Василий Звягинцев - Андреевское братство

Но зря я так думал о своем юном друге. Он не только пришел вовремя, но и привез мне письмо от Аллы, отпечатанное принтером компьютера. Правильно я сообразил переключить на него свой индекс.

Письмо само по себе уже было счастьем. Значит, она жива и с ней все в порядке.

Первая половина текста ничего особенного не представляла. Слова привета, извинения, что не смогла меня встретить, и тому подобное. Я еще усмехнулся вводной фразе: «Если ты прилетел, то…» Женская психология. А если я не прилетел, то о чем речь?

Однако дальше начинались уже дела по-настоящему странные.

«…прошу отнестись к моей просьбе со всей серьезностью. И сохранить полную тайну. Никто из наших общих знакомых, да и вообще, не должны ни о чем знать. Это важно крайне! Постарайся, не привлекая ничьего внимания и тем более не разглашая конечной цели, попасть не позднее двадцатого в Гонолулу. Там у портье отеля «Принцесса Каиулани» тебя будет ждать пакет. Захвати с собой все, что обычно берешь в командировки. Целую. Я».

Вновь тайны мадридского двора. Но здесь, кажется, не такие страшные. Алла настаивает только на осторожности, но отнюдь не намекает на какую-то опасность.

Забавное совпадение – опять Гавайи. И дата почти совпадает. Я заказал номер с восемнадцатого. Только с отелем не угадал. Впрочем, не так это и страшно. Наверняка мы с ней не раз упоминали в разговоре пресловутые острова, а может быть, она имела в виду именно данный случай. Наверняка тут имеется связь с ее работой. Если только она не решила участвовать в конкурсе красоты, скажем…

Отец Григорий по моему лицу догадался, что все в порядке. И тут Марк, сидевший в гордой позе, не покидая седла, преподнес мне следующий сюрприз.

– Боюсь, вам будет неприятно, дядя Игорь, но дача ваша сгорела… – сказал он, глядя на метр выше меня.

– То есть как? – удивился я.

– Молния. Прямо в крышу. И дотла. Даже тушить не было смысла. Как раз в самую грозу… – он, очевидно, не забыл, что я назвал его Аврелием, справился в информатории, что сие за персона, и теперь явно ему подражал. И позой, и манерой речи.

Я даже не огорчился. Не до того. Да и ценность этой дачи невелика. Новую поставлю. Если жив останусь…

…Возвращались мы в быстро густеющих сумерках и беседовали на богословские темы. Не в первый уже раз. Я объяснял отцу Григорию, почему остаюсь атеистом, невзирая на очевидную нелогичность такого поведения.

– …не помню, кем сказано: «Бога нет, и все позволено». Вот с этим и не согласен. Не желаю быть нравственным из-под палки. Мол, Бог не велит, потому и не ворую. А нет Бога – на дорогу с кистенем. Считаю, что в роли верховного надзирателя Бог мне ни к чему. И, кстати, вот вам парадоксик, попробуйте ответить: кто Бога заставляет быть нравственным? Над ним-то никого, и все равно он всеблаг, а не наоборот. И раз я – по образу и подобию, то точно так же могу опираться на собственный нравственный императив, а не на заемный…

Монах слушал мою тираду молча, очевидно, собираясь разгромить все содержащиеся в ней несообразности одним махом.

Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько, что рядом идти стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и быстрым шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он ходил в свое время в конголезских или парагвайских джунглях. У меня таких навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять.

Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.

Горло вдруг стянуло петлей. Не могу ни вздохнуть, ни крикнуть.

Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья.

Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.

Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом и тащит в лес.

Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли и рывка не получается.

А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь на мокрую траву.

В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.

Справа от меня на земле копошится нечто, напоминающее человеческую фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида. Но разогнуться до конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый с хряском удар – и человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок – и снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.

Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как все завершилось и без меня.

Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел. Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и, вместо того чтобы принять бой, исчез… Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И все. И тишина.

Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор! Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист валяется на земле, а его защищает семидесятилетний старик!

Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно.

Я только думал, что и как сказать, а он уже рассмеялся тихим хрипловатым смехом.

– А ничего! Нормально получилось… Однако пойдем, тут мы сейчас живые мишени…

Перед мостом, ведущим к главным воротам, он наконец остановился. Перекрестился несколько раз.

– Слава те Господи…

– Вот видите, отче, опять то же самое… Четвертая попытка. И снова мимо. Но тут уж ваша заслуга…

Удивительно, но страха на сей раз я не испытывал. Привык, что ли, а вернее – на миру и смерть красна.

– Прав я был, прав… – монах словно не расслышал моих слов. – Не человек то был…

– Да что вы?! Человек, самый натуральный. Тот самый тип, из Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?

– Что ты понимаешь, – отмахнулся он. – Ему сейчас мертвым лежать, а он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам видишь, но реакция есть. Таких ударов человеку не вынести. Череп – вдрызг. Ну пусть промазал, вскользь задел – час, два оглушенный бы лежал. Проверено…

Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец был из него лет тридцать-сорок назад!

– А как же насчет непротивления злу? – спросил я неожиданно для себя, хотя спросить хотел совсем о другом. – Не грех ли – вот так?

– Грех не в том, – отец Григорий вздохнул сокрушенно и опять стал только монахом. – Главный грех – гордыня! Возгордился я, похваляться начал… – он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. – А с врагом рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом… Пойдем под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют…

Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом веке. И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд, однако за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний опыт… Очень все может получиться логично. Стоит сделать всего одно допущение. Уверовать, короче говоря, в Бога и в дьявола.

– А это? – отец Григорий указал рукой мне на грудь.

Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот самый, куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый комок пластика застрял в углу кармана.

– Не сходится, отец. Зачем бы… – я чуть не сказал «дьяволу», но воздержался, – мистическим силам такой пустяк? Вроде все им про меня известно, а ерунду прозевали: мой договор с Марком и что письмо от Аллы получил. Проще простого было с пацаном справиться, а не на двух мужиков бросаться. А письмо ему край нужно. Следил он за нами из кустов, шел по пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул…

– Пошли, пошли, дома обо всем поговорим, – отец Григорий даже в виду монастыря не чувствовал себя в безопасности.

…К разговору отец Григорий выставил бутылку крепчайшей настойки на целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.

– «Сущим в пути и на брани пост разрешается», а мы такие и есть…

Поначалу он долго излагал классификацию всякого рода нечисти, отнеся нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней. Признаться, странен был наш разговор на склоне XXI века, пусть даже приводимые монахом доводы звучали убедительно. В конкретном контексте.

Я же склонялся к материализму. По моей гипотезе, ниточка тянулась к Алле. Работала она в серьезном институте, исследования там велись весьма актуальные, и нет ли здесь промышленного шпионажа? Алла скрывается, это безусловно. Шпионы потеряли след, и я у них последний шанс… Ну и так далее.

– Не рядом получается, не рядом… – отец Григорий сидел напротив, подперев щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но рассуждал четко. – Начали они с того, что хотели убить тебя прямо по пути из порта. Без предупреждения. Так не делается, если охотятся за информацией. Хотя… Что их интересовало в твоей квартире? Дневники, документы, компьютер? Или Алла там побывала, могла что-то спрятать? Убить тебя, чтобы спокойно обыскать квартиру?