Леон Стоувер - Стоунхендж

Пусть Атлас – царь Атлантиды, ее самодержец, но и он, Интеб-египтянин, послан сюда самим фараоном с дарами дружбы… Об этом можно напомнить. Египет в мире с Микенами и с Атлантидой, он выше того, что разделяет сейчас оба царства. Атлас не сразу осознал это и помедлил с ответом. С первым же словом улыбка возвратилась на его уста. Но в глазах царя… в глазах темным пламенем горела холодная ненависть.

– Благородный? Что ж, и петух благороден на верхушке кучи навоза. Для нас, атлантов, мой маленький египтянин, он просто ничто. К тому же этот молодец принадлежит к тому самому вздорному горскому племени, о котором мы только что говорили.

– Ты… здесь! – прохрипел Эсон, только теперь узнавший Интеба. – Предатель… – Микенец попытался броситься вперед, но стражи оттащили его и бросили на колени. Атлас захохотал, все тело его сотрясалось от хохота.

– Смотри же, Интеб. Тварь эта даже не понимает твоих слов, того, что ты вступился за дерзкого княжонка. Ты смел, Интеб, только не советую тебе рисковать ради грязных варваров.

– Свиньи! – выкрикнул Эсон, закашлявшись. – Мы не хуже вас!

Палата взорвалась хохотом. Эти слова, мягко говоря, противоречили обличью микенца, и даже Интеб слегка улыбнулся, показывая, что и просвещенный Египет тоже ценит добрую шутку. Атлантида и Египет, два оплота цивилизации, культуры, искусства… они стоят высоко над людьми-животными, что обитают вне пределов обеих стран, разрывают грязь заостренными палками в поисках пищи… людьми низшими во всем. Быть может, эта кучка камней в Микенах действительно выше подобных же нагромождений скал в ближайших селениях, быть может, царь ее и правит ими, но для Атлантиды это не имеет значения. Каждое ругательство Эсона доказывало правоту атлантов; они хохотали, приходилось улыбаться и Интебу.

– Смерть… – Эсон задохнулся в кашле.

– Смерть свиньям в доспехах и без них, – докончил за него Темис, и все вновь захохотали.

– Прямо как тот пес на свалке, – выкрикнул кто-то, и окруженный смехом Эсон попытался обернуться к новому мучителю, скрипя зубами в гневе и разочаровании.

– Вы, вы… все, вы… ублюдки! Своим мечом я убью…

– Мечом? – Темис насмешливо поднял брови. – Мы бы дали тебе меч, но разве ты удержишь его в своих копытах? – Хохот сделался всеобщим, и Эсон напрасно пытался перекричать его… вид его раскрывающегося рта и побагровевшего от прилива крови лица лишь вызывал у атлантов новые пароксизмы веселья.

Внезапно смех оборвался: один из рабов нес большую керамическую миску с горячим рыбным супом. Связанный, в колодках, Эсон все же сумел подняться на ноги и, когда раб оказался возле него, рванулся вперед, потянув за собой обоих стражей. Раб упал, миска опрокинулась, залив Темиса своим дымящимся содержимым. Раб и стражи столкнулись друг с другом, а Эсон проскочил мимо них и повалился на низкий столик, сумев дотянуться до шеи Темиса… столик рухнул под весом микенца.

На миг воцарилась тишина, сменившаяся криками ненависти. Стражи отбросили раба и схватили Эсона, нанося по его телу удары, пытаясь оторвать его руки от горла Темиса. Уже теряя сознание, Эсон сжимал пальцы все сильнее, и лишь когда рукоятка меча, описав широкую дугу, обрушилась на его висок, по его телу прошла судорога и он затих. Его стащили на пол лицом вниз, и один из стражей, высоко подняв руками короткий меч, уже готов был обрушить его на шею поверженного.

– Погоди, – проговорил хриплый голос, и меч замер в воздухе.

Темис встал, потирая горло, кусочки рыбьего мяса падали с его запачканной одежды.

– Он так легко не умрет. Он напал на меня, и право убить его принадлежит мне. Так, отец?

Пригубив вина, Атлас отмахнулся. Развлечение окончилось, он вдоволь потешился над горным варваром. Еще дрожа от ярости, Темис повернулся к Интебу.

– Ты говорил о кулачном бое. Завтра я покажу тебе это искусство. На открытой арене, в честном поединке, я до смерти забью эту скотину.

Глава 5

Эсон проснулся во мраке, не зная, день или ночь снаружи; это было и неважно в той черной дыре, где он был заточен. Боль, терзавшая его тело в разных местах, теперь слилась в один жуткий клубок, стиснувший голову. Он попытался сесть, но, словно караулящий зверь, боль швырнула его обратно на жесткий каменный пол. При следующей попытке он был более осторожен. Эсон провел руками по телу – новых ран не было, во всяком случае серьезных. Затем, с особой осторожностью, он ощупал болезненную припухлость на виске.

