Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
– La biere… nous ne tenons… pas[9], – сообщил он, запинаясь чуть ли не на каждом слове, минуты эдак через две, причем с ужасным акцентом, не то что с нижегородским, а… – Le monsieur[10]…
– Comment tellement?[11] – возмутился Георгий. – Mais comment la representation a l'enseigne?[12]
– La representation a l'enseigne[13]… La representation a l'enseigne… – забормотал странный бармен, почти полностью скрывшись из вида, потом, видимо отчаявшись, взгромоздил на стойку огромный «гроссбух», растрепанный и похожий на кипу макулатуры, и принялся яростно листать его, слюня время от времени пальцы. – La representation a l'enseigne… Как же это сказать-то?..
– Что вылупился, чурка с глазами? – ласково спросил он, пристально глядя в лицо Арталетову, потерявшему от изумления дар речи. – Не понимают ни черта, заразы шепелявые, а ты тут объясняй им… Как это сказать-то? La representation a l'enseigne…
– Так вы русский?!!..
* * *– И шастают тут, и шастают, – ворчал себе под нос кабатчик, разочарованно пряча под стойку свой словарь-гроссбух и яростно протирая совершенно сухую стойку перед собой ветхой тряпкой. – И шастают, и шастают… Полы не успеваешь мыть за ними…
Очевидно, прояснив для себя национальную принадлежность раннего посетителя, хозяин окончательно потерял к Георгию всяческий интерес. Тот же, напротив, начал терять терпение:
– Так вы мне дадите пива или нет?
– La biere… Тьфу ты, пропасть… Пива нет. Русским языком сказано.
– Почему нет? На вывеске же ясно…
– Не завезли!!! – рявкнул кабатчик, швырнув на стойку тряпку, и прорычал сквозь зубы: – Могу предложить вино! Бапризо! Лариньяк!! Сотерн!!!..
– А воды?.. – робко поинтересовался Арталетов, так как замысловатые названия местных вин ему ровно ничего не говорили.
– Всегда пожалуйста! – радушно улыбнулся хозяин щербатым ртом, указывая пальцем на дверь. – Там, у порога, превосходная лужа. Свежая, вчерашняя… Будете довольны! Пейте себе на здоровье!..
Заключив, что лучше уж вино, чем ничего, путешественник решительно потребовал:
– Стакан этого… лариньяка, и побыстрее!
Кабатчик вместо того, чтобы кинуться со всех ног исполнять приказ, заинтересованно разглядывал что-то на притолоке, совершенно не обращая внимания на бедного, осатаневшего от жажды «дворянина».
– Стакан лариньяка, – тоном ниже попросил Жора. – Вы не расслышали?
Грубиян наконец снизошел до него, презрительно процедив через губу:
– Стаканами не продаем. Берите бутылку.
– Сколько? – удрученно вздохнул Георгий. Он понял, что непробиваемого хозяина кавалерийскими наскоками ему не осилить…
Впервые с момента встречи абориген проявил явный интерес к гостю. Теперь в его взгляде читалось неприкрытое желание содрать с заезжего чудака побольше и не продешевить при этом. Борьба жадности и здравого смысла продолжалась долго.
– Три лиарда[14]! – наконец брякнул он, решившись, и тут же добавил: – Четыре!
Снова вздохнув, Арталетов привычно полез в карман за деньгами, но, когда он уже засунул туда руку, его вдруг пронзила мысль, что о местной валюте он не позаботился.
«Вот так номер! – Краснея под презрительным взглядом кабатчика, Георгий шарил в девственно пустых карманах, не в силах признать очевидное. – Как же я тут буду? С шапкой на паперть, что ли? Сами мы, дескать, не местные…»
– Вон же на поясе кошелек висит, – с той жалостью, с которой обычно обращаются к убогим, указал в конце концов хозяин, когда обоим стало ясно, что тщательный осмотр пустых карманов, даже по третьему разу, ничего путного не даст. – Бестолочь!
Поблагодарив в душе предусмотрительного Серого, Георгий высыпал на ладонь из кожаного, шитого золотом, мешочка с завязками горку разноцветных монеток, отдаленно напоминавших столь презираемые россиянами «серебро» и «медь», и принялся копаться в этом разнообразии, мучительно гадая, где тут эти самые «лиарды».
«А-а, будь что будет! – решился он, поняв, что получается похоже на гадание по кофейной гуще, и жестом истинного мота швырнул на прилавок тоненько зазвеневшую мелкую беленькую монету, смахивающую на нашу копейку. – Вряд ли вино в этой дыре стоит дорого… А окажется мало – добавлю».
Рука почему-то сама собой потянулась к эфесу шпаги…
Под алчным взглядом хозяина кабака монетка весело описала правильную окружность по грязной доске и замерла, прихлопнутая могучей ладонью. Попробовав денежку на зуб, кабатчик удовлетворенно кивнул и, спрятав в стол, принялся выставлять перед собой запыленные темные бутылки с длинным горлышком, разительно напоминающие виденные на военных сборах противотанковые гранаты.
