Кир Булычев - Наследник
— Берегись! — заорал старший, и все, включая меня, разбежались вновь.
Дерево накренилось, а потом упало с диким треском. Ухмыльнувшийся грязнолицый старшой, довольно потер намозоленные руки:
— Это третье дерево за сегодня… Нас накормят по‑царски!
Люди вокруг обрадовано загалдели и принялись срубать сучья.
Я лежал на свалявшейся, кисло пахнущей соломе, вслушивался в храп и стоны измученных людей вокруг и смотрел на грубые балки потолка над головой. Барак в котором спали лесорубы отличался от прочих, только расположением ближе к телепорту.
Еще до того как с первыми лучами солнца проорут петухи, сюда влетят надзиратели, поднимут всех пинками, раздадут каждому по куску черствого хлеба, кружке мутной воды и заставят построиться в ряд по двое. Человек с закрывающим лицо капюшоном жестом станет показывать, когда новой двойке можно будет ступать на мраморный круг. Потом сделает едва заметный пасс руками, и люди просто исчезнут, материализуются уже за окружающим деревню и замок широким рвом. Далее лесорубам предстоит разделиться на конкурирующие между собой бригады. Еще бы: ту, которая доставит деревьев больше других, ожидает награда. Когда все кто выживет после заката, вернутся в деревню, награжденной бригаде выдадут чуть большую порцию еды.
Сегодня моя бригада оказалась лучшей, и, поедая последние кусочки крабовых клешней под завистливые взгляды неудачников, я всерьез обдумывал мысль о самоубийстве. Да нет, не то чтобы я был слаб характером, или доведен до крайней степени отчаяния, просто считал свое положение безысходным.
Я состоял в касте рабов. Как мне доходчиво объяснили, каста потому и называется кастой, что из нее нельзя перейти в другую. Все просто: родился в касте рабов — умрешь в ней же. Единственное к чему можно стремиться заключалось в медленном продвижении. Лет через десять тяжкого труда, возможно, станешь надзирателем — старшим рабом.
В голову лезли философские мысли. Я вспоминал, а может только вообразил, выражения исторических личностей: «лучше умереть как лев, чем жить как гиена» — гласило одно из них. Действительно тяжело жить, осознавая, что жизнь никогда не изменится в лучшую сторону. Бесправное существо, горбатящееся в проклятом лесу, средь ужасных деревьев, питающееся падалью и ночующее в затхлом сарае. И так день за днем, год за годом без всяких там выходных…
Наружный засов двери барака отодвинулся, в лунном свете, прорывающимся через распахнутую дверь, возникла фигура с поблескивающими на руках кастетами. С замиранием сердца, узнал ее в тот же миг. Приподнялся и, увидев приглашающий взмах стальной перчатки, принялся осторожно продвигаться к ней. По пути дважды наступил на кого‑то, но тот не оборвал храпа и обрадованный этим, я вышел на лунный свет.
В груди застыли волнения и чувства вполне детского и искреннего ожидания чуда. Катя, рискуя своим положением, среди ночи пробралась сюда, чтобы поговорить со мной! И без того красивая девушка выглядела как нечто спустившееся с небес. Ореол лунного света выхватывал стройную фигуру, короткую кирасу изящные ручки, завершающиеся шипастыми кастетами. Лицо девушки оставалось суровым и это так же предавало ей красоту и схожесть с ангелом‑воителем из библейских фресок.
— Привет Степанов, — заговорила она тихо. — Ты как‑то осунулся.
— Зато ты похорошела.
— Знаю. Я вот тут подумала, дай‑ка посмотрю на тебя, а то днем все времени нет. Капитан и минуты отдыха не дает. Ну, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Тебя здесь мучают? Тяжко работать в лесу?
Я замялся. Разговор шел не по тому руслу, как стоило ожидать.
— Ну… нелегко. Сегодня в моей бригаде человек с нашего поезда погиб. На то, что мы из другого мира всем им вообще как‑то пофиг. Такого просто не должно быть. Если бы в наш мир на любой стадии развития попали бы странные гости, их бы или сожгли на костре, или начали бы допрашивать с целью получения выгоды и знаний, или что‑то еще, но…
— Заткнись Сергей, — холодно бросила девушка, и в груди на миг остановилось сердце. — Не хочу я слушать весь этот бред. Надо не размазывать сопли по щекам, а жить настоящим. Я, например, весьма довольна такой жизнью. В этом мире я чувствую себя действительно живой.
— Ну знаешь… — произнес я. — Если бы ты оказалась вместе с большинством соотечественников в моей касте, то так бы не говорила.
