Анатолий Дроздов - Листок на воде
– Вы много дрались? – от уважения он переходит на "вы".
– Бывало.
– В Англии?
Киваю. Хорошо, что за плечами есть Англия.
– На пистолетах? Шпагах?
– По всякому.
На мечах тоже случалось.
– Мне вот не довелось!
Нашел о чем жалеть!
– Я давно не держал из винтовки. В последний раз – в Михайловском училище. В летной школе мы стреляли из "маузера" – такой большой пистолет в деревянной кобуре. Военлетам положены.
Скашиваю взгляд: бледен, но страх скрывает. Оно понятно: впервые в жизни стать под дулом. Мне нельзя проигрывать. Если меня убьют, Серегу пристрелят, даже комедию с дуэлью ломать не станут. Еще один не целованный мальчик на моей совести?
Подъезжаем. Небольшая поляна со всех сторон укрыта елями. До проселочной дороги рукой подать, но с дороги поляна не просматривается. С умом выбрано! Когда они спали? С другой стороны неплохо: не выспавшийся перед дуэлью – не противник. Извозчики остаются ждать. На поляне мы с князем расходимся в стороны, Рапота и Лисицкий остаются уточнять правила. Вижу, как Сергей ожесточенно спорит – молодец! Вот он берет винтовку, передергивает затвор и прицеливается в небо. Бах! Берет вторую – бах! Оружие проверено. С винтовкой в руках Сергей направляется ко мне.
– Дистанция – пятьдесят шагов! – сообщает хмуро. – По сигналу можно сразу стрелять или идти к противнику. Оружие можно перезаряжать, у каждого по четыре патрона. Сигнал – выстрел из револьвера. Голос на таком расстоянии можно не расслышать, потом, поди, докажи! Сигналю я. Не одолжите "браунинг"?
Он и на этом настоял? Умница! Тем временем корнет отмеривает пятьдесят шагов. Указывает место, становлюсь, держа винтовку перед собой. Князь напротив. На бледном лице двумя пятнами выделяются синяки под глазами. Рапота с корнетом уходят с линии огня.
– Приготовиться! – Сергей поднимает пистолет.
Князь стреляет за мгновение до сигнала. Навскидку. Я хоть и ждал чего-то подобного, но не уследил. Пить меньше надо! Пуля срывает погон с левого плеча. Хорошо их учат в кавалерийских училищах! Теперь моя очередь! Вскидываю винтовку. Прицел выставлен, но с такого расстояния это не важно. Пока князь лихорадочно передергивает затвор, жду. Мне необходимо видеть белое лицо с двумя пятнами по сторонам. Инструктор учил нас: "Никогда не цельтесь в голову! Она маленькая и твердая. Цельтесь в корпус: он большой и мягкий!" Это правильно, но сегодня особый случай. Есть! Плавно нажимаю спусковой крючок и опускаю винтовку к ноге. На другой стороне поляны уже никто не стоит.
Лисицкий, семеня ножками, бежит к князю. Следом – Рапота. Они наклоняются, трогают тело, затем выпрямляются. Идут ко мне. На лицо корнета противно смотреть.
– Прямо в переносицу! – губы у него дрожат. – Сзади – полголовы вырвало… Господи! Что я скажу родителям?
У князя есть родители? Ну да, это мы сироты.
– Ваша очередь, корнет! Берите винтовку! Думаю, трех патронов нам хватит.
В его глазах ужас, лицо пепельное.
– Господин прапорщик! Послушайте… Я не одобряю вчерашнее поведение князя, так ему и сказал. Но мы друзья, он попросил… Долг чести… Если вас устроят мои извинения…
– Меня – вполне, но что скажет поручик?
Корнет умоляюще смотрит на Сергея. Тот напускает на себя важность, мгновение (очень долгое мгновение!) думает, затем нехотя кивает. Ну, Серега, ну, лицедей!
– Благодарю вас прапорщик! И вас поручик!
– Позаботьтесь о теле!
– Да-да, конечно.
Отдаю винтовку. Мы с Сергеем выходим на дорогу. По пути он сует мне пистолет. Возвращаю.
– Подарок!
– У меня в отряде "маузер"…
Ладно. Пригодится…
У госпиталя нас встречает толпа. Сестры милосердия, санитары, даже врачи. С первого взгляда понятно, кого ждут. Быстро здесь разносятся вести! Выходим из пролетки, идем, как сквозь строй. Нас обшаривают взглядами. Почему-то смотрят на мое левое плечо. Погон! Пытаюсь приладить его на ходу – попусту. Ну и пусть!
На крыльце сам коллежский асессор.
– Живы! Не ранены?
– Никак нет! – это Сергей.
– А князь?
Сергей размашисто крестится. По толпе словно шорох прошел – повторяют.
– Корнет?
– Попросил извинения.
