Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

Текст сопровождался голограммой его улыбающейся физиономии и подписью под ней:

«Я — папа Шульц, ваш добрый друг. Никакая ваша проблема не покажется мне ни слишком малой, ни слишком сложной. Гарантирую любые работы»!

Гарантирует от чего? Хендрик Шульц выглядел в точности как Санта Клаус минус борода, но отнюдь не как мой любезный Энрико! Поэтому я изгнал его с экрана, правда, не вполне охотно, ибо проникся симпатией к сему преподобному доктору.

— Гвен, в справочнике такого нет. Под именем, обозначенным в удостоверении, выданном «Золотым правилом». А не означает ли сие, что такой Шульц и не появлялся в поселении? Или что его имя было убрано из файлов прежде, чем его тело начало остывать?

— Ты ждешь от меня ответа или размышлений вслух?

— Ни то ни другое. Наш следующий шаг — запросить Приемный центр.

Я вызвал справочную и запросил иммиграционную службу Приемного центра.

— Говорит доктор Ричард Эймс. Мне нужно найти человека по имени Энрико Шульц. Не могли бы вы дать его адрес?

— А почему бы вам не справиться в адресной службе?

Вопрос звучал так, словно его задала моя школьная учительница, а не вежливая служащая офиса.

— Его там нет. Он турист, а не постоянный житель. Мне всего лишь надо знать, где его найти на «Золотом правиле». Адрес отеля, пансиона или чего-нибудь в том же духе…

— Еще чего захотели! Вы прекрасно знаете, что мы не выдаем такой персональной информации, да еще зафиксированной! Если этого нет в справочнике, значит, он хорошо заплатил. Обратитесь к кому-нибудь другому, доктор, если таких найдете.

Она дала отбой.

— Кого мы теперь начнем пытать? — спросила Гвен.

— Те же адресаты, те же задницы, но теперь уже за деньги и лично. Терминалы — устройства удобные, Гвен, но по ним не дашь взятку меньше ста тысяч. Для объятий послабее личные контакты выгоднее… Пойдешь со мной?

— И ты допускаешь, что я позволю тебе улизнуть одному? Да еще в день нашей свадьбы? Только попробуй, гуляка!

— Но, может быть, тогда что-нибудь на себя накинешь?

— А тебе неприятно на меня смотреть?

— Не то чтобы очень. И все же давай собирайся.

— Я скоро. Полсекунды, Ричард, пока я найду свои тапочки… Ричард, а мы сможем по пути заглянуть ко мне? В этом платье в театре чувствуешь себя шикарно одетой, но для дневного делового визита оно вряд ли подойдет. Надо переодеться.

— Ваше малейшее желание, мэм!.. Но возникает еще один вопрос. Ты собираешься переселяться ко мне?

— А ты этого хочешь?

— Гвен, я по собственному опыту знаю, что брак иногда восстает против раздельного ложа, но никогда не возражает против двух адресов!

— Но ты не ответил прямо.

— Тогда слушай. У меня, Гвен, есть одна мерзкая привычка, из-за которой здесь будет не очень удобно жить вдвоем. Дело в том, что я пишу.

Моя дорогая девушка изумилась.

— Считай, что ты ответил. Но почему назвал эту привычку мерзкой?

— Гвен, любовь моя, я не собираюсь извиняться за свое писательство. Во всяком случае, не более чем за мою отсутствующую ногу… Но, по правде, одно породило другое. Когда я не смог служить в армии, мне понадобилось чем-то зарабатывать на жизнь. И я не нашел ничего более подходящего для себя, к тому же подвернулся парень, который дал моей писанине дорогу. Кроме того, писательство — вполне законный способ отлынивания от работы, не требующий ни особой сноровки, ни таланта, ни воровства… А по сути ведь это занятие антиобщественно. Оно предполагает такое же уединение, как мастурбация. Потревожь писателя в момент вдохновения, и он способен ударить, даже не сознавая, что делает! Это приводит в ужас жен писателей и мужей писательниц. И еще одно, Гвен, (слушай внимательно!): писателя нельзя ни смирить, ни вознаградить цивилизованным образом. Или даже вылечить от устоявшихся привычек. В семье, где есть хотя бы один писатель, единственный известный науке способ совладать с ним — это предоставить изолированный кабинет, где он мог бы в уединении претерпевать свои острые творческие муки. Еду следует подавать на кончике длинной палки, поскольку, если потревожить несчастного в такие моменты, он может либо разразиться слезами, либо совершить насилие. Он может не услышать ни слова, а если его потрясти, чего доброго, еще и укусит! — я улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок. — Не огорчайся, милая! Я сейчас ничего не пишу и не приступлю, пока мы не сумеем изолировать комнату для моей работы. И вот что я тебе скажу: прежде чем отправиться в Приемный центр, я, пожалуй, позвоню в офис Менеджера и попрошу предоставить мне более просторную квартиру. К тому же нам понадобятся два отдельных терминала.

