Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR]
Чекменев курил молча не меньше двух минут, глядя на ало вспыхивающий кончик папиросы. Так великий актер Михаил Чехов умел держать паузу перед началом гамлетовского монолога «Быть иль не быть…». Его спрашивали, как это возможно, на сцене, под взглядами сотен зрителей сидеть и молчать столько времени? «А я в это время гвозди в полу сцены считаю…»
Что уж там считал Чекменев, неведомо, но, наверное, некоторая работа мысли в нем происходила. Возможно — решающая.
Действительно ведь — так или так. Хотя бы для себя. Для внешнего мира что угодно сказать и сделать можно, а себя ведь все равно не обманешь, и решение принимать приходится, воленс-ноленс[3]. Особенно если до сего момента определенного не было. Кое-какое имелось, конечно, но так, промежуточное. На пару шагов вперед рассчитанное, а тут нужно на гораздо большую перспективу определиться.
Поверить Вадиму, поставить на него раз и навсегда (или до очередного критического перелома), а нет, так доводить до конца не слишком хорошо, как выяснилось, продуманный, всего лишь тактический план работы «втемную».
Ляхов примерно представлял, что происходит сейчас в душе генерала, и мог бы попробовать точно вставленной репликой повлиять на его решение, но счел лучшим не вмешиваться. Надо же, в конце концов, дать возможность человеку побыть хоть немного наедине с самим собой. Пусть и в таких, не слишком комфортных обстоятельствах. А может быть, ему именно так и нужно, а то отвык за долгие годы от правильного взгляда на вещи.
И с тайным злорадством Вадим подумал: а каково бы пришлось Игорю Викторовичу, доведись ему напрямую пообщаться с Александром Ивановичем в этой, допустим, ситуации? Да нет, куда там…
И только сейчас Ляхов вдруг понял, что мыслит совершенно другими категориями. Теперь и Чекменев уже не вышестоящий, почти всесильный глава княжеской, пардон, Императорской Тайной канцелярии для него, а как бы статист, в лучшем случае — актер второго плана на мировых подмостках. (Причем по причине внезапного ввода в роль, играющий под суфлера.) Сам же он, Ляхов, не меньше, чем ассистент режиссера, ставящего спектакль.
Что лучше, что хуже — сказать трудно, но текст пьесы он знает и знает роспись мизансцен, кто из актеров из какой двери выйдет, что скажет и после какой реплики уйдет. По крайней мере — в течение первого акта. До второго творческая мысль мэтра еще не воспарила.
— Знаешь что, — сказал наконец генерал, и Вадим увидел, как странно, неожиданно изменилось его лицо за эти короткие две или три минуты. Удивительно изменилось. Стало каким-то очень человеческим. Примерно таким, как в первый раз, когда они встретились и говорили в Хайфе. — Давай на этом сейчас закончим. Я пойду. А ты отдыхай. Хочешь, допей бутылку, глядишь, и тебе еще какая-то истина откроется. Я, может быть, тоже напьюсь сегодня, но — в одиночку. А ты отдыхай, да. Выспись как следует. Я приду к обеду, да, именно к обеду, тогда и продолжим, хорошо?
Ляхов мог бы, да и хотел под горячую руку сказать кое-что еще, но вдруг понял, что ничего больше говорить не нужно. На сегодня — все. Молча кивнул и встал, чтобы проводить Чекменева до двери номера, который перестал быть тюремной камерой. Просто номер гостиницы, где два товарища посидели, поговорили, складно или не очень, и теперь прощаются, каждый в своем настроении. У кого оно сейчас лучше, у кого хуже — неважно. Не в этом же суть. Суть в том, что все-таки поговорили.
Так же молча пожали на пороге друг другу руки. Похоже, генерал в последний момент собрался сказать что-то еще и тоже решил, что не нужно. Вот и слава богу.
Глава 3
На въезде и выезде через Боровицкие ворота все автомобили обязаны были притормаживать, независимо от должности и ранга пассажиров. Военное время все-таки. Остановиться, предъявить удостоверение и пропуск установленного образца. Только что пароль произносить не требовала охрана. Сам же Чекменев этот порядок и утвердил, в рассуждении уже имевших место быть и вполне возможных впредь инцидентов.
За рулем он сидел сам, любил после напряженного рабочего дня слегка рассеяться, управляя неприметным, но мощным «мотором» полуспортивного типа, более подходящим богатому бездельнику, нежели начальнику тайной полиции. Что лучше проветривает голову, чем возможность полчаса-час покрутиться по центру города, развлекаясь то резкими стартами с перекрестков еще на желтый огонь светофоров, наслаждаясь взрывным ревом «Испано-Сюизы», то неспешной ездой по кишащим гуляющей публикой бульварам?
