Сергей Шхиян - Противостояние
Кончив осмотр, старик задумчиво пожевал тонкие, бледные губы. Он явно хотел что-то сказать, но так и не собрался. Я вопросительно на него посмотрел, но, не дождавшись реакции, тоже промолчал, не спеша приставать с вопросами. Так мы молча и сидели несколько минут друг перед другом. Вдруг, как будто что-то вспомнив, он поменял прежнюю лупу на более сильную и повторил осмотр. Закончив, антиквар неодобрительно покачал головой и сочувственно посмотрел на меня.
— Что-нибудь не так? — спросил я.
— Должен вас разочаровать, молодой человек, эти камни не настоящие, а всего лишь хорошая подделка.
— Не может быть! — искренне удивился я. — Меня уверяли…
— Стразы и цветные стекляшки, — не дал он мне договорить, — сделаны неплохо, но ценности не имеют.
Я не стал спорить и пригорюнился. То, что стразы придумал и начал делать из горного хрусталя и стекла в конце XVIII века ювелир Ж. Страсс, я прочитал несколько дней назад. Сабля же была, по моим предположениям, на тысячу лет старше.
— И клинок тоже поддельный? — просительно поинтересовался я.
— Посмотрим и клинок… Вытащите его, — велел старикан, почему-то сам ни к чему не прикасаясь.
Я суетливо, изображая растерянного лоха, обнажил оружие и положил на стол рядом с ножнами. Старик опять вооружился лупой, небрежно, безо всякого интереса осмотрел заточку и рисунок метала. Потом поднял красные в увеличенных очками прожилках вен глаза:
— Увы, и булат не подлинный. Изготовитель — Златоустовский металлургический завод, думаю, отковали его в пятидесятые годы, как сувенир, так что молодой человек, ваша сабля, к сожалению, тоже не многого стоит.
— Жаль, — сказал я, забирая оружие, — а мне говорили…
— А вы поменьше слушайте дилетантов, — перебил он. — Нет, определенную цену имеет все, мы, пожалуй, сможем выставить ее на продажу, возможно, какой-нибудь не очень взыскательный коллекционер и заинтересуется. На многое вам рассчитывать не следует, но долларов сто, сто пятьдесят…
— За сто пятьдесят я ее лучше у себя на стенку повешу, — равнодушно сказал я.
— Жаль, — огорчился за меня старик. — Впрочем, разве что попытаться продать немного дороже, скажем долларов за двести, двести пятьдесят. Есть у меня на примете один любитель Златоустовских сталей.
— Вы говорите, двести пятьдесят? — заинтересовался я.
— Это в крайнем случае, — заторопился оценщик. — Если вам срочно нужны деньги, лучше просить меньше, а то будет пылиться у нас несколько лет…
— Деньги всегда нужны, — неопределенно протянул я. — Я подумаю. В крайнем случае, еще куда-нибудь зайду…
— Нечего и думать, не теряйте попусту время, — задушевно посоветовал он, — все равно вам никто больше не даст. Я же вам говорю, сабля дешевая, новодел, подарочный экземпляр, камни фальшивые…
— Не может быть, чтобы новодел, — не удержался я, чтобы не уесть старичка. — Это оружие в нашей семье с XVII века, когда еще ни стразов, ни города Златоуста в помине не было. Так, что вы ошибаетесь, любезнейший.
— Не может быть! — почти искренне удивился оценщик. — Я никогда не ошибаюсь. Скорее всего, о древности сабли обычная семейная легенда, под которой нет никакой почвы. Поверьте, уж я в этом толк знаю!
— А вот эти безделушки сколько стоит? — спросил я, подвигая под его лупу обе броши. — Посмотрите, какие они красивые и как блестят! Я их зубным порошком почистил!
Старик через лупу посмотрел на старинные украшения, заметно дернулся, даже сглотнул слюну, потом взял себя в руки, успокоился и глянул на меня в упор чистым взглядом младенца.
— Я опять должен вас огорчить, молодой человек. Тоже, знаете ли, ничего особенного, вполне заурядная работа, дешевая подделка под изделие ювелирной мастерской Болина. Хотя, и на них можно найти покупателей. Если бы вы принесли настоящие вещи! Копии ценятся весьма невысоко.
Все было ясно, правды мне все равно никто не скажет. Осталось достойно ретироваться, чтобы и у старика осталось чувство разочарования от потерянной выгоды. Я сердито на него посмотрел:
— Какие копии! Посмотрите, это же рубины и брильянты, да еще какие красивые!
— Это тоже стразы и стекляшки, как и камни на ножнах.
— Какие там стразы, я ими стекло резал! — возразил я, продолжая демонстрировать дурость и наивность.
— Стразы тоже разные бывают, некоторыми и стекло можно порезать, — терпеливо пояснил старик. — Будь брошки настоящими, то им бы цены не было. Вы сами посудите, такие украшения в карманах не носят, их продают на крупнейших мировых аукционах!
