Макс Мах - Под Луной
– Как?! – Кравцов не верил своим ушам. – Как это уезжаете? Зачем?
– Куда? – спохватился он. – Когда?
– Сегодня, – ответила Кайдановская. – В Москву… ЦК прислал путевку… В Коммунистический Университет.
ЦК… Университет…
"Глупость какая!"
Но глупость или нет, а по факту получалось, что Кайдановская уезжает. И это оказалось лучшим поводом, чтобы понять простую вещь: она ему не безразлична. И более того: он, кажется, снова был влюблен.
"Возможно? – удивился Кравцов своей неожиданной застенчивости. – Не возможно, а наверняка. И я ей тоже… Иначе бы не пришла".
– Вот как, – сказал он, подходя к ней. – Это жаль, но ничего не поделаешь. Удачи, Рашель Семеновна.
Первоначально он на этом и намеревался закончить. Но, видимо, жизнь действительно возвращалась в "покойного" командарма.
Макс положил руки ей на плечи, сжал аккуратно и заглянул в распахнутые навстречу глаза.
– Я найду тебя, – сказал он. – Я, может быть, для того и жить остался, чтобы тебя встретить…
2– Проходите, товарищ Кравцов. Садитесь!
Десятого августа Якир неожиданно вызвал Кравцова в Киев. Приказ передали по телеграфу, и, более того, бывшему командарму успели даже "подыскать" оказию – воинский эшелон, следовавший как раз через "Мать городов русских" куда-то на северо-запад. Ну, приказ – приказ и есть, а Кравцов давно уже забыл, что значит быть штатским, носить партикулярное платье, и не зависеть ни от чьей воли, кроме, разве что, параграфов гражданского уложения. Собрался – "Как там говорится? Нищему собраться, только подпоясаться…" – закинул за плечо вещмешок и скатку шинели и отправился в Киев.
Дорога заняла почти три дня, но, в конце концов, Кравцов добрался до штаба округа. На дворе было уже тринадцатое августа. Стояла глухая ночь. Улицы Киева затоплены мглой, и город кажется покинутым и брошенным на произвол судьбы. В темных подворотнях, за глухими палисадами, в черных зевах переулков мерещатся бандиты и петлюровские недобитки, так что револьвер уже отнюдь не представляется декоративным элементом снаряжения, и даже напротив – сейчас Кравцов, едущий на извозчике в центр, не отказался бы и от чего-нибудь посущественнее: от "гочкиса", скажем, или "максима". Но нет у него пулемета, и винтовки нет. Остается надеяться на судьбу и наган.
А еще приходят в голову мысли, типа, какого хрена надо было уезжать с обжитой и населенной живыми людьми станции и тащиться к какой-то матери в пустой по ночному времени штаб. Но тут он, как выяснилось, ошибался, не вполне оценив серьезности момента. Штаб округа не спал, а его, Кравцова, и вовсе "с нетерпением ожидали". Так что, не умывшись и не побрившись с дороги, как есть – в пропотевшем френче и с трехдневной щетиной на щеках и подбородке – Кравцов тут же, не успев даже толком переговорить с Якиром, был усажен в автомобиль и возвращен на вокзал. Там, на дальних путях, под усиленной охраной стоял бронепоезд с прицепленным в середине состава, между артиллерийским броневагоном и платформой с выложенным из мешков с песком бруствером, штабной вагон наркома обороны Украины и Крыма Фрунзе.
– Проходите, товарищ Кравцов, – предложил Фрунзе. – Садитесь!
Максим Давыдович не стал жеманиться. Предлагают пройти и располагаться, почему бы и нет? Не к стенке же ставят. Да и любопытно стало. С Фрунзе он лично никогда не сталкивался и ничего особенного о "покорителе Крыма" не слышал. В те поры, когда Фрунзе принял Южный Фронт, Кравцов уже числился среди покойников. А до того, пока был жив и командовал армией или дивизией, уж всяко разно было ему не до среднеазиатского ТВД. Своих дел хватало.
– Почему вас поставили на Восьмую армию?
– Может быть, чаю предложите? – вопросом на вопрос ответил Кравцов, без спешки усаживаясь на стул.
– Будете чай? – как ни в чем, ни бывало, спросил Фрунзе и подвинул к себе по гладкой столешнице трубку и кисет.
– Спасибо, – кивнул Кравцов. – С удовольствием. И если у вас, Михаил Васильевич, еще и поесть чего найдется, совсем хорошо.
Простонародные нотки в гладкой интеллигентной речи Кравцова давались ему после трех лет гражданской войны практически без всяких усилий. Сами собой приходили и оставались столько, сколько требовалось, то, толпясь и высовываясь, если разговор шел с "братишками", то, появляясь подобно редкому пунктиру, лишь обозначая принадлежность к кругу "своих".
Фрунзе глянул остро, на кравцовское "чего", кивнул и нажал кнопку электрического звонка. Ординарец появился практически сразу, видимо, знал и понимал службу правильно, а не как некоторые. А "некоторых", следует заметить, развелось в последние годы слишком много.
