Борис Орлов - В окопах времени

Не удержавшись, он отогнул краешек одеяла и вгляделся в крохотное багровое личико, ища знакомые по фотографиям черты. Разумеется, напрасно. Умом он понимал, что найти сходство у новорожденного с тридцатилетним мужчиной невозможно, но все-таки ужасно хотелось увидеть хоть что-то, хоть какие-то приметы.

— Ну, — Ивлев протянул ему руку, другой открывая дверцу автомобиля, — что, отец-одиночка, поехали домой. Ты как, новую хату для ребенка подготовил?

— А как же, — Пржевальский достал сигарету, но, вспомнив о ребенке, стал заталкивать ее обратно в пачку. — Все в порядке. Только непривычно чуток в двух комнатах после четырех…

Чтобы решить вопрос с регистрацией ребенка, Сергей продал доставшуюся ему в наследство от деда четырехкомнатную квартиру в самом центре и перебрался в стандартную малогабаритку-двушку. Зато теперь у ребенка есть непробиваемые документы, согласно которым его мать, никогда не существовавшая супруга Пржевальского, умерла во время родов и отец — Сергей Пржевальский, отказавшись от «помощи» государства, забрал ребенка себе.

— Слушай, Сань, я вот только думаю, — Пржевальский озабоченно покрутил головой, — мы его с тобой на этих искусственных смесях не угробим? Может, кормилицу?

— У тебя с головой все в порядке? — Ивлев оглядел друга с беспокойством. — Это где ж ты в XXI веке надумал кормилиц искать?

— Ну все-таки, нет у меня доверия этим питаниям. Мать говорила — я до года грудь сосал…

— И это говорит кандидат биологических наук! Как не стыдно повторять бабкины домыслы?!

— Знаешь, все-таки по бюллетеню мне с ним сидеть! Черт с ним, у меня от квартирных еще кой-чего осталось, попробую кормилицу найти.

В квартире друзья уложили ребенка в детскую кроватку, вытребованную Ивлевым у своей доверчивой сестры, и перевели дух.

— Ну что — лиха беда начало? — сказал Александр, доставая бутылку советского шампанского. — Давай, папаша, доставай бокалы, отметим это дело…

Сергей принес два фужера, бутылка в сильных руках жалобно пшикнула, звякнул хрусталь… И в этот момент из детской раздался крик. Ивлев вздрогнул:

— Слушай, Серега, — произнес он через минуту, — а тебе не кажется, что у него какой-то злобный крик?

— Какой еще злобный? — Пржевальский лихорадочно метался по кухне. — Тебя бы в ковер завернули и жрать не давали — ты б тоже, небось, матюгами орал. Где грелка для бутылки, ты не видишь? Б…, куда я ее сунул?!

— Николай! Брось сейчас же! Я кому сказал, брось!

— Пап, а у нас в группе одна девочка в цирке была. Там носороги ученые и крокодилы…

— Врет твоя девочка! Носороги практически не дрессируются, а крокодилов не мог приручить даже Дуров! Вот мы с тобой сами сходим в цирк — сам все увидишь. Колька, давай-ка, брат, побыстрее, а то если папа опять на работу опоздает, то нам не то что на цирк, а и на хлеб денег не хватит… Здорово, Саня! — Пржевальский замахал рукой Ивлеву, высунувшемуся из машины.

— Здорово, святое семейство! Отец, сын, а я — ваш дух святой! Садитесь, подвезу.

— Это здорово, а то мы уже опаздываем.

— Дядя Саша, а почему у машины, когда мотор работает, колеса крутятся, а у компрессора — нет? А я вчера новую песенку сочинил, хочешь послушать? Пап, ну, пап, а если сто мышей нападут на кота, кто победит?

— И так — все время! Ты себе не представляешь, как это утомляет…

Отведя Николая в садик, Пржевальский сидел в машине и негромко жаловался на свою тяжелую жизнь. Ивлев гнал машину — они действительно опаздывали.

— И самое удивительное — ничего еще не заметно! А ведь уже хоть что-то должно было проявиться…

— Да? А то, что шестилетний ребенок складывает пятизначные числа — это нормально? А какую он музыку сочиняет!

— И что? В его возрасте я сам складывал тысячи. И мотивчики такие же сочинял. Вообще я бы сказал, нормальный ребенок, без каких бы то ни было признаков особенности и гениальности.

— И что теперь? — Ивлев почесал нос. — Будем считать, что эксперимент не удался? Наверное, так будет лучше. К тому же, я тебе не хотел говорить: жена мне нашла место… ну, новое. Науки никакой, но денег — втрое. Так что, может, оно и к лучшему, а?