— А зачем два, милый? Я ведь не часто пользуюсь терминалом.

— Зато, когда пользуешься, то надолго или нет, но занимаешь его. А если я сам работаю над литературным текстом, то уже ни для чего другого его не освобожу. Ни для чтения газет, ни для отправления письма, ни для хозяйственных заказов, ни для просмотра телепрограмм, ни для звонков кому-либо! Ни для чего! Поверь мне, дорогая, у меня эта болезнь уже долгие годы, и я знаю, каково с ней жить. Поэтому позволь мне иметь небольшую отдельную комнату с терминалом, разреши время от времени наглухо в ней запираться, и ты получишь нормальный брак с мужем, который как бы ежедневно уходит в офис и делает там что-то. Правда, я никогда не интересовался тем, что делают люди в своих офисах!

— Ну и ладно, родной! Ричард, а ты получаешь удовольствие от писания?

— Никто не может получать от этого удовольствия.

— Удивляюсь. Но должна сообщить тебе, что покривила душой, говоря, что вышла за тебя из корысти.

— А я тебе и не поверил. Мы квиты.

— О да, милый! А вот я могу позволить себе в какой-то мере баловать тебя… Да нет, яхту я тебе не куплю. Но мы сможем жить с полным комфортом здесь, не самом дешевом местечке в Солнечной системе. И тебе можно будет не писать.

Я нежно поцеловал ее и сказал:

— Как славно, что я женился на тебе. Но учти: писать я не брошу!

— Но если это не доставляет удовольствия! У нас же не будет нужды в деньгах. Мы правда не будем нуждаться!

— Благодарю, любовь моя! Но я не объяснил тебе всех коварных особенностей писательства. Покончить с этим нельзя. Человек продолжает писать и тогда, когда отпадают соображения финансового порядка… ибо не писать становится для него еще невыносимей.

— Не понимаю.

— Я и сам не понимал, вступая на эту роковую стезю и полагая, что смогу остановиться, когда захочу! Ничего подобного, милая! В ближайшие десять лет поймешь. Но ты просто не обращай внимания, если я начну канючить. Считай это блажью и только!

— Послушай, Ричард! А не обратиться ли тебе к психиатру?

— Не хочу рисковать. Я знавал писаку, который пошел этим путем. Его напрочь вылечили от писательства. В последний раз, когда его увидел, он забился в угол и дрожал, как осиновый лист. И это была еще благоприятная фаза. Но один лишь вид компьютера-процессора вызывал у него припадки отчаяния.

— Ну да, ну да… Ты всегда слегка преувеличиваешь.

— Да нет же, Гвен! Я могу сводить тебя к нему… Вернее, показать его надгробие. Ладно, не бери в голову, родная… Я пошел звонить Менеджеру, ведающему жильем.

Я повернулся к терминалу и…

…и эта проклятая штука замигала, как рождественская елка, зазвучал пронзительный сигнал вызова. Я включил ответное устройство.

— Эймс слушает. У нас что-нибудь неисправно?

Я еще не кончил говорить, как по экрану поползли буквы, и принтер начал печатать без моей команды (ненавижу, когда он так поступает!):

«Официальное извещение доктору Ричарду Эймсу. По решению Управления занимаемая Вами квартира должна быть срочно освобождена. Остаток внесенной Вами квартплаты будет переведен на Ваш текущий счет с добавлением неустойки в пятьдесят крон за причиненные Вам неудобства. Ордер подписан Артуром Миддлгаффом, полномочным Менеджером по квартирным вопросам. Желаем приятного дня!»

4

Я работаю из тех же побуждений, из которых курица несет яйца.

Мои глаза готовы были вылезти из орбит.

— О дивные, дивные ватрушки! Целых пятьдесят крон — ура! Гвен! Теперь ты смело можешь сказать, что вышла замуж за богача!

— Милый, с тобой все в порядке? Ты же заплатил больше за бутылку вина вчера вечером! Я думаю, это издевательство. Оскорбление.

— Конечно, так оно и есть, дорогая. Но все это делается специально, чтобы в придачу к «неудобствам» обозлить меня и вынудить к каким-то действиям. Не дождутся!

— Не дождутся, чтобы ты съехал?

— Нет, нет, я сейчас же освобожу квартиру. Конечно, с городским советом можно бороться, но не путем отказа освободить помещение. Тем более, что этот «заместитель Менеджера» может отключить и электроэнергию, и вентиляцию, и воду, и санитарные услуги. Нет, милая моя, они хотят вывести меня из равновесия, заставить выкрикивать пустые угрозы и прочее, — я улыбнулся своей любимой. — Итак, я решил не выходить из себя и сразу же съехать с квартиры, оставаясь кротким как ягненок. А ярость, вызванная сообщением, пусть останется при мне столько времени, сколько я найду нужным. Кроме того, выселение ничего и не меняло, поскольку я все равно собирался просить большую квартиру: ведь мне нужна еще одна комната. Поэтому я позвоню ему, этому драгоценному мистеру Миддлгаффу.