Алексей Волков - Гавань Командора
Ладно, не совсем ноль, однако с точки зрения государственных мужей нечто к нему весьма близкое. Сколько тут таких же собралось! И не сосчитать…
Вопреки моим предположениям, к министру меня позвали минут через десять. В обход большинства разнаряженных и расфуфыренных мужчин, смеривших меня вдогон неприязненными и недоуменными взглядами. Мол, а это еще кто такой?
Поншартрен мне понравился. Еще не старый, довольно подтянутый. Смотрел цепко, умно, не чванился; если и держал некоторую дистанцию, то в меру. Ровно настолько, насколько надо человеку, вознесенному на самый верх, но не возгордившемуся от этого.
После обмена традиционными приветствиями мы сели в вычурные кресла по разные стороны стола.
– Наслышан о ваших подвигах, шевалье. И в Вест-Индии, и по дороге, – учтиво сообщил мне Поншартрен.
Вскакивать по стойке «смирно» и рявкать в ответ здесь пока не принято, поэтому я обошелся учтивым наклоном головы.
Да и являлся я лицом сугубо частным, к регулярному флоту отношения не имеющим. Никакие требования воинской дисциплины на меня не распространялись.
– Его Величество очень нуждается в таких людях. Он даже не принял в расчет ходатайств родственников Ростиньяка, – продолжил Поншартрен после некоторой паузы.
Это было. Высокородный наглец очень напрашивался на поединок со мной, и выбора у меня в итоге не было. Однако заступничество губернатора Гаити Дю Каса вкупе с командующим эскадрой, а главное – бой с испанским флотом под Пор-де-Пэ избавили мою скромную персону от наказания. Напротив, именно тогда я получил лейтенантский патент и дворянство за заслуги перед короной.
– Признаюсь вам честно, я не очень жалую море, – откровенно поведал я. – Только сила обстоятельств вынудила меня некоторое время идти по этой стезе. Но если при этом я принес пользу Франции и ее блистательному королю, то я безмерно счастлив.
– Речь идет не о службе в регулярном флоте, – доверительно улыбнулся в ответ мой собеседник. – Скажу вам откровенно. С точки зрения финансов, Франция переживает сейчас далеко не лучшие времена. Что поделать, война продолжается, а расходы растут.
Он замолчал на какое-то время, и я вставил хрестоматийную фразу Наполеона. Ту, которая прозвучит через сто с лишним лет.
– Для войны требуются три вещи. Деньги, деньги и еще раз деньги.
– Прекрасно сказано, шевалье! – восхитился Поншартрен. – Я смотрю, вы еще и философ!
Ну, да. Если так называть каждого, кто в состоянии воспроизвести чужую мысль. Благо, высказано их за грядущие три века было немало. Главное – вспомнить. Воспоминания из грядущего. Еще я пророком могу побыть. Жаль, в общих чертах и о событиях гораздо более поздних.
И почему я не изучал историю этого времени?
Я чуть было не ляпнул, что философия – мое основное занятие, а фрегаты я жег исключительно в свободное от размышлений время. Для вдохновения, как Нерон, поджегший для этих целей Рим.
– Я с удовольствием побеседую с вами. – Как человек, вынужденный нести бремя государственных проблем в сложное военное время, Поншартрен уделить мне много внимания явно не мог. За дверью его ждала целая толпа посетителей, и, по крайней мере, у некоторых из них были серьезные дела к морскому министру. – Пока же хочу предложить вам принять некоторое участие в нынешних битвах. Столкновения основных сил флотов пока не дали никаких ощутимых результатов ни одной из сторон. В настоящее время упор сделан на борьбу с вражеской торговлей. Речь идет о каперских действиях против наших врагов. Ваш опыт в подобных делах несомненен. А бумаги вам выпишут хотя бы прямо сейчас.
Я молчал. Просто потому, что не знал, как лучше сформулировать отказ. Надоело мне воевать против целого света. Да и война шла явно не моя.
Поншартрен воспринял заминку как безмолвный вопрос: насколько выгоден данный промысел? В бытность флибустьером я исправно отстегивал причитающуюся долю королю и губернатору, а все остальное делилось по оговоренным правилам между моряками. Разумеется, моя доля, как капитана, была больше доли рядового пирата. И против этого никто не возражал.
– Все захваченные вами призы будут продаваться с аукциона. По удержании издержек и государственной доли вырученная сумма делится на три части. Первая – владельцу, поставившему корабль и вооружение. Вторая – поставщику продовольствия, материалов и снарядов. И третья – экипажу капера. Плюс слава. Имена Жана Бара и Дюк-Труэна известны ныне всей Франции.
