Колдун 2 - Кай Вэрди
— А ты погляди, — приподнявшись, подал ей рамочку старик. — Неуж не признала? — в голосе деда послышался смешок.
— Баба Тома… — растерянно произнесла Анна, уронив фотографию на одеяло. — Откуда она у вас?
— Опосля тебе расскажу, как окрепнешь маленько. Ты рот-то открывай, не болтай, — добродушно заворчал старик. — А коль сильно интересно — фото это мне ее отец приемный дал. Вот сил поднаберешься — подробней расскажу. Ешь.
Анна послушно раскрывала рот, глотая необычайно вкусный бульон. Но вскоре глаза у нее начали слипаться.
— Наелась? Ну спи, спи… — на лоб Анны вновь опустилась тяжелая шершавая ладонь.
Дед Михей слышал, что Алексей уже вернулся и хозяйничает на кухне, но продолжал сидеть, не убирая руки со лба своей подопечной, на глазах старея и дряхлея. Спустя пару часов он наконец снял руку со лба Анны и устало откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Посидев так еще с полчаса, он с трудом поднялся и, едва переставляя ноги, пошаркал в сторону кухни. Альма, терпеливо ожидавшая его возле порога и тревожно следившая за ним умными карими глазами, вздохнув, посеменила следом.
Алексей, увидев входившего в кухню деда, торопливо достал с полки глубокую тарелку и щедро наполнил ее свежесваренным супом, поставив перед усевшимся за стол стариком.
— Не хочу, Алёша, спасибо, — вздохнув, отодвинул тот тарелку. — Отвара мне мово плесни, и хватя. Да сам садись, кушай, на меня не гляди. Устал небось?
— Нет, дед Михей, так не пойдет. Ты с утра ничего не ел, а сейчас уже вечер. Кушать надо. Давай, хоть поужинай, — покачал Алексей головой. — Ты все силы на Анютку тратишь, а откуда им взяться, если ты не ешь ничего?
— Аннушка бульон выпила. Полкружки осилила. Хорошо. Остатки сходи забери, не взял я миску-то. А на ночь кисельку нам поставь. Сварил что ль? — вместо ответа устало проговорил старик.
— Уже приготовил. Дед Михей, ты ешь давай, — с тревогой глядя на сильно сдавшего за последнюю неделю старика, проговорил мужчина. — Ешь, дед Михей. Ты еще утром обещал поесть. Уже вечер. Выполняй обещание.
Вздохнув, старик из-под бровей мрачно взглянул на стоявшего опершись плечом о древний холодильник молодого мужчину. Взял лежавшую подле него ложку, придвинул к себе тарелку и, повозив в ней ложкой, отправил ее в рот.
— Вкусно. Спасибо, Алёша, — проговорил он. — Сам-то чего не ешь?
— Вот теперь и я буду, — улыбнулся мужчина, наливая супа и себе. — Дед Михей, может, ты на мою кровать ляжешь? Или давай я Анютку заберу, а ты на своей кровати спать будешь? Что ж ты на полу-то? Давай я на полу спать буду?
— Нет, Алёша, — качнул головой старик. — Мне с Аннушкой рядом быть надо. Коль боль станет ее грызть, я рядом быть должен, чтоб унять ее. Не надобно, чтоб силы уходили. Да и так ее поддерживать надо. И попить дать, и вообще… — дед Михей промокнул кусочком хлеба последние капли в тарелке и отправил его в рот. — Спасибо, накормил. Ну, налей мне отвара, а себе чего хочешь, да сядай. Помнится, ты просил рассказать тебе, нашел ли я Тамару? Все еще интересно? Аль не очень уже? — в уставших глазах старика мелькнула хитринка.
— Конечно интересно! И еще как! Но тебе-то не тяжко? Силы будешь на меня тратить, когда они Анютке нужны, — заерзал Алексей на стуле. — Может, потом, когда ей полегче станет?
— На воспоминания много сил не надобно, — улыбнулся старик. — Порой приятно вспомнить… ощутить себя молодым, полным сил. Нынче уж и это роскошь. Да и не успеть боюсь — старый я уж, время мое приходит. А рассказать охота. Глядишь, и вынесешь что для себя важное. Хочу, чтоб знал ты… Опосля Аннушке про прабабку ее расскажешь. Не знает она ничего, — он задумчиво уставился куда-то вдаль. — Похожи они. Очень похожи. И лицом, и характером, и по духу схожи сильно. Аннушка тож упрямая, ежели что решила — не повернешь, — улыбнулся он. — Гляжу я на нее, и словно Томка передо мной… Давай руку-то, чего ждешь?
Глава 5
Мишка лежал на чистых, хрустящих простынях и думал. Вот война. Вроде и страшно, и каждую минуту по краю ходишь, а все одно там проще было. Там тебя и покормят, и оденут, и постирают, и спать всегда есть где. О тебе командиры заботятся, думают за тебя. Жить проще. Да и понятно все: вот немец перед тобой — значит, враг, значит — убей. Или там предатель… Но все равно все просто и понятно. Есть свои, а есть враги. Всё, точка. Не надо думать, что тебе делать, как жить, что есть, где спать… Все четко и ясно. А тут теперь как?
Тут не война. И никому ты теперь, по большому-то счету, и не нужен. Никто тебя не ждет, никто за тебя не переживает. Никто не накормит, никто не скажет, что тебе делать и как жить. Да и друзья, и враги… Кто есть кто? Как теперь разбираться? И если вот ты четко знаешь: это враг, что с ним делать? Да и враги тоже… На войне враг — это враг. А теперь? Есть враг твой личный, а есть враг Родины. И как? Теперь не достанешь пистолет и не пристрелишь его, как бешеную собаку. Теперь нельзя. Война закончилась.
Мишка закинул руки за голову. Что же ему теперь делать? Вот воевал он. А дальше-то что? В школе он, считай, и не учился. Нет, читать, писать и считать он умеет. А что еще? Воровать. А еще? Ну… если подумать, многое: мысли, к примеру, умеет слышать, будущее видеть, прошлое, лечить умеет. Убивать умеет, страхами управлять. Может человека одним взглядом в мычащего идиота превратить. Может заставить его сделать что-то против его воли… Много чего может. Но это все то, что следует тщательно скрывать, прятать. Это то, о чем знают два человека, кроме него: Павел Константинович и Бирюк. Всё. И говорить об этом нельзя никому, если он хочет спокойно жить. А он хочет. Еще как хочет!
Хорошо тем, у кого есть семьи — им есть, куда вернуться. Хорошо тем, у кого есть дом — им есть, где жить. Хорошо тем, у кого есть профессия — они знают, чем им заняться. А он что? Ни дома, ни семьи, ни профессии. Кем он был? Вором. Что он умел? Воровать, следить. Хочет он так жить дальше? Тогда — хотел. Сейчас