Теперь он вспомнил пир, издевательства атлантов, собственное нападение на самое докучливое из этих жужжащих насекомых. Он улыбнулся во тьму. Боль стоила удовольствия: хорошо было стиснуть пальцы на этом горле.

Была ночь. Конечно, ночь, если его вновь заточили туда же. Острый запах навоза бил в ноздри. То же самое место, бычье стойло. Лев микенский, заточенный в стойле быка Атлантиды. Живой еще лев. Превозмогая боль, он пополз по полу на звук журчащей в канавке воды. Она оказалась на диво прохладной, и Эсон опустил в нее лицо, потом окунул всю голову, стараясь задержать дыхание подольше. Боль отступила, и Эсон медленно приподнялся, опираясь на стену, и наконец сел, прислонившись спиной к прохладному камню.

Должно быть, он уснул в этой позе, потому что прошло время, и, открыв глаза вновь, он увидел над огромной деревянной дверью кружок света. Прежде чем дверь распахнули и свет ударил копьем в глаза, он сумел закрыть их и защитить рукой. Рядом протопали тяжелые военные сандалии; щурясь, Эсон попытался разглядеть высящиеся над ним фигуры. Противиться не было смысла, и он позволил, чтобы его подняли и выволокли из стойла. Смерть стояла рядом, удивляться он мог лишь тому, что все еще жив. Боль в голове лишила его способности думать, и он покорно пошел туда, куда его вели.

Дальше началось удивительное. Эсон слыхал о банях атлантов – многие рассказывали об этом городе, но это чудо оказалось взаправдашним. Под надежной охраной – двое вооруженных стражников спереди, двое позади, еще двое по бокам – он был приведен в комнату для омовения, куда свет попадал через узкие отверстия высоко в стенах. На почетном месте среди палаты располагалась более высокая с одного конца терракотовая ванна. Банщик шагнул вперед и склонился в поклоне перед Эсоном, стражи отступили к двери.

– Пусть господин воспользуется этой ступенькой, – опытной рукой он стянул набедренную повязку с Эсона, тот забрался в пустую ванну и сел. Банщик резко хлопнул в ладоши, раб внес огромный горшок с горячей водою и поставил его на глиняный выступ возле ванны. Взяв черпак, банщик принялся поливать Эсона, сопровождая поток воды словесным потоком.

– Вода… дивная вода. Боги благословили Атлантиду водяными ключами… вода по каналам и трубам подводится к этим баням. Горячие ключи и холодные. Так, господин мой… воды их смешиваются здесь.

В нише глиняного выступа оказалась губка, которой банщик принялся растирать Эсона, поначалу мягкими движениями удаляя запекшуюся кровь и грязь. Потом он сполоснул тело Эсона водой, очистившей его раны, смыв вместе с грязью и боль. По распоряжению банщика он поднялся и лег на прохладный камень, где, умастив тело его и волосы благовонным маслом, банщик принялся умело разминать его. Усталость оставляла мышцы, масло закрывало еще не зажившие раны. Под руками банщика боль почти оставила тело Эсона, а когда тот начал брить его острым обсидиановым лезвием, микенец уже задремал. Рядом раздались чьи-то тяжелые шаги. Открыв глаза, микенец увидел над собой на редкость уродливую физиономию. Судя по всему, нос этому человеку перебивали неоднократно, один глаз был почти закрыт разросшимся рубцом, уши были надорваны, как и часть нижней губы, – через дыру проглядывали зубы. Седой ежик на голове не мог скрыть многочисленные рубцы.

– Кулачный бой знаешь? – хриплым голосом, соответствовавшим физиономии, осведомился вошедший.

Эсон моргнул, потом отрицательно качнул головой: о таком он и не слыхивал.

– Нет. Так я и думал, откуда вашему брату знать об этом. А теперь слушай-ка старика Эйаса. Усваивай. Если ты окажешься сегодня слаб на арене, если не сумеешь показать себя, прежде чем тебя убьют, это будет стоить и моей головы. Понял меня, незнакомец?

Вместо ответа Эсон ограничился тем, что закрыл глаза. Внезапная боль пронзила его тело, и Эсон уселся, оттолкнув банщика, стиснув рукой бок: он ожидал уже, что увидит разверстую новую рану. Там не было ничего – только красное пятно на боку. Эйас ухмылялся, глядя на него, – уродливая рожа с отвисшей губой. Стиснув огромный кулак, он выставил его вперед.

– Это кулачный бой. Вот тебе первый урок. Складываешь ладонь в кулак и бьешь. На арене твои руки прикрывают кожаные ремни, чтобы крепче ударить и не сбить костяшки. – Пальцы Эйаса были узловатыми и расплющенными, покрытыми шрамами. – Человека можно бить во многие места, но все я тебе сейчас не смогу показать. Лучше бить в голову или в верх живота. А теперь вставай и ударь меня.