На мой взгляд, доля продуктового маклера была великовата. Раз действия ограничивались не столь дальними водами и потребность в запасах не столь велика.
России я готов был служить за одно только жалованье.
– Боюсь, я вынужден буду отклонить ваше предложение, – я старался, чтобы мой отказ прозвучал возможно мягче. – Хотелось бы отдохнуть после былых походов. Кроме того, в данный момент у меня нет корабля. Лишь небольшая бригантина, которая на фоне задействованных флотов выглядит, по меньшей мере, несерьезно. Да и команду я распустил. Срок найма закончился после прибытия в Шербур. Сейчас со мной буквально несколько человек. И те горят желанием отдохнуть и уж никак не ввязываться в новые авантюры.
Авантюрой в данное время называли всего лишь приключения. Это позднее слово приобрело несколько негативный оттенок.
– Вас никто не гонит в море. – Поншартрен взглянул на меня с некоторой укоризной. Мол, как вы могли так подумать? – Когда захотите, тогда и выйдете. Корабль не проблема. Вы же привели с собой еще и британский фрегат. Думаю, мы найдем способ оставить его за вами. Я могу его выкупить и передать в ваше пользование. По-моему, неплохой вариант. Как говорили, «Глостер» – корабль с отличным ходом. Идеально подходит для операций такого рода. А люди… Неужели вы их не наберете? Командор де Санглиер – человек среди моряков достаточно популярный. Если что – мы поможем вам с наймом. Право выбора набранных на флот людей принадлежит вам. Поставщиком же вооружения и припасов и вашим совладельцем я готов выступить сам.
Вот! Еще и заработать на мне хотят!
Меня определенно не тянуло в очередной раз скитаться по волнам. Никаких средств давления Поншартрен не имел. Как дворянин, я человек вольный. Что хочу, то и творю. Хоть всю войну на печи пролежу – никто даже не осудит.
Или не на печи, а на камине?
Да, на камине определенно не лежится… Ладно, я и от диванчика не откажусь. Еще бы книги на родном языке! Говорю по-французски я уже достаточно неплохо, а вот от чтения удовольствие получу навряд ли. Хотя надо попробовать. У нас на кораблях, кроме библий, никакой литературы не было.
– Я на самом деле не люблю моря, – повторил я. – Да и надо решить кое-какие вопросы. Вы же знаете – я прибыл только вчера, а переход через океан – вещь достаточно сложная. Или хотя бы чрезвычайно утомительная.
Поншартрен был вынужден отступить:
– Вас же никто не торопит, шевалье. Я уже говорил – отдыхать вы можете сколько угодно. Речь идет только о вашем принципиальном согласии. Его Величество действительно остро нуждается в предприимчивых и энергичных людях.
– Я подумаю, – уклончиво пообещал я.
В итоге размышлений я нимало не сомневался.
На седьмой год войны дела Франции были далеко не блестящие.
Правда, и у ее соперников они обстояли не лучше.
Бывают такие дни, которые по насыщенности событиями не уступят месяцу. Этот явно был из таковых. Столько всего уже произошло! Я, если честно, устал. К тому же земля под ногами несколько покачивалась, словно я до сих пор находился на корабле. Вестибулярный аппарат никак не мог прийти в норму после долгого путешествия, отчего походка у меня наверняка была чисто морская – вразвалочку, с широко расставленными для устойчивости ногами.
Радовало, что вечер приблизился и день забот подошел к концу. Вернее – приносило некоторое облегчение. На радость я в данный момент уже не был способен. Устал…
В приемной меня зацепил чей-то пристальный взгляд. Он буравил, жег, и пришлось повернуться, посмотреть на новоявленного василиска, проявившего недобрый интерес к моей малоизвестной на материке персоне.
С дивана на меня взирал сухощавый пожилой мужчина с обильной сединой в холеной бородке. Кого-то он мне напоминал, но я никак не мог вспомнить, кого именно. Вроде что-то вертится и никак не может определиться.
Взгляд черных, глубоко посаженных глаз светился неприкрытой ненавистью. Мужчина несомненно хотел уничтожить, испепелить меня. Но за что? Врагов вроде быть не должно. Хотя бы потому, что еще вчера меня здесь не было. И вообще, я практически никого во Франции не знал. Не за то же, что меня вызвали к министру без очереди! Очень уж это мелко. Хотя кто их, прирожденных аристократов, знает?
Моего ответного взгляда мужчина в конце концов не выдержал. Уступил в нашем безмолвном соревновании первым.
