Курсант: назад в СССР - Рафаэль Дамиров
Так-с… Крипты пока нет, инвестиций тоже, компьютер я изобрести не смогу, книгу написать (Гарри Поттера или Пятьдесят оттенков бестыжего, например) и прославится, тоже не сумею. Не помню я ни одной книги на память. Ставки на спорт делать? Или как это сейчас называется? Лотерея? Беспроигрышный вариант для любителя спорта. Только я не любитель диванных матчей. В спортзал очно ходил, а по телеку не смотрел. Так что, этот вариант тоже отпадает.
Остается только одно… По проторенному пути. Придется поступать в школу милиции. Осознав это, мне вдруг стало намного легче. Будто с души упал камень, размером с задницу борца сумо. Хотя где-то в глубине сознания моя гаденькая темная сторона нудела и скрипела голоском Голлума: “Опять в ментовку, опять заново жизнь профукать. Пока твои одноклассники бизнес строили и коттеджи покупали, ты в задах сидел и всухомятку чебуреки трескал. Ты этого снова хочешь?”.
— Мы пришли, — вздохнула Катя и остановилась возле серой, как стандартная мышь пятиэтажки. — Ну, до завтра…
— До завтра, — улыбнулся я.
— Квартиру сам найдешь? Вон смотри, у тебя свет в окошке горит. Мама твоя не спит еще. Не ждет она тебя так рано…
— А отец где? — нахмурился я.
— Ты что? — Катя изменилась в лице. — Нет у тебя отца…
— Да шучу я, — соврал я. — Знаю, что нет, тебя проверял… Ну все, я пошел.
Я наклонился вперед и чмокнул Косичкину в губы. Та налилась краской и немного отпрянула.
— Ты что? — выдохнула она.
— А что такого? — я непонимающе на нее уставился.
Не привык, чтобы на мои поцелую так реагировали девушки, с которыми я под ручку по ночному городу брожу.
— Это же… Неприлично…
— Так, я не понял, — уже нахмурился я. — Мы с тобой дружим или нет?
— Дружим! — закивала девушка.
— А в чем тогда дело?
— Мы, как комсомольцы дружим, как одноклассники…
— А-а-а, — скривился я. — Понятно, что у вас… У нас все по-комсомольски. Ладно, пока.
Я развернулся и побрел в сторону своего подъезда. Косичкина проводила меня мечтательным взглядом и растворилась в глубине улицы.
Неплохая девчонка, но странная. Хотя, сейчас все девушки такие. Эгоцентричные шаболды еще не народились. Их принесет поколение нулевых…
Я шагал по пустому подъезду. Пахло жареной рыбой и беломором. Поднялся на второй этаж и остановился перед неказистой, обитой потрескавшимся дермантином дверью. Вот и мой новый-старый дом. Я вспомнил эту дверь, с истертой до зеркального блеска дверной ручкой и прилипшей к стене под многочисленными слоями зеленой краски круглой кнопкой звонка.
Но звонок не работает. Я это помнил. Тихо постучал. За дверью послышались шаги. Щелкнула щеколда и дверь распахнулась.
— Привет, мам…
Глава 4
Передо мной стояла женщина лет сорока с усталым взглядом и тронутыми сединой густыми волосами, скрученными в тугую шишку на голове. Ситцевый подвыцветший халат скрывал крепкую, но чуть сгорбленную фигуру. Наверняка в молодости она была красавицей, но сейчас ее что-то надломило.
То, что это была моя мать я ничуть не сомневался. Лишь только я ее увидел, в голове всплыли знакомые образы, и я ее узнал. При виде ее по жилам приятным теплом разлились эндорфины. В той жизни родителей я не знал. В детдоме вырос. А теперь вот самому интересно. Как это… Иметь семью в детстве. Хотя какое детство? Лоб ужу семнадцати лет (раз закончил десятый, значит, столько мне) под метр восемдесят вымахал. Ну лучше поздно, чем ни никогда и ни с кем.
Мать удивленно вскинула тонкие дуги бровей:
— Андрюша? А ты почему так рано? Случилось чего?
— Все нормально, мам (мне почему-то было приятно ее так называть, хотя фактически, она не моя мать, а лишь моего биологического тела). — Устал просто…
— Все ясно, — вздохнула она. — Опять тебя Быков со своими дружками доставал? Эх… Ну в кого ты у меня такой тихоня? Друзей бы завел, глядишь, в обиду тебя не дали…
— У меня что? Нет друзей?
— А ты, будто не знаешь, — мать посмотрела на меня с укоризной. — Сидишь дома целыми днями, как сыч, да в книжки пялишься. Ну хоть толк будет с этих книг и то ладно. Вот поступишь в медицинский, комнату в общежитии дадут, стипендия будет. И мне легче станет.
Я разулся и очутился в крошечной двушке с потертыми высохшими обоями из красноватой бумаги и старой мебелью югославской полировки. Здесь нельзя было заблудиться, и я сразу нырнул в ванную вымыть руки.
Крашенные в общажно-синий цвет стены ванной оказались лишены кафеля. С побеленного потолка грустно свисала лампочка на черном проводе, измазанным высохшими каплями известки.
Медный потемневший кран натужно заскрипел, выдавая порцию воды. Да-а… Небогато мы живем.
Я вышел из ванной и направился на кухню. Деревянное окно открыто и в воздухе летали хлопья тополиного пуха. Они перекатывались по столешнице старинного буфета дореволюционных времен. Я уселся за стол, накрытый потрескавшейся клеенкой в зеленую клетку.
— Есть будешь? — не дожидаясь моего ответа, мать плеснула в тарелку красного еще дымящегося борща с запахом наваристой говядины и чеснока. Достала из неказистого ЗИЛовского холодильника с выпуклой дверцей, больше напоминавшего капсулу криосна, кусок замерзшего сала и порезала на затертой почти до дыр разделочной доске. Борщ и сало… Я чуть слюной не подавился. Еще бы пятьдесят грамм холодненькой. Но, не надо забывать, что я вчерашний школьник. Да еще и советский.
— Знаешь, мам, — пробубнил я с набитым ртом. — Я передумал поступать на врача. Не мое это, людей щупать и давление мерить.
Тишина повисла в воздухе. Слышно, как оглушительно тикают висящие на стене маятниковые часы с кукушкой. Хотя кукушка давно сдохла.
Мать пришла в себя и вздохнула. Села рядом, подперев голову руками.
— Как? Ты столько готовился, я работала на двух работах, чтобы достать тебе все учебники, чтобы ты ни в чем не нуждался, чтобы смог спокойно готовиться… И вся зря?
Голубые глаза матери потухли и превратились в серые. Еще немного и в них появится блеск капель. Я поежился.
— Не мое это, лечить людей, — как можно более мягче проговорил я.
— И кем же ты хочешь стать? На завод пойдешь? Я думала в люди выбьешься. Хирургом станешь, ну или стоматологом. А если продвинешься до завотделения, то госдачу и квартиру дадут. Зарплата неплохая. Так и будем без телевизора жить? Наш “Рассвет” сломался, а на новый денег так и не скопили.
— На завод точно не пойду, — замотал я головой, — а
