Андрей Архипов - Ветлужцы
— Не грусти, девонька. Мы все тут, рядом, просто вчера в очередной раз козла выбивали — остыла печь у нас. Почти всю ночь провозились, так что мне поспать бы еще чуток, а земля уже холодноватая… Вон, кстати, Петр идет, ему выручку и отдашь. Он ведь твоему жениху первый друг был с детства, знаешь?
— Знаю…
— Тогда выше носик свой держи, а я пошел. Свару кликнешь, если что, а в помощники я Вышату тебе пришлю, ну… рыжего мальчишку такого. И то не знаю, нужен ли он тебе? Четверти часа не прошло, как товар мы подвезли, а ты уже почин учинила. Да еще какой! — Николай склонился к уху черемиски и перешел на шепот: — Мы и в треть цены не думали продать…
— Так я сызмальства с дедушкой по торгам хожу, — понеслось вслед собравшемуся уходить кузнецу. — С чего бы другого мне язык ваш так знать? Тут моя стихия. — Улина приподнялась на носки и потянулась руками вверх и в стороны, явив всему миру гибкий, почти девичий стан. — Эй, народ честной! Налетай, подешевело! Жарить, парить на чем будете?! Утварь железная, что до внуков ваших доживет! Горшки, что любой огонь выдерживают и на пол упадут — не расколются! Красота неописуемая цветов железных по бокам да ромейских плодов, из которых они вино свое делают! И тебе, Петр, не хворать, — прервалась она на секунду. — Осталось всего ничего, новгородцы славные! Двум продам — третьему не достанется! А вот и покупатель знатный пожаловал! Федор, смотри сам, чем торгуем, поутру я тебе лишь три диковинки заморские и показала.
— Э… кхе, красавица… — Подошедший помощник Захария сначала раскланялся с Петром, а потом уже начал перебирать утварь. — А сказывала, что ушкуй мой до половины забьешь. Тут же одним чихом все накрыть можно.
— Товаром моим и два твоих судна забить легко, — парировала Улина. — Только пока ты чихать тут будешь, местный глава весь товар мой заберет! Вишь, приценивается. А вот бренчит ли в мошне твоей серебро, еще неизвестно. Маленьким крючком большую рыбу не выудишь!
— Ишь, стрекоза, чего надумала, серебро наше с Захарием подсчитывать…
— Ох, наше! Гляньте на него, люди добрые, никак он кошель Захария со своим перепутал!
— Кхм… — покраснел Федор, недовольно оглядывая собирающуюся толпу, привлеченную громким зазывным криком Улины. — Ныне я купец, за него. Давай-ка цены называй свои, а не языком попусту трещи как сорока. И товар показывай!
— Так смотри, за погляд с тебя не возьму ни куны! Только как бы не расхватали до тебя все! — Улыбчивая черемиска размашистым круговым движением показала на потенциальных покупателей, которые сгрудились вокруг нее тесным кругом и неторопливо передавали из рук в руки железную посуду, простукивая ей днища и пытаясь даже принюхиваться.
— Ты меня с ними не равняй, милая, — неожиданно успокоился Федор, понявший, что его пытаются вывести из равновесия. — Я у тебя скопом все возьму, если в цене сойдемся, даже ваш воевода, гхм… не сдюжит против меня, — покосился он на Петра и подпустил чуть ехидства в голосе: — Если ты, конечно, не преувеличила, бабонька, и утвари у тебя хватит на целый ушкуй.
— Хватит, хватит! Только вот не знаю уже, что и спросить с тебя. Воевода местный мне заранее кое-что предложил…
— Тогда прежде поведай нам, какую цену ты хочешь и о чем вы с ним сговаривались!
— Да что говорить-то тут…
— Да ты скажи! — послышалось из толпы, внимательно следящей за происходящим торгом.
— Да что сказать?! Сами товар видите! Такого и в Новгороде не найдешь…
— Да видим мы все, — не выдержал Федор. — От какой цены нам плясать? Давай не рассусоливай!
— Да ты не робей, говори, — опять вмешался какой-то голос, донесшийся из второго ряда людей, тесно обступивших место торга.
— Эх, была не была! Отдаю все по дешевке! Котлы большие по полторы гривны, малые по гривне и пятнадцати кунам пойдут, сковороды по полгривны, а горшки железные с цветами по гривне кун отдам.