Наблюдать вечернее коловращение жизни, на какое-то время вообразив себя абсолютно частным лицом, склонным к изрядной доле шалопайства. Может быть, даже наскоро пофлиртовать через опущенное боковое стекло с симпатичной дамой за рулем соседней машины, буде такая вдруг окажется рядом.
Мужчина-то он еще о-го-го, сорок с небольшим, подтянутый, спортивный, со всеми признаками суровой мужской привлекательности, чего уж скромничать?
Но на этот раз отдых не сложился. Раз сразу день не задался, так чего от вечера ждать? Хотя всякое бывает.
Постовой у будки скользнул взглядом по документам, козырнул и приподнял шлагбаум ровно настолько, чтобы автомобиль не зацепился за него крышей. И тут же вернул его в прежнюю позицию. Как бы отсекая возможность проскочить следующей машине, хотя ее и не было поблизости. Стереотип поведения плюс требования инструкции.
Мельком отметив этот факт, генерал буквально на секунду отвлекся, запоминая на всякий случай лицо вахмистра, просто по привычке, и не заметил, как из тени приворотной арки выдвинулась фигура в повседневной офицерской форме. Повернул голову, лишь когда внезапное явление щелкнуло дверной ручкой и уселось рядом, словно так и было заранее оговорено. Нога Чекменева уже успела прижать педаль газа, машина со всей своей динамикой выстрелила в сторону площади, и он упустил момент, когда еще можно было сдержать разгон, задним ходом вернуться к караулке и там, в присутствии вооруженной охраны, разобраться с наглецом.
Как говаривал персонаж всеми забытого романа[4]: «Стар стал папаша, рука не та, глаз не тот…» Да ведь и заняло происшествие не более пары секунд, незнакомец очень хорошо все распланировал. И Чекменев просто не мог допустить мысли, что в охраняемой зоне его могло поджидать нечто подобное. На улице он наверняка среагировал бы четче и правильнее.
— Езжайте, езжайте, Игорь Викторович, не отвлекайтесь, как раз успеете площадь проскочить, пока светофор не перемигнул…
Голос произнесшего эти спокойные слова настолько поразил генерала, что он едва не зацепил крылом возмущенно засигналившее оранжевое такси.
— Хладнокровнее, ваше превосходительство, вы не на работе. Ну я это, я. Зачем так нервничать? Просто мне вдруг показалось, что мы с вами не обо всем договорились. Там как-то обстановка не располагала к живости мысли. Остроумие на лестнице, одним словом. Не возражаете, я надеюсь?
Вадим Ляхов сидел рядом с Чекменевым, непостижимым образом успевший вскрыть сложные, почти не поддающиеся отмычке замки, пробежать по длинным коридорам, минуя не один и не два внутренних поста, и оказаться с внешней стороны обвода кремлевских стен. Пройдя мимо того самого, понравившегося генералу своей бдительностью постового. По всем расчетам, Ляхов имел форы от силы пять минут, однако — успел! Ну, со своими документами по Кремлю он мог перемещаться спокойно, однако ведь бегущий человек, пусть с самым надежным пропуском, непременно вызовет подозрения, и его если и не задержат, то обязательно спросят, куда и зачем торопится, а это ведь тоже потеря времени.
Разве только выскочил в окно коридора, ближайшее к его камере, и — во весь дух сквозь кусты и деревья.
Или же самое простое по исполнению. У него имеется сообщник из кремлевской службы безопасности. Но кто бы именно это мог быть — новая загадка, требующая порядочного времени на ее решение.
Ну а уж через КПП прошел без проблем, постовым до пеших гвардейских офицеров, идущих не в Кремль, а из — особого дела нет.
Все эти в принципе пустяковые мысли промелькнули в голове Чекменева мгновенно, не в них сейчас было дело. Это потом, на досуге, можно будет разбирать, что и как, сейчас проблема стоит совершенно иначе.
— Только не вздумайте разворачиваться, гнать обратно и поднимать общую тревогу. Ничего полезного из этого не выйдет, а будущая игра уж точно сломается.
— И о чем же мы не договорили, Вадим Петрович? — как бы не услышав последних слов и стараясь попасть в тон предыдущим, осведомился генерал. — Какие такие вопросы у вас всплыли, не терпящие отлагательства? Доложите, раз уж вы здесь…
Переход Ляхова от подчеркнуто фамильярного, почти хамского временами стиля к гипертрофированной вежливости требовал адекватности.
