как же так-то… Ведь мы же, вы же. Да что же тепереча-то… Ведь я же всей душой…
Тут же пришли на ум распеваемые вчера песни, особенно строки Интернационала говорящие: «…Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем…». Что ж, разрушать уже научились, ломать, как говорится не строить. Заодно обломали «лучшие чувства» дядьки Прохора, который судя по всему и привел сюда отряд, расчитывая, что дом, пусть и без запасов достанется ему.
…Как там высказался Вицин в «Кавказской пленнице»: — «Да здравствует советский суд — самый гуманный суд в мире!». Примерно это же хотелось сказать и мне. Вы не поверите, но меня оправдали. Там была достаточно сложная формулировка, судьи, как и адвокаты, могут завернуть такое, что после приходится продираться сквозь сказанное, не в силах уловить суть произнесенного. Но вроде бы, за недостаточностью улик, и молодого возраста я был признан невиновным в укрытии от Советской власти продуктов питания и средств сельскохозяйственного производства. Какие средства они там умудрились найти не знаю, разве что отнесли к ним нашу древнюю берданку, и деревянные вилы. Кстати об одежде, мебели и тех же пяти тысячах рублях и нескольких червонцах, суд благоразумно смолчал, правда при этом сам судья красовался в меховой жилетке, которую совсем недавно носил мой отец, и в которой я сам собирался идти в село, но тут уж ничего не поделаешь. Итак, я оправдан, хоть и остался практически голым. Правда перед судом мне дали кое-какие обноски, и сейчас я выглядел, как настоящий крестьянин, в домотканых портках, рубахе навыпуск подпоясанный веревкой и грубых лыковых лаптях с обмотками, но хоть что-то, иначе остался бы босиком. Конечно, уважения к новой власти все это не прибавило, зато в памяти отложилось. Как оказалось, этим приговором суд закончен не был, судья же между тем продолжал:
— …Но ввиду того, что подсудимый Михайло Федорович Волков, все же является родным сыном умершего ныне Федора Волкова, который и был признан судом противником советской власти, и который поддерживал своими деяниями контрреволюционную деятельность в виде снабжения товарами и продуктами действующие в округе банды, согласно статье № 13 «Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик» в редакции 1924 года, он признается социально опасным элементом, и подлежит высылке из пределов села Хитрые Караси входящего в состав Еловской волости Красноярского уезда. Без права возвращения в течении пяти лет. В связи с этим местному органу милиции предлагается посадить подсудимого на первый, проходящий через станцию села Хитрые Караси поезд и отправить за пределы губернии. Суд объявляю закрытым.
Кулак, грохнувшийся о стол, заменил судье молоток.
В итоге, хоть я как бы и оказался свободным, но пока еще находился под стражей, которая, недолго думая сопроводила меня до местной станции железной дороги и просто засунула в первую, попавшуюся свободную «теплушку» закрыв входные двери снаружи, и даже не вспомнив о том, что я голоден. Хорошо хоть по пути попался колодец, и мне позволили утолить жажду. Осталось только надеяться на то, что на ближайшей станции все же проверят этот вагон, и я не успею помереть здесь от голода.
Чуть раньше, в этом вагоне, видимо перевозили лошадей, потому что весь пол был устлан соломой с вкраплениями в виде лошадиного навоза. Выбрав местечко по чище, сгреб туда соломы, и устроился в уголке, поджидая, когда состав тронется, что вскоре и произошло. При этом состав, как оказалось, пошел на восток, что было мне только на руку. Осталось только как-то дотянуться до окошка, находящегося под самой крышей вагона, и покинуть столь уютное место, выделенное мне доблестной милицией. В этом мне помогла небольшая слега, сохранившаяся в вагоне, и служащая в качестве ограждения. После нескольких попыток, зацепиться за край оконного проема мне все-таки удалось, остальное оказалось довольно простым. И вот уже вскоре, я оказался на крыше вагона, с которой довольно просто получилось спуститься вниз на тормозную площадку. Зачем? Да все просто, вдруг
