Андрей Ерпылев - Расколотые небеса
За то, что это не простая тренировка, говорило прежде всего обилие «барахла», которое приходилось тащить с собой — на одну погрузку в бездонное брюхо транспортника ушло два часа, и это при том, что помогали десантникам (как-то само собой к бойцам «легиона» прилипло это название) снующие безмолвными тенями люди, профессиональную принадлежность которых определить никто не смог. По крайней мере, мата слышно не было, и «Дубинушку» никто не затягивал, даже затаскивая в самолет неподъемные контейнеры. И уж совсем заставили притихнуть «команду» одиннадцать длинных, похожих на гробы ящиков — точно по числу бойцов, — складированных и надежно закрепленных в самом безопасном месте — посреди «салона».
— Для нас приготовили, что ли? — буркнул, косясь на «домовины», вахмистр Рагузов — самый старший из всего отделения, причем единственный из всех, имевший три Георгиевских креста [4] и пошедший в «легион», по его словам, за четвертым.
— Ты ж сам хотел четвертый крест? — поддел его мичман Грауберг, среди десантников выделявшийся совсем не немецкой склонностью к шуткам и розыгрышам. — Вот и получишь… деревянный.
Но шутки шутками, а от всего предстоящего дела за версту веяло серьезностью. Настоящестью, что ли.
«Гробы», как оказалось, предназначались вовсе не для павших десантников (хотя по размерам вполне могли подойти) — они уже были заполнены…
— Бог ты мой! — ахнул бывший флотский кондуктор Ясновой, когда в «домовине», вскрытой им по прибытии на место (как наиболее подкованному в технике, бывшему локаторщику Порт-Артурской эскадры выпало быть радистом группы и ее же техником), обнаружилась «человеческая» фигура. — И в самом деле, покойник!
— Скажешь тоже… — не поверили было ему, но осеклись, убедившись…
К счастью, «покойником» оказался всего лишь спецкостюм «Горыныч», уже известный десантникам по учебным заброскам. Но только не в такой комплектации.
Во-первых, те, учебные, имели ярко-оранжевую окраску, одинаково хорошо различимую и на снегу, и в вечнозеленом лесу, и на каменистом склоне — не раз и не два не слишком удачливые группы приходилось спасать с помощью вертолетов, а то и разыскивать неделями. Эти же были раскрашены под бело-серо-голубой зимний камуфляж, разработанный для арктических условий. И уж с вертолета такой бы никто и никогда не различил.
Ну а вторым отличием была массивность броневых щитков и наличие сложных систем жизнеобеспечения и контроля, данные которых выводились прямо на прозрачное «забрало» шлема, как у современных истребителей, — все это было в учебных «доспехах» заменено более простыми аналогами. А главное: те не приходилось начинять таким количеством боеприпасов, пищевого НЗ, медикаментов и фляг с водой, рассовывающихся в самые непредсказуемые места. Снаряженные по полной программе бойцы напоминали себе готовые к бою танки — не столько огневой мощью (оружие тоже было самым разнообразным), сколько неподъемной тяжестью.
И вот тут-то выяснилось коренное отличие учебного «доспеха» от боевого. Тот был всего лишь защитой, тяжелым и досадным при долгих переходах дополнением к снаряжению, а этот…
— Вот ни фига себе! — Поручик Батурин, только что сгибавшийся под тяжестью навьюченного на него «скафандра», ощутил себя парящим в небесах, стоило одному из встретивших десантников на месте «очкариков», помогавших осваивать новое «обмундирование», ввести в прорезь на груди тонкую пластиковую карточку вроде кредитной — активатор. — Да это же просто чудо, господа!
С едва слышным гудением поручик прошелся легким пружинистым шагом по ангару, где шла «распаковка», подхватил, нагнувшись, один из ящиков, который до того едва смог поднять вдвоем с товарищем, и легко вскинул его вверх, как штангист свой неподъемный снаряд. Да еще попрыгал на месте, подтверждая, что этот «подвиг» для него — плевое дело.
Только вот рубчатые подошвы при каждом прыжке уходили в плотно утрамбованную землю на целый вершок…
А потом начались новые тренировки, уже по полной боевой выкладке…
И вот, когда до цели осталось всего ничего, группа осталась без командира! Тут есть с чего выглядеть хмурым. И какой черт понес штаб-ротмистра на эту проклятую рыбалку? И какой дьявол морской угораздил его подвернуть на мокрых речных камнях ногу, да так серьезно, что ни о каких серьезных нагрузках в ближайшие недели и речи быть не могло?
