Артём Рыбаков - Игрушки 2
— Лейтенант, назначаю вас ответственным за этого пленного. Умойте, руки на время развяжите, чтоб не отсохли… — похоже, вид живого человека забытого в багажнике машины произвёл на Скороспелого сильное впечатление, поскольку на мои слова он не реагировал.
— Лейтенант!!! — пришлось мне рявкнуть.
— А! Да! Слушаюсь товарищ старший лейтенант госбезопасности… Что?
Пришлось повторить инструкции. Но, уходя, танкист нет-нет, да и оборачивался и смотрел на багажник машины, как бы сопоставляя в уме размеры багажника и тащившегося перед ним человека.
Я же потрепал по щеке давно очухавшегося унтер-офицера:
— Ну, пойдём, болезный, поговорим… — и придал ему ускорение, потянув за ухо вверх.
— Ньет, вы неимеет права! Это есть насилие над военнопленный! — внезапно заголосил он.
— Это против общечеловеческих ценностей? — мрачно спросил я, потрясённый говорливостью пленного, — Или не нравится, что унтерменш руки распускает?
— Ja! Да! Чекистский выродок, ты должен выражайт уважение к мой статус…
Бац! Короткий прямой в грудину выбил из говоруна дыхание. Наступив ему сапогом на руку, я сунул ствол ППД прямо в нос и прошипел:
— А знаешь что, падла? Что-то мне совершенно не хочется с тобой говорить… Ну совсем не хочется… — какая-то темная и душная волна затопила меня. Я чувствовал, как то ли от гнева, то ли от прилива адреналина полыхают мои щёки. Я почувствовал, что хочу убить эту тварь! Причём не выстрелить, а удавить своими собственными руками!
Прорычав:
— Ну, лови! — я отбросил в сторону автомат и, уцепившись за лацканы кителя, вздернул фрица на ноги.
— Права тебе?
Три быстрых прямых в голову.
— Красный крест?
Серия по рёбрам.
Придерживая гада «за манишку» заношу правую руку, собираясь пробить от души.
— Старший лейтенант! Отставить!!! — ревёт кто-то за моей спиной.
Поворачиваю голову. Саня. Делаю успокаивающий жест, что, мол, только разик стукну.
— Отставить! Тоха, ты что?!
В голове проясняется. Я отталкиваю от себя унтера, который мешком валится на траву.
«Боже, вот стыдоба-то!» — думаю я, глядя на командира.
Однако внешне Саша, в отличие от остальных («Ого, сколько народу на визги немца набежало! Тут и Несвидов и Скороспелый, да и ребята из моей группы уже вернулись»), совершенно спокоен.
— Иди сюда, товарищ старший лейтенант. И оружие подбери… Ибо не фиг!
Я выполняю приказ и встаю перед командиром по стойке «смирно». «Вот мне сейчас прилетит, так прилетит!» — думаю.
Но, вопреки моим ожиданиям, Саня как будто не обращает на меня никакого внимания:
— Сержант, — это Юрину, — поднимите этого… — и он показывает рукой на тушку унтера. — Умойте и к доктору отволоките, — кивок в сторону Дока.
Я стою, как оплеванный. Командир обводит взглядом собравшихся, цыкает зубом:
— А вы что собрались? Концерт увидели? Или кино кто обещал показать? Работы нету? Так я найду… — И внезапно рявкает: — Разойдись!
Народ так и брызнул в стороны — похоже, что даже те, у кого особых дел не было и не предвиделось, предпочли исчезнуть с командирских глаз.
— Пойдём, Антон, поговорим…
Я понуро поплёлся за Сашей. Подойдя, к навесу, закрытому по периметру немецкими плащ-палатками, он отодвинул загородку и сделал приглашающий жест рукой. Я молча влез внутрь. «Хм, а уютнененько командир устроился…» — ни с того ни с сего подумал я, оглядев окружающую обстановку. Перед командирским тентом, натянутым на высоких, метра два, шестах, была организована своеобразная «веранда», огороженная со всех сторон плащ-палатками. Внутри стояло сиденье, снятое с «круппа», и импровизированный столик из дощатого щита и пары чурбаков. У одной стены на коленях стоял интендант, привязанный к тонкому деревцу, а напротив него сидел на полотняной табуретке Тотен. Когда мы вошли, Алик что-то записывал на листе бумаги. Подняв голову, он спросил:
— Что там у вас за хай?
— Да вот, дружок твой разбушевался что-то, — ответил командир. — Антон, ты на пеночку присаживайся, в ногах, говорят, правды нет. И руки, кстати, вытри… — и он протянул мне вытащенный из кармана кусок белого полотна.
Я посмотрел на свои руки — вся тыльная сторона правой кисти была перемазана уже начавшей подсыхать кровью, да и на левой руке тоже пара пятен имелась.