Хотя в темноте я мог и ошибиться, но показалось, что глаза девушки яростно вспыхнули:
— Мне нет дела до твоей касты. Я не бездарная. Вот смотри…
Она указала на лежащее у двери барака полено. Обычно на нем сидел сторожащий дверь надзиратель, но сейчас его не было. Девушка без замаха ударила ребром кастета по дереву и внушительное полено разлетелось на мелкие щепки. Треск еще не смолк в ушах, а Катя продолжила с превосходством в голосе:
— Теперь ты понимаешь, почему я не бездарная? Поэтому я и в касте силы.
Подобрав с груди упавшую челюсть, я попытался осмыслить увиденное:
— Я… Я не очень понимаю, как ты это проделала с поленом, но у меня есть подозрение, что всему виной твои тренировки под началом капитана…
— Что ты хочешь сказать? — насупилась девушка.
— Если бы тебя не обучали, ты бы сделать этого не смогла…
— То есть, — подхватила Катя, — если бы обучали тебя, ты бы тоже так смог?
— Думаю да…
— Знаешь что… Ты не только бездарен, но еще и дерзок. Знай свое место раб.
Не живой ни мертвый, я стоял и молча смотрел вроде на такую близкую, но уже ставшую недосягаемой Катю.
— Иди спать, мне надо закрыть засов, — скомандовала она, и звук холодного голоса заставил меня повернуться и на негнущихся ногах войти в затхлую темноту…
Дверь за мной закрылась с душераздирающим скрипом, засов ударился о щеколду как затвор в ружье.
— Спать, — приказал я себе. — Когда проснусь, это покажется лишь дурным сном.
Но, проснувшись, по‑прежнему думал о случившимся ночью. Дело было не только в полной несправедливости жизни, а в Кате…
Я настолько увлекся мыслями о девушке, о том какая она была при первой встрече и тем какой она стала, что забыл о насущных проблемах. Первая половина дня пролетела незаметно. В соседней бригаде послухам кто‑то умер, но я и ухом не повел — в любое мгновенье мог умереть и сам. И никто меня здесь не вспомнит, даже Катя, узнав о смерти «друга» лишь покачает головой и забудет…
Остервенело махая топором, почти не глядя на подозрительно шевелящиеся лианы‑ветви деревьев, вдруг услышал странную фразу. Старший — некто средний между простым рабом и надзирателем приказал оставить полусрубленное дерево в покое. Лесорубы удивились, но перечить не стали: если бригадир пожалуется надзирателям, то виновника ждут нехилые побои.
— Идем дальше в лес, — продолжил мужик наверно с месяц немытым лицом. — Там деревья намного лучше…
— А по‑моему они тут все одинаковы, — едва слышно произнес рослый парень рядом со мной.
Словно испугавшись, что его фразу могут счесть за недовольство, он забросил на плечо древко топора и, расталкивая окружающих, зашагал за старшим едва не наступая ему на пятки. Куда они все плетутся, я не хотел даже знать. Мне интересно было другое: есть ли в этом проклятом мире, где обитают не убиваемые воины и малопонятные маги, другие народы, земли, обычаи? Что если окажется что в соседней стране, которая сразу за лесом, нет рабства? Если это так, то, наверное, стоит бежать…
Побег представлялся простым делом: половину ночной порции спрятать под рубашку, утром выйти в лес с бригадой, под предлогом справить нужду отдалиться от всех и бежать что есть мочи.
Вот только в плане были пара нюансов: когда я с Катей и капитаном пробирались через этот лес, на нас нападали твари в доспехах, которые еще несколько дней снились в кошмарах. Хотя и говорят, что воины устроили на них облаву и очистили лес и теперь даже лесорубы могут забредать далеко от замка, но насколько далеко? Я не переживу встречу с одной единственной тварью даже вооружившись топором которым так наловчился рубить деревья. С другой стороны, еще вчера я хотел повеситься — так что риск вроде как обоснован. Свобода манит как зеленый оазис в желтой пустыне… Что за бред лезет в голову?
Последующие вопросы выглядели куда серьезней: в какую сторону необходимо бежать, есть ли эта сторона, будет ли капитан устраивать за ним погоню? Я не успел найти ответ на все это — от тяжелых дум оторвал нарастающий гомон. Тихий ропот лесорубов плавно выместился почти в неприкрытый бунт.
— Старший, — обратились из‑за толпы к ведущему, — почему мы так далеко отошли от замка?
Старший развернулся, оглядел всех бараньим взором, скривил губы, но ничего не ответил. Пошел дальше, лишь прибавив шаг. Ропот на несколько минут оборвался, все, включая меня, начали размышлять над странным поведением начальника, но потом в спину командира полетел шквал совсем уж нелицеприятных слов. Однако, видя что реакции от ведущего никакой, это развлечение всем скоро надоело. Люди давно привыкли подчиняться и идти куда скажут, а бунт, похоже, своеобразное развлечение.