Вот он, бледный, осунувшийся, с костылем под мышкой, стоит рядом с новым командиром группы — местным не то комендантом, не то командиром всей этой ученой братии, неким ротмистром Воиновым, выглядя на его фоне тощим новобранцем рядом с накачанным бывалым бойцом. Да и немудрено — тот ведь облачен в его же «доспехи», пришедшиеся как раз впору. Да и держится он, надо сказать, совсем не как новичок… Интересно, кем был раньше? Пластуном, десантником…
— Хочу представить вам вашего нового командира, — кашлянув начал Федоров. — Ротмистр Воинов.
Офицер сдержанно кивнул.
— Он будет заменять меня на время настоящего задания, — продолжил командир. — Поэтому прошу слушаться его, как меня. Даже больше, чем меня, потому что дело предстоит очень серьезное. А теперь предоставляю слово ему.
Штаб-ротмистр отступил на шаг назад, демонстрируя, что он с этого момента не более чем статист.
— Здравствуйте, господа, — начал Воинов. — Сегодня нам с вами предстоит не слишком уж сложное дело…
По шеренге пронесся ропот…
4
Конечно, полноценного офицерского собрания здесь, в глуши, по мнению столичных особ, не было и не могло быть, но русское офицерство не было бы русским офицерством, если бы забыло свои вековые традиции. А традиции гласили, что будь ты хоть на войне, хоть в походе… И уж участвуя в таком насквозь «цивильном» мероприятии, как полупонятные бывалым воякам «маневры» в степи, сам Господь велел им по мере сил скрашивать тяготы службы.
Тем более что и дамы имелись! Да-с! Не мог же генерал Бежецкий регламентировать своим подчиненным женского пола, особенно молодым, хорошеньким и незамужним, их времяпровождение в неслужебные часы? Настолько далеко не простирались даже его широчайшие полномочия. И «отец-командир» даже готов был смириться с тем, что кое-кому из его сотрудниц по возвращении из несколько затянувшейся «командировки» придется менять в списках фамилию, а то и распрощаться с хлопотной службой в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Отнюдь не самого неприятного для женщины свойства…
— Уверяю вас, Александр Павлович, — щурил сквозь сигарный дым прозрачные светлые глаза полковник Императорских ВВС Вацлав Гжрабиньский, раскинувшись в кресле и вольготно закинув ногу за ногу. — Все эти штуки в небесах — проделки «зеленых человечков»! Недаром же «ворота» в сечении точь-в-точь подходят для «летающей тарелки», как ее описывают очевидцы!
— Так уж и тарелки? — улыбался Бежецкий, успевший за несколько дней не только познакомиться, но и проникнуться симпатией к боевому поляку, к тому же носящему на воротнике расстегнутого полковничьего мундира точно такие же гвардейские петлицы, как и те, что украшали его генеральский, висящий сейчас в шкафу почти за две тысячи верст отсюда. — Наука утверждает, пан полковник, что никаких «зеленых человечков» не существует в природе.
— Плевать я хотел на эту науку, генерал, — горячился летчик, стряхивая пепел прямо на пол, благо никаких ковров, рачительно прихваченных с собой «в эвакуацию» куркулями-селянами, не наблюдалось и в помине. — Что хорошего могут придумать эти умники? — презрительный жест большим пальцем через плечо в сторону молодых «научников», увлеченно режущихся на бильярде с офицерами-ровесниками. — Разве наука дала нам что-нибудь путное за последние две сотни лет? Атомная бомба, отравляющие газы, какие-то ускорители каких-то там частиц… Даже надежной защиты от «французского насморка» придумать не могут, очкарики!
— Ну, я бы так не сказал… — уклончиво протянул Александр, наполняя свой и полковничий бокалы легким сидром: напиваться на глазах у подчиненных — моветон, господа! Для коньячка под лимон еще будет время… С глазу на глаз, в генеральских «апартаментах», за преферансом по четвертаку с кона. Да и самое веселье в «офицерском собрании» начнется после того, как отцы-командиры, памятуя о том, как сами были молодыми, покинут сие нескучное местечко, предоставив молодежи резвиться, как им заблагорассудится… не переходя определенных пределов и не позоря чести гвардейского мундира, разумеется.
— А ваш «Сапсан», пан полковник? Разве не достижениям российской науки обязаны вы своим «боевым конем»?
— Пф-ф-ф! Боевой конь! Да вы бы знали, пан Бежецкий, — горячился шляхтич, — на каких конях скакали мои пращуры! Между прочим — в атаку на пращуров ваших… А это разве конь? Матка Бозка! Где в нем душа? Где стать, где грация, где красота, наконец?