— Спасибо, — ответил я и начал оттирать кровь.
— Кого это ты так отделал? — поинтересовался Алик.
— Переводчика пленного… — буркнул я себе под нос.
Командир уселся в кресло, вытянул свои длинные ноги и уставился мне в переносицу. Неуютное, знаете ли, ощущение, когда тебе переносицу взглядом сверлят!
— Сань, я честное слово, не знаю, с чего я так сорвался… — начал, было, я, но командир прервал:
— А я — знаю! До тебя только сейчас дошло, что вокруг не игрушки! Ненависть попёрла… Вот ты и излил её, как тебе удобнее. Думаю, Док, на твоём месте скальпелем бы махать начал… О, хорошо, что вспомнил! Алик, сбегай, Серёгу позови. Пусть придёт, как освободится. И набор «Чик-чик» пусть захватит.
Когда Тотен ушёл, Саша продолжил:
— Я не за то осуждаю, что тебе планку снесло, а за то, что при всех ты себе волю дал. Ты же командир, пример для многих из ребят. Что он тебе такого-то сказал, а?
— Про права военнопленных заверещал и Женевской конвенцией стращал. Ну, и презрением, как «недочеловека» окатил, куда же без этого…
— Понятно… — задумчиво сказал Саша, — А сейчас что на душе?
— Стыдно мне…
— Это хорошо, что стыдно… Может, впредь волю своим чувствам давать не будешь, ты теперь — лицо «морально ответственное». Держи зверя, Тоха! — с жаром добавил он.
— Я постараюсь, командир.
— Э нет, брат, надо не стараться, а держать… Иначе, как тебе доверять-то? И ещё… Вечером перед сном — сто граммов крепкого в обязалово. Понял?
— Так у меня же печень, забыл?
— Ну, тогда… эти медитации твои, а то нервы сгорят к чертям собачьим.
В этот момент послышались голоса приближающихся Серёги и Алика.
— А набор вы по назначению использовать будете, или так — попугать? — спросил я, уходя от больной темы.
«Набор «Чик-чик»» — такое прозвище дали в команде походному хирургическому набору, что Док возил с собой. Правда, из-за специфики своих будней, ну, и по приколу, Серёга напихал туда довольно много чисто стоматологических инструментов, коими пугал иногда людей несведущих. Помню, на одной из игр он долго стращал «пленного», потрясая мундштуком для проведения искусственного дыхания «рот-в-рот» и сопровождая свои пляски следующим текстом: «Это — Г-образная анальная трубка для введения в прямую кишку кипятка или горячего чая, как минимум с пятнадцатью кусочками сахара!»
— Там видно будет, — ушёл от прямого ответа Саша, — Ты сегодня ни в каких допросах участия принимать не будешь. Хватит! Иди, Ваню смени. Считай это тебе наряд в караул за невыдержанность.
— Есть! Разрешите выполнять? — я встал.
— Разрешаю. Идите, товарищ старший лейтенант!
-
-
***Было уже около трёх пополудни, когда я, проверяя секрет у дороги, услышал в наушнике:
— Бродяга — «Котам», приём!
— Арт в канале, — радостно ответил я.
— Здесь Бродяга, идём по нитке от того места, где раки зимуют, проехали путь к свободе.
Я понял, что ничего не понял. Буркнув:
— Подожди, с БэБэ свяжусь, — и стал вызывать командира.
Надо сказать, что на нашем внутреннем жаргоне «БэБэ» — это сокращение от «Биг Босс», то есть командир.
— Фермер, ответь Арту! Фермер, ответь Арту! — и так раз двадцать.
«Дозваниваться» до Саши пришлось минут пять, не меньше. Наконец он ответил:
— В канале! Что стряслось?
— Старый на связь вышел, но я ничего не понял. Они сейчас в зоне досягаемости.
И я услышал вопрос Фермера, обращённый к Бродяге:
— Вы где?
Бродяга повторил свою белиберду.
— Обожди, в бумажках посмотрю…
После минутного молчания в наушнике раздалось:
— Твою мать! Вы что раньше на связь выйти не могли? Вы поворот проехали!
— Извини. Тут, вообще-то, кругом немцы, так что по рации особенно не поболтаешь…
— Черт с этим! Вы давно Свободу проехали?
— Да с километр уже… — протянул Бродяга.
— Значит так… Километра через четыре, сразу после леска будет поворот на пять часов по основной сетке. Тропинка узкая, будьте внимательны, не пропустите… Ещё пара шагов по ней и пересечётесь с другой. По этой один шаг направо. В кустах вас встретят. Как понял?
— Понял хорошо. На подлёте свистну. Отбой.
После этого содержательного разговора я поднял двух бойцов, лежавших в секрете, и мы выдвинулись поближе к дороге. Выбрав позицию метрах в двадцати, мы залегли.
