Валерий Елманов - Крест и посох

Да и воздух перед входом был значительно холоднее, чем в лесу, к тому же выходил он не беззвучно, а с каким-то хрипловатым придыханием, перемежаемым время от времени легким сухим шелестом.

Все это неожиданно напомнило ей… дыхание бабушки, причем именно в ту ночь, когда та умерла.

На какое-то мгновение ей даже почудилось, что она и впрямь слышит сухой, еле различимый голос умирающей старухи с почерневшим от удушья лицом и широко раскрытыми от ужаса глазами, видящими то, что дано узреть простому смертному, да и то не каждому, только перед самой кончиной.

Увиденное, по всей видимости, настолько перепугало умирающую, что она отчаянно пыталась спрятаться, сжаться, скрыться, но в маленьком тщедушном теле сил хватало лишь на то, чтобы слабо сжать руку внучки.

При этом она все время продолжала еле слышно лепетать что-то нечленораздельное, отчаянно отказываясь от того неизбежного, что предстало перед ее глазами во всем своем ужасе.

И судорожно метался из стороны в сторону робкий огонек лучины, совсем недавно горевшей ровным ярким пламенем.

Это была страшная ночь.

Никогда поздней осенью не бывало столь могучих ветров, дико завывающих в вышине и спускающихся к земле лишь для того, чтобы с бешеной силой выдернуть из насиженного места очередную великаншу-ель и пригласить ее на свою бесовскую пляску.

Но ели не умеют танцевать, и, два-три раза судорожно взмахнув своими пышными рукавами-ветвями, очередная красавица в изнеможении валилась на землю.

Ветер же, разозленный тем, что лишился партнерши, вновь в неистовой ярости поднимался к свинцовым тучам и кружился там один, продолжая хищным взором выбирать себе новую жертву.

Перепуганной Доброгневе казалось, что эта ночь никогда не закончится, но утро пришло, и все утихло, как по мановению волшебной палочки.

Сейчас был день, хотя и на закате, однако вечерние сумерки, быстро сгущающиеся в лесу, почему-то показались девушке еще более жуткими, чем тот беспробудный осенний мрак и ночная чернота. Страхом и ужасом несло из этого места.

Неведомо кто и неизвестно когда воздвиг это сооружение с загадочной целью, не сулящей ничего хорошего тому смельчаку, который отважится войти и нарушить вековой покой тех странных исполинских сил, которые с приближением девушки начали потихоньку пробуждаться от своих мрачных снов.

Само сооружение по своим размерам было, пожалуй, чуть больше добротной крестьянской избы, если не считать высоты. Но оно почти физически давило на любого человека, который оказывался вблизи него. И главной причиной тому были не массивные каменные глыбы.

Нет, крылась она как раз в мрачной глубине, ибо оттуда ощутимо веяло.

«А ежели он как раз там-то и живет?!» — Доброгнева вздрогнула от внезапно пришедшей в голову мысли и даже испуганно попятилась, но вспомнила, как бабушка рассказывала ей, что сила у тех, кто живет в этой каменной избе, иная и нечисть боится ее как огня.

Наглядно доказывало это утверждение и недавнее поведение хозяина леса, который даже не довел ее до полянки, поторопившись уйти куда раньше.

Тем не менее сердце в груди у Доброгневы уже не прыгало, а бешено металось, ища спасения и возвещая, что ничего хорошего пребывание здесь не сулит.

Девушка вдруг почувствовала, что она ошиблась в своих догадках и на самом деле никогда и никто из ранее живущих людей не участвовал в строительстве этого мрачного сооружения. Ни люди, ни даже боги, во всяком случае, из числа светлых славянских.

Зодчий, возведший эти дырявые стены и прихлопнувший их сверху для вящей устойчивости точно такими же плитами, был чужд не только человеку, но и вообще всему земному.

А помогали ему в создании всего этого Ужас и Страх, строившие все это во Мраке страшной беспредельной Ночи — той вечной Ночи, которая никогда не сменялась долгожданным рассветом и не озарялась робкими лучами утреннего солнца.

И еще она почувствовала, что никогда и никому из смертных не постичь глубинного смысла его творения и не пойдет на благо смельчаку пребывание там, внутри, пусть даже и самое кратковременное.

Недаром уже там, где она стояла, не росла ни одна былинка и ни один сухой листок не прикрывал беспощадной наготы давно и безжалостно умерщвленной земли.