– Слава Богу! – бормочет Розенфельд. – Слава Богу!.. Господа, прошу ко мне!
По скрипучим деревянным ступенькам подымаемся на второй этаж. В кабинете Розенфельд усаживает нас на стулья, сам остается стоять.
– Господа, у меня нет слов… Примите извинения за поведение моей дочери!
Сергей делает протестующий жест, но Розенфельд словно не замечает.
– Ей не следовало принимать ухаживания штабс-ротмистра, тем более, соглашаться на прогулку с ним. Из-за нее погиб человек, еще двое, даже трое, будут иметь неприятности!
– Дуэли в Российской армии разрешены! – опять Сергей. – Все прошло по правилам!
– Сейчас военное время! К тому же… – коллежский асессор машет рукой, и я понимаю, что он хотел сказать. "Что разрешено Юпитеру, не дозволено быку". Ну да, дядя – командующий армией…
Розенфельд подходит к шкафу со стеклянными стенкам, открывает дверцы и некоторое время звенит там посудой, закрывая происходящее от нас широкой спиной. Поворачивается – в его руках стаканы со светло-желтой жидкостью.
– Выпейте! Вам необходимо!
Беру бокал. Ром! Действительно, в самый раз. Возвращаем пустые бокалы. Он держит их, словно не знает куда девать.
– Я растил ее без матери, господа! День-деньской на службе, а там няньки… Избаловали! Думал, здесь будет под присмотром, а вон как вышло. Если можете, простите! Ей всего двадцать… Завтра! – голос его становится жестким. – Завтра же отправлю в Москву, к тетке! Пусть продолжит учиться на фельдшера! Решено!
Спорить с ним бесполезно, да и не хочется. Откланиваемся. Меня клонит в сон. Надо поспать – теперь не скоро придется…
* * *Борода и усы председательствующего – копия императорских на большом портрете за его спиной. Только у Николая II усы не закручены так залихватски. Председатель полковник, остальные члены суда – штаб и обер-офицеры.
– Господин прапорщик!
Встаю.
– Сообщите суду обстоятельства дела!
Сообщаю. Когда дохожу до сцены в парке, за спиной возникает ропот. Возмущенный. Председатель звонит в колокольчик.
– Пра-ашу тишины!
Ропот стихает.
– У вас все?
– Так точно!
– Садитесь! Поручик Рапота!
Сергей встает. В его рассказе больше подробностей.
– Как секундант, хочу сообщить суду, что штабс-ротмистр выстрелил до моего сигнала. (В зале снова ропот.) Пуля сорвала прапорщику погон. Тем не менее, он не стал сразу стрелять в штабс-ротмистра, а дал ему возможность перезарядить ружье…
Выгораживает Серега дружка. Только зря это…
– Са-адитесь! Корнет Лисицкий!
Корнет повторяет слова Рапоты, даже подтверждает выстрел до сигнала. В зале ропот. С чего корнет такой праведный? Слишком гладко все идет, слишком гладко…
– Господин корнет, почему вы согласились участвовать в таком неблаговидном деле?
– Князь Бельский вернулся вечером избитый. Синяки под глазами, синяки на теле. Сказал, что это сделал прапорщик, – кивок в мою сторону. – Сами понимаете, господа, я не мог отказать. О проступке штабс-ротмиста я не знал.
Врет, конечно, но доказать невозможно.
– Господин прапорщик!
Встаю.
– Вы били князя Бельского?
Соврать, как Лисицкий? Свидетелей не было.
– Так точно, господин полковник, бил!
– Почему?
– Он дурно отозвался о сестре милосердия.
– Как именно?
– Язык не поворачивается повторить гнусность!
– За это вы его избили?
– Не только!
– Что еще?
– Штабс-ротмистр предложил замять дело. Сказал, что дядя его командует армией, и я могу стать поручиком через неделю…
За спиной уже не ропот – шум водопада. Зал полон офицерами, и далеко все из них штабные. Обычно военный суд проходит без публики, но сегодня сделано исключение. Председатель долго звонит в колокольчик. Наконец зал утихает.
– Введите свидетеля Хижняка!
Перед судом вытягивается солдат в мешковатой форме. Лицо знакомое – санитар госпиталя.
– Сообщите суду, что сказали военному следователю!
– Значицца, прибирал я в беседке у пруда…
– Что было в беседке?
– Господа праздновали!
– Какие господа?
– Вот эти! Их благородие поручик и их благородие прапорщик. Как отпраздновали, так все и бросили: корзинку, посуду, бутылку…
– Бутылку из-под чего?
– Написано было "коньяк".
– Бутылка большая?
– Обыкновенная.
Ропот в зале.
– Уведите свидетеля!
Вон что! Пьяная драка в период сухого закона…
– Господин поручик! Вы пили коньяк с прапорщиком?
– Так точно!
– Что праздновали?