– Принесите, пожалуйста, товарищу стакан чая и что-нибудь перекусить, – мягко приказал Фрунзе и, обернувшись к Кравцову, стал неторопливо набивать трубку.
– Так как вы попали на Восьмую армию? – повторил нарком свой вопрос.
Было очевидно, обстоятельства болезни Сокольникова Фрунзе известны. Начальника военных сил Украины и Крыма интересовал совсем другой вопрос.
– Со Львом Давыдовичем я едва знаком, – неожиданно Кравцов поймал себя на странной мысли. Он не нервничал, не чувствовал ровным счетом никакого напряжения, и более того, вообще смотрел на этот ночной разговор как бы со стороны. Странное чувство, нерядовое переживание. Но скорее интеллектуальное, чем эмоциональное.
"Чудны дела твои, Господи!"
– Встречались в семнадцатом, в декабре, кажется, и позже… – Кравцов тоже достал кисет. – В ЦК, в РВС. Пару раз разговаривали, вот как мы с вами сейчас, но и все. Как начдив я имел несколько иную систему субординации.
– Но из нескольких довольно сильных кандидатур выбрали вас. – Фрунзе своего интереса не скрывал, смотрел внимательно, чуть прищурившись, чем, однако, несколько смягчал жесткость взгляда. Прищур сродни улыбке, намек на нее.
– Возможно, меня порекомендовал его заместитель Склянский. Мы с Эфраимом Марковичем оба врачи, знаете ли…
– Хорошо знакомы? – раскуривая трубку, поинтересовался Фрунзе.
Склянский, как ни крути, зампред Реввоенсовета республики и не последний из членов ВЦИК.
– Не друзья, если вы это имеете в виду, – Кравцов скрутил самокрутку и, зажав ее в углу рта, потянулся за спичками. – Скорее взаимная симпатия. Но за меня мог высказаться и начфронта Егоров или Владимир Ильич… Вариантов много, но единственно правильного я не знаю.
– А так всегда бывает, – неожиданно улыбнулся Фрунзе, и как раз в этот момент, вслед за легким стуком в дверь, в салон вернулся ординарец. Он принес два стакана чая, сахарницу с колотым сахаром, вазочку с печеньем и тарелку с бутербродами.
Кравцов обратил внимание, что посуда в салон-вагоне не разномастная, стаканы в серебряных подстаканниках, а бутерброды сделаны из хорошего ржаного хлеба с полукопченой колбасой.
– Спасибо, – поблагодарил он ординарца и, пыхнув самокруткой, потянулся к сахарнице.
– Вы знали Махно? – Кравцов отметил, что Фрунзе назвал комбрига по фамилии, хотя по нынешним временам его "приказано было помнить" исключительно как героя Гражданской войны. Комбриг-Три Заднепровской дивизии Махно, начдив Двадцать пятой дивизии Чапаев или Сорок четвертой – Щорс… Герои… мертвые…
"Может быть, и Командарму-Восемь Кравцову следовало остаться с ними?" – мысль не лишенная бравады, таящая в глубине своей обычный человеческий страх.
Азин, Кравцов, Миронов… Наверняка и еще пара-другая мертвых командармов наберется. Война большая, людей много.
– Я знал Нестора Ивановича, – сказал он вслух, размешивая сахар в стакане.
– Какой он был? – Фрунзе тоже не пил чай в прикуску.
"Какой?"
Кравцов вспомнил весну девятнадцатого. Уже началась травля. Харьковские "Известия" напечатали насквозь фальшивую, мерзкую статью "Долой махновщину", командующий Украинским фронтом Антонов метал громы и молнии…
Здравствуй, Макс! – сказал Махно, входя в разбитое здание вокзала, где Кравцов разместил свой штаб.
Невысокий, худощавый, комбриг казался моложе своих лет. Темные глаза выдавали энергичный и быстрый ум.
Раздавят, к бесу, – ухмыльнулся он, подходя к вставшему навстречу начдиву. – Прут и прут, а у меня и снарядов уже не осталось, и патроны…
Казалось, Нестор шутит. Но какие там шутки! Положение, и в самом деле, сложилось критическое: Деникин наступал по всему фронту, и Красная Армия откатывалась к Москве. Однако здесь и сейчас, на этом конкретном участке жестокой войны "бандиты" Махно держали фронт…
"Каким он был?"
Но на самом деле вопрос Фрунзе о другом. Каким мог стать Нестор, если бы не шальная пуля тогда, в ноябре двадцатого?
– Он был сложным человеком, – Кравцов чувствовал, что может сказать то, что думает. Ну, почти все.
– Идеалист, разумеется, учитывая обстоятельства его жизни, – Кравцов отпил немного горячего чая и не без раздражения покосился на бутерброды. – Однако и превосходный политик, отличный тактик маневренной войны, отменный организатор… Жаль, что Нестор Иванович так и не смог найти дорогу к нам. Я имею в виду коммунистов-большевиков.