Доброгнева повернулась было, чтобы припустить со всех ног прочь из этого проклятого богами и людьми места. Еще миг, и она бы сорвалась в отчаянный бег, но тут будто раскаленная стрела впилась ей в сердце — а как же князь?!

Едва передвигая непослушные ноги, девушка медленно двинулась к черной дыре, зияющей угрюмым мраком.

С каждым ее неуверенным маленьким шажком в окружающем это мрачное место мире что-то совсем немного, еле уловимо, но менялось. Подойдя вплотную и бросив прощальный взгляд назад, Доброгнева невольно поразилась увиденному.

Густой туман, ползущий откуда-то с противоположного конца полянки и своими очертаниями кажущийся тушей какого-то невиданного исполинского животного, успел заполонить добрую половину открытого пространства.

Птицы стихли.

Воцарившуюся мертвую тишину нарушал лишь чей-то пронзительный хриплый хохот-плач.

«Наверное, филин», — сказала она сама себе, хотя прекрасно знала, что эта птица кричит совсем не так, да и вообще его время еще не пришло.

Багровый луч закатного солнца обреченно мигнул, вынырнув из последнего просвета между свинцовых серых туч.

«Дождик будет», — подумалось ей, и она осторожно коснулась каменной плиты, впрочем тут же отдернув руку, — настолько была холодна шершавая поверхность.

И все же остатков ее решимости хватило на то, чтобы она нашла в себе силы двинуться дальше и начать протискиваться вглубь.

Жирная влажная мгла жадно обволокла девушку, едва она проникла внутрь, но испугаться Доброгнева не успела — пелена беспамятства нахлынула волной, смывающей все на своем пути, и она потеряла сознание.

Последнее, что она почувствовала, — это прикосновение мягких ласковых пальцев-щупалец, которые нежно и бережно вскользь пробежались вдоль всего ее тела, то ли знакомясь с ним, то ли любовно оценивая желанную добычу.

Поначалу вкрадчиво, но затем все более нахально они принялись влезать все глубже и глубже в голову, бесцеремонно извлекая все, что только случалось с Доброгневой.

И хотя она совершенно не чувствовала при этом боли, но вся ее жизнь чуть ли не с рождения пронеслась перед ее глазами в таком неистовом вихре, что голова у Доброгневы закружилась, и девушка рухнула без чувств, сдавшись на милость черного бездонного омута, который властно затягивал ее, увлекая в свои необъятные глубины.

Как она выбралась из этого сооружения и когда — Доброгнева не помнила. Все плыло перед глазами, повторяясь в обратном порядке: и страшный лес, и жуткое болото, и, наконец, широкая, полноводная Ока.

Сил достало, чтобы подойти к возившимся на берегу с сетью рыбакам, которые, завидев вышедшую из глухого леса девушку, оторопело уставились на нее. Она хотела сказать им, что ей надо немедля переправиться на тот берег, но тут силы окончательно покинули ее и она вновь потеряла сознание.

Глава 4

Княжеский заказ

…На набережной говор.Над рынком гул стоит.С торговкой спорит повар.В далеких кузницах гром молотка растет…

Он принес ее на руках к княжескому крыльцу, когда Константин, озабоченный шумом внизу, как раз перешагнул через порог, осторожно приволакивая раненую ногу.

Поначалу Орешкин даже не узнал свою лекарку.

С рук дюжего мастерового бессильно свешивался какой-то невесомый худенький мальчишка от силы лет шестнадцати, не больше.

— Вота, — буркнул детина, бережно уложив этого мальчишку на скамью близ крыльца и разводя руками. — Стало быть, нашел.

Он хотел было сказать еще что-то, но привычка с ранних лет безмолвно помахивать молотом, выслушивая изредка односложные команды кузнеца, и отпускать в ответ лишь скупой утвердительный кивок, взяла свое, и он в самый последний момент только беспомощно пожал плечами.

Мол, а чего тут еще говорить, когда и так все ясно.

Константин растерялся и потому окликнул его уже на выходе со двора. Повелительного окрика князя детина ослушаться не посмел и неохотно, это чувствовалось по всем медлительным движениям его огромной фигуры, повернул назад.

Близ Доброгневы, едва только ее бесчувственное легкое тело возложили на скамью, тут же захлопотала ее верная помощница Марфуша, позабыв на время, как это ни удивительно, всю свою изрядную лень и медлительность.

Рядом бестолково суетились еще с добрый десяток дворовых людей, каждому из которых в свое время простодушная ведьмачка успела помочь по лекарской части. А если и не самого исцелила, то кого-то из близких.