— А что это за мастерская, ну этого, как его, Болина? — невинно поинтересовался я.
— Была такая, — неопределенно ответил он, — кстати, не самая лучшая. Ну, решились, будете продавать?
— Тоже за сто долларов?
— Нет, броши можно продать дороже. За них я могу на свой страх и риск предложить триста.
— Меня это устроит, я посоветуются с женой и, если она согласится на вашу цену, то завтра и принесу.
Я небрежно сунул брильянтовый цветок и золотого жука в карман куртки, взял туб с саблей подмышку и, приветливо кивнув оценщику, пошел к выходу.
— Молодой человек! Погодите! — заволновался он, весьма резво для своего почтенного возраста вскакивая из-за стола. — Не стоит ходить вечером с такими вещами по улицам. Мало ли что! Вы их оставьте у нас, а завтра…
— Ну, что вы, стоит ли вас затруднять! Подумаешь, деньги — пятьсот долларов.
Однако, оценщика такое небрежное отношение к подделкам и бижутерии не устроило, он схватил меня за рукав куртки, пытаясь удержать на месте.
— Эх! Была, не была! Знаете что, хотя сабля и отечественная — это совершенно точно, я на свой страх и риск, дам вам за нее триста долларов — только это моя последняя цена!
Я, не оборачиваясь, отрицательно помотал головой, вырвал рукав из цепкой ладони и вышел из магазина, проклиная себя за дурость и бессмысленную трату времени. Однако, старичок не сдался. Он выскочил следом и опять вцепился в меня, пытаясь удержать. Я невежливо его отстранил, сел в машину и уехал.
Антикварный магазин был недалеко от моего дома и минут через двадцать я, торопясь, открывал дверь квартиры, чтобы успеть к надрывающемуся звонками телефону.
Ордынцевой дома почему-то не было. Я добежал до телефона:
— Слушаю!
— Добрый вечер, — пророкотал приятного тембра хорошо поставленный мужской голос, — будьте любезны пригласить к телефону Алексея Григорьевича!
— Слушаю, — повторил я.
— Я так и знал, что это вы! — обрадовался звонивший. — Именно так я вас себе и представлял.
Меня такое начало разговора незнакомого человека удивило, и я довольно холодно поинтересовался, что ему, собственно, нужно.
— Простите, сударь, я совсем забыл представиться, я поэт Иван Иванович Дмитриев!
— Как же слышал, даже, помнится, читал ваши произведения, — сказал я, не уточнив, что читал слабенькие стихи Ивана Дмитриева в «Московском журнале» за 1795 год.
— Очень рад встретить поклонника, — обрадовался Иван Иванович, — в наши дни не часто встретишь любителя поэзии!
— Как же, как же, я даже помню одно ваше стихотворение: «Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай!» — порадовал я покойного поэта.
Возникла пауза.
— Да, Параша, — не очень уверенно сказал Дмитриев, — я что-то не припомню такого стихотворения…
— Зато я помню, читал в журнале Карамзина…
— То есть какого Карамзина?! — удивился Иван Иванович.
— Естественно, Николая Михайловича, других Карамзиных у нас вроде не было.
— Простите, вы что-то путаете, я не знаю никакого Николая Михайловича Карамзина.
— Очень жаль. Значит, вы не тот Дмитриев, чьи стихи я читал, — подвел я черту под разговором. — Чем обязан вашим вниманием?
— Ах, да, — вернулся на землю собеседник. — Я, собственно, звоню по поводу сабли, той, что вы продаете…
Теперь уже я не сразу нашелся, что ответить. Из всех антикваров только давешний старичок ею заинтересовался, и он же мог видеть номер моей машины, по которому меня можно было идентифицировать. Это было двадцать, от силы двадцать пять минут назад. Какими же возможностями обладал мой «поет», чтобы вычислить человека и его телефон за столь короткое время.
— Вы, что-то путаете, — наконец, сказал я. — Оружием я не торгую.
— Ну, что вы, голубчик, какое же это оружие, я слышал, у вас обычный сувенирный экземпляр. Я как раз собираю подобные предметы, и мы могли бы договориться. Что касается цены, то я за ней не постою, естественно, в разумных пределах.
— А, что вы считаете разумным пределом?
— Ну, есть, в конце концов, каталоги и общепринятые цены…
— А от кого вы узнали, что я продаю саблю? — задал я «невинный» вопрос.
Иван Иванович на секунду замялся, а я в это время лихорадочно вспоминал, кто кроме антиквара, мог видеть оружие. Кстати, ища через знакомых эксперта, я о самом «предмете» не распространялся и упоминал только о «холодном оружии». Саму саблю же никому не показывал и только тогда когда начал ее «исследовать», вытащил из шкафа, где она все это время стояла.