Арталетов все более округляющимися глазами следил за ростом бутылочного воинства, пока оно по численности не достигло штатного мотострелкового отделения.
– Э, э! – спохватился он, уже понимая задним числом, что номинал невзрачной монетки намного (очень-очень намного) превысил цену, заломленную простофилей-хозяином за бутылку вина. – Мне столько не нужно!
– А у меня сдачи нет! – нагло соврал кабатчик, продолжая выставлять бутылки с размеренностью автомата.
С трудом удалось его уговорить часть выпивки заменить закуской и все-таки выдать сдачу этими самыми лиардами – грязными медными монетами грубой чеканки, из-за которых кошелек сразу потяжелел втрое, но все равно стол перед пригорюнившимся путешественником ломился от винных бутылок, по емкости приблизительно равных отечественным «ноль семь». Никак не входило в его планы напиваться до бесчувствия в первые часы пребывания в чужом времени.
– Кушайте на здоровье! Не подавитесь часом! – вежливо пожелал довольный гешефтом кабатчик Арталетову и направился было за свою стойку, когда тот остановил его:
– А вообще, собственно говоря, почему вы так со мной обращаетесь? – вспомнил наконец Георгий о своем дворянском звании. – Я же все-таки дворянин!
– Ха! – уткнул руки в боки хозяин, смерив его взглядом с ног до головы. – Видали дворянина? Да вы скорее комедиант, сударь, чем дворянин! И одеты в какие-то дедовские обноски, и шпага у вас на боку словно палка болтается, да и пришли пешком!
– Да я оставил свою лошадь…
– Где? В лесу? Волкам? А шпоры у вас куда подевались? Загнали вместе с лошадью?
Жора не знал, что и сказать. Действительно, как он только сейчас вспомнил, шпоры в Средние века были непременным атрибутом всякого дворянина, если только он не шел по церковной линии. Вот прокол так прокол! Так себе Штирлиц из вас, Георгий, хреновенький, нужно сказать.
– К тому же, господин прохожий, обхождение у вас слишком уж вежливое для родовитого: «пожалуйста», «вы»… Да и торгуетесь, как барышник! Не иначе сами наших кровей будете, из сиволапых… Высокородные-то знаете как? Мелочь не считают, даже если на мели сидят, а что не по их – сразу в морду!..
При последних словах кабатчик все же опасливо отодвинулся от Арталетова, решив не искушать понапрасну судьбу, и слегка переменил тему:
– Сознайтесь, сударь, что вы либо бродячий комедиант, либо шут, вроде нашего Леплайсана. Он тоже всем врет, что дворянин, хотя по мне, так обычный пьяница… Хотя зачем одному королю два шута? Вот, кстати, и он! Легок на помине…
На пороге кабака возникла весьма примечательная личность…
5
Где ты, время золотое, «Солнцедар»?!
Пили мы его ковшами
С корешами-алкашами,
Было дело, что про это говорить!
Владимир Шандриков. «Созидатель»– Странный вы человек, шевалье! – Развалясь на затертой тысячами задов скамье будто в роскошном кресле, Леплайсан потягивал арталетовское вино, нисколько не пьянея. – Очевидных вещей не знаете, в мелочах путаетесь… Зачем вам, к примеру, знать, в каком именно году от Рождества Христова мы имеем счастье жить? Добрых три четверти из собравшихся здесь пейзан, – он обвел глиняным кривобоким «бокалом» гомонящее заведение дядюшки Мишлена, – да какие там три четверти – девять десятых понятия не имеют, какой на дворе год. Ни к чему им это. Им, знаете ли, достаточно помнить имя короля, сидящего в Париже (да и то, замечу, не обязательно), да скоро ли Пасха или Троица с Рождеством… Эй! – дотянувшись длиннющей рукой, хлопнул он по плечу сидящего за соседним столом мощного – Шварценеггер удавится от зависти – селянина. – Какой сейчас год, дубина?
Ничуть не обидевшись на «дубину», крестьянин (а может быть, и дровосек) ухмыльнулся и пожал саженными плечами, продолжая пережевывать что-то хрусткое.
– Вот видите?..
За прошедшие несколько часов кабак успел наполниться самым разнообразным народом, как говорится, под завязку. На одном полюсе здешнего общества находились Арталетов, пардон, шевалье д'Арталетт с его визави, то есть люди весьма приличные, на другом – мерзкого вида оборванцы, а все остальные – от молчаливых немецких рейтар, каким-то не известным никому способом умудрившихся выцыганить-таки у кабатчика пиво, до жуликоватого вида личностей, шепотом обсуждавших что-то явно не предназначенное для чужих ушей, – между ними.