— Знаешь, Сань, я тоже хотел сказать, что перехожу на другую работу. В институте гроши платят, так что хрен с ней, с наукой…

— Ну, чего тогда, давай-ка вместе с парнем к нам в субботу, отметим окончание эксперимента…

— …Дети, мне нужно отойти по делу. — Воспитательница Наташа, молодящаяся тетка неопределенного возраста, торопилась: ее ждал новый ухажер. — За порядком пока последит Коленька Пржевальский. Коля, я на тебя рассчитываю…

Группа притихла. С Колькой было лучше не связываться: он дрался так, как будто в последний раз. И умел поддержать порядок…

Сергей Николаевич Пржевальский, скромный менеджер ООО «Сигма+», шел домой. Сегодня была зарплата, и в кармане у Сергея Николаевича был его месячный оклад — 32 000 рублей. Плюс премия — еще 20 000. «Надо будет Кольке новый телефон купить, — рассуждал Пржевальский, — а то ходит со стареньким «^ешешом». Небось, перед девчонками неудобно… Однако можно было бы и фонарь повесить, а то темно как у негра известно где…»

Задумавшись, он не заметил, как дорогу ему заступили несколько подростков. Пржевальский обнаружил их только тогда, когда один из окруживших его юнцов нарочито хрипловатым голосом спросил:

— Слышь, мужик, на пиво не добавишь?

— Ага, и на водочку с закусочкой, — явно издеваясь, добавил другой. — Ну, давай, давай, дядя, не жмись. Бог велел делиться, не слыхал?

«Во влип!» — облился холодным потом Сергей. Не так страшно то, что отнимут деньги, хотя это тоже очень плохо. Страшно другое: искалечат или даже убьют просто так, рисуясь своим молодечеством. А с кем же тогда Николай останется?

— Ребята, — голос звучит неестественно глухо, — ребята… Пары сотен хватит? — жалкая улыбка, чуть склоненная голова, — у меня больше нет…

— Проверим, — подростки, опьяненные своей силой и безнаказанностью, уже хватали его за руки, грубо шарили по карманам…

— Стой, братва, стой… Эта, типа, прощенья просим, ошибочка вышла. Не признали, Сергей Николаевич, эта, извиняемся… Тут темень, ва-аще, ни х… не видно, своих не узнаешь. Вы тока не подумайте чего, мы ж так, попугать, а бабла нам нафига не надо — капуста, в натуре, имеется… Мы пойдем, ага?

— Ага… — только и сумел сказать Пржевальский.

Он ничего не понимал, но попытался уйти с достоинством. Уже сворачивая за угол, он услышал голоса:

— И чего, Март, зассал? Чего козла отпусти… — вопрос прервался звуком удара.

— Ты, б…, за базаром следи, баран. Это, — голос понизился, но Сергей Николаевич все же расслышал, — это — Коляна отец, понял, урод? Тебе с Коляном объ-яснялово надо? Мне — на х… не надо…

…Пржевальский вошел в квартиру и с порога крикнул:

— Сынок, привет. Я пришел.

— Привет, бать, — из комнаты вышел сын.

Невысокого роста, одетый в старенькие домашние джинсы, он казался таким домашним, таким тихим, что Пржевальский невольно успокоился. В конце концов, совсем не обязательно, чтобы сын был драчуном или, того хуже, главарем этих питекантропов. Очень может быть, что эти оболтусы просто списывают у Кольки уроки и боятся, что лавочка закроется…

— Представляешь, — Сергей Николаевич поставил сковородку на плиту и теперь выбирал яйца для вечерней глазуньи, — меня сейчас какие-то обормоты чуть было не ограбили. Накрылся б тогда твой новенький мобильник, мне ж сегодня еще и премию дали…

— Кто? — сын перестал резать колбасу и пристально смотрел на отца, слегка закусив губу. — Ты не знаешь, кто?

— Да нет. Какие-то подонки из нашего дома. Один из них, Март у него кличка, узнал меня. Вот и отпустили.

— Хорошо. Это Андрюха Майский. Его все Мартом зовут. Со мной в школе учится.

— Вот поэтому, видимо, и отпустили…

— Ага, — сын встал из-за стола, — пап, я сейчас. Ты извини, я позвонить забыл…

Сергей Николаевич занялся ужином и не услышал, как сын, плотно затворив за собой дверь, тихо выговаривал в трубку: «Март? Зачем около дома? А я где сказал? Хорошо, пусть тебе будет стыдно…».

И, конечно же, он не знал, что после разговора с тихим и вежливым Колей Андрей Майский — Март долго сидел, содрогаясь от ужаса, и жалел только о том, что нет у него родственников в другом городе, куда не доберется Колян Пржевальский по кличке Абрек…

На кладбище было грязно, мокро и уныло — как и положено на кладбище. Александра Ивлева хоронили скромно. Когда разошлись немногочисленные коллеги и знакомые, у свежей могилы остались четверо: вдова с дочерью и Пржевальские — отец и сын. Сергей Николаевич подошел к Светлане, вдове Ивлева, и чуть приобнял ее. Светлану он знал уже очень давно — они были знакомы по институту. Ивлев женился тридцать лет назад, но супругу свою знал долго и ухаживал за ней еще в студенческие годы.