Первая кровь - Игорь Черемис
Но для меня-нынешнего вопрос с армией был очень важен. Дело в том, что мне не хотелось проходить заново всё прикладное заборостроение и не хотелось вспоминать, что мы учили на первом курсе. До сессии оставалось всего два месяца, а я за сорок лет забыл буквально всё. Но если я брошу институт и займусь чем угодно, кроме учебы, то через какое-то время меня пригласят на улицу Свободы, в одно забавное здание из красного кирпича, и поставят перед фактом совсем не развлекательной экскурсии в действующую армию. В мои планы это не вписывалось – ни в план с первоначальным накоплением капитала, ни в вариант с ничегонеделанием, ни с рассказом руководству страны об их ошибках. Хотя вот руководство меня никуда не отпустит, а, скорее, сдаст в КГБ на опыты, если вдруг поверит в мои сказки. Надо же – русско-украинская война, ха!
И как найти выход из этой ситуации, я не знал.
– Тыыы хто? Я Ал… лочка…
Голос был женский, хриплый и совершенно нетрезвый. Я поднял голову.
В кухонных дверях стояла девушка. Кажется, она была старшекурсницей – выглядела очень взрослой и даже старой для меня-нынешнего, хотя и казалась младше из-за небольшого роста и хрупкого телосложения. Она не была красивой – только симпатичной, если под этим термином понимать отсутствие явных уродств. А вообще она напомнила мне царевну-лягушку – в тот недолгий промежуток времени, когда та превращалась из царевны в лягушку и обратно. Но это сходство её ничуть не портило. Портил её разбитной и слегка потасканный вид. Но в этом не было ничего удивительного – судя по всему, в ней плескалось некоторое количество алкоголя, превышающее её норму раз в десять. На голове у неё были какие-то намеки на модную прическу в стиле «взрыв на макаронной фабрике», а одета она была в ярко-синий махровый халатик до середины бёдра и в розовые мохнатые тапочки.[2]
Она держалась за дверной косяк, но всё равно её заметно штормило.
Девушку я не узнал, но ничего удивительного в этом не было. До середины второго курса я мало общался со старшими студентам, а к моменту моего осознания их существования она, возможно, уже окончила институт и съехала из общаги. Или просто сказывались прожитые мною сорок лет.
– Егор, очень приятно, – неприветливо буркнул я.
Пьяные женщины мне не нравились.
Она оторвалась от косяка и нетвердой походкой двинулась ко мне. Я напрягся, но ничего страшного не произошло. Девушка остановилась в паре шагов от меня и чудом сумела сфокусировать на мне взгляд своих серых глаз – но лишь на какое-то неуловимое мгновение. Она действительно была очень сильно пьяна.
– Егор… Очень Приятно… – вдруг глупо хихикнула она. – Ты такой милый…
Она попыталась, видимо, погладить меня по щеке, но промахнулась и едва не завалилась на бок – я успел протянуть руку и удержал её в вертикальном положении. Девушка мотнула головой и резким движением оттолкнула меня. От этого его потащило в другую сторону, и я снова ей помог. Она снова этого не оценила, но я был готов и просто силой удержал её на месте – всё же на моей стороне было преимущество в росте и весе.
Наступило молчание, которое мне не очень нравилось.
– Оч… приятно… – наконец выдавила она.
Я кивнул, не найдя достойного ответа. Говорить мне с ней было не о чем, да и не хотелось. У меня были более глобальные проблемы, которым беседы с пьяными старшекурсницами только мешали.
Я отпустил её локоть и пробормотал:
– Я пойду.
Но меня не услышали. Алла – если её так звали – снова потянулась руками к моему лицу, снова промахнулась и снова начала заваливаться. Но на этот раз я не успел ничего предпринять – просто был не готов. И она по широкой дуге отправилась в недолгий полет, который предсказуемо закончился неприятным стуком её затылка о кафель кухонного пола. Я сделал быстрый шаг вперед и всмотрелся в её лицо, которое прямо на моих глазах меняло цвет – с серого на светло-красный, – и дальше действовал на инстинктах. Я подхватил её подмышки, приподнял, наклонил… И с силой сжал локти.
Её вырвало.
Она тихо простонала и обмякла. Я еле удержал её небольшое тельце, перехватил её под руку и осторожно отодвинул от лужи рвоты. Но под девушкой уже расползалась другая лужа – желтовато-прозрачная. Я отодвинулся ещё дальше, но лужа никуда не делась и продолжала увеличиваться. Я снова подвинулся, но лужа опять двинулась за нами. Потребовалось ещё четыре шага, чтобы Алла иссякла.
Первым моим побуждением было бросить её здесь. Но я слышал звук удара её головы об пол, и он мне не понравился; впрочем, крови на затылке не было, а всё остальное вроде не страшно, если я правильно помнил уроки первой помощи. Но мне не хотелось, чтобы кто-то нашёл её вот в таком виде – обмочившуюся, пьяную и без сознания. Мне почему-то стало её жалко.
От кухни до нашей комнаты было ровно двадцать четыре шага. С девушкой подмышкой я ввалился в тамбур, затащил её в ванную и умыл, разбрызгивая воду. Потом прислонил её к стене, опустился на корточки и одним рывком снял обосанные трусы и бросил их на пол. Туда же спустя несколько мгновений отправился и халатик, который она тоже умудрилась обоссать, да ещё и рвотой испачкать. Не обращая внимания на то, что передо мной находится совершенно голая женщина, я усадил её на пол, а сам пошел за одеждой.
Я добыл из шкафа запасные треники и старую рубашку, которую порвал ещё в сентябре – на выход она не годилась, но в общаге использовалась – и вернулся к девушке. Прихватил и полотенце – оно, конечно, было далеко не свежим, но вряд ли Алла в состоянии это понять.
Каким-то чудом ничего не свернув, я запихал её в ванну и вспомнил, что не подобрал температуру воды. Естественно, сначала пошла прохладная – и Алла промычала что-то недовольное. Но я справился и обмыл её всю. Использовать мыло не стал – это было бы слишком.
В комнату я вернулся с девушкой на руках – она была криво и косо одета в мою одежду и почти сухая – и свалил её на кровать