Окружающая толпа притихла, и стало слышно, как заблудившийся трудяга-шмель басовито пролетел в сторону леса навстречу холодной осени и своей гибели.
— Одурела, что ли, лапотница? — Федор вытаращил глаза и шагнул в направлении Улины. Та успела рукой придержать Петра, ринувшегося было к ней на защиту, и выставила перед толпой изящный сапожок, чуть приподняв край поневы.
— И в том, что лапотница я, не прав ты, — невинным голоском произнесла черемиска. — И то, что продавца хаешь, в укор тебе пойдет! Может, и цену за такие речи набавлю.
— Да ну тебя! Сколько ты хочешь на самом деле? Ишь заломила!
— Да ты сам скажи, купец, почем взять хочешь?
— Кха… Ну, по десять кун за горшок, по пятнадцать за котел малый и по двадцать пять за большой.
— Тю… Да ты надурить меня хочешь! — возмутилась Улина, уперев руки в бока. — Потом всем рассказывать будешь, как посмеялся над глупой бабой! Надо мной же похохатывать все будут! Скажут, за сколь купила, за столь и продала, да еще все лето рать на свое серебро кормила, что в страны заморские плавала вместе со мной за товаром. Стыд-то какой мне будет!
— Да брешешь ты все! Как баба в заморские земли ходить может?
— А может, и брешу насчет того, что была там! Только много ума не надо, чтобы ратников нанять да купца с ними отправить! А уж ныне это мой товар, не в убыток же себе его отдавать?! А ты задарма все забрать хочешь!
Замолчавшая толпа оттаяла, и даже послышались голоса поддержки смелой черемиски от слегка ухмыляющихся жителей Переяславки.
— Так держи, девонька! Вона какие котлы, без шва единого, даже от молота кузнечного следов нет, истинно чудо заморское!
— Ну… — спустя минуту такого гомона Федор пошел на попятный. — По сорок котел большой возьму и горшок по двадцать. Все, последнее мое слово.
— Будто ты не знаешь, купец, сколь надо припасов для рати судовой! — Улина завертела головой в разные стороны и потащила из толпы новгородца, который недавно купил у нее утварь. — Да я вот ему, как первому покупателю, котел большой за полторы гривны отдала… Так ведь, родненький? — Острый каблучок сапожка впился ратнику в ногу. — А тебе только за то скинула, что ты скопом все берешь! Пойду на Вятку ту же — большая утварь по две гривны разойдется! — Второй каблучок ненароком прошелся по сапогам Петра.
— Да уж что на Вятку идти, красавица, тут расторгуешься хорошо, — вздрогнул Петр, но тоже подключился к торгам. — Я бы у тебя и по гривне все котлы походные скупил. Рать растет, а сухой кусок воям в горло не лезет…
— Ну, твоя взяла, красавица, — обреченно махнул рукой Федор. — Беру все большие по его цене, но на остальную посуду все же убавь половину стоимости.
— Ох, ласковый мой, да я бы с превеликим удовольствием, — всплеснула руками Улина, показывая на пробирающегося через толпу Кузьму. — Но видишь, еще один покупатель идет, а он уж точно на все мои цены согласится. Как уговаривал меня поутру, с товаром встретив, как обхаживал… Только вот имени своего не сказал. Все вы такие, кобели проклятые!
— Кузьмой меня кличут, молодица, — растолкал всех любопытствующих от товара подошедший новгородец и начал перебирать железную утварь. — Только напраслину ты на меня возводишь, хая словами погаными, товар я твой обхаживал, а не тебя. Хотя, не будь ты такова… какая есть, то кобели бы около тебя не крутились.
— Ох, срезал девку на лету, — послышалось из толпы.
— Срезал, срезал, родненький. Поставил на место лапотную, — безропотно согласилась Улина и тяжело вздохнула: — А что делать? Нрав свой на торгу не покажешь — так разденете, разуете и без единой куны оставите. Сколько ты, Федор, за котлы большие дать хотел, по гривне за штуку? Отдать тебе, что ли, весь товар?
— Давай, красавица, — подобрался тот, протягивая ладонь и чуть смущаясь, что скреплять договоренность придется с бабой. — Все возьму. Вот тебе в том мое слово!
— Ну-ка охолонь, Федька! — резко вмешался Кузьма, заставив того отдернуть протянутую руку. — Какое имя от родителей получила, молодица?
— Получать легко, отдавать трудно. Ну да ладно, бери за так, купец: Улиной меня родные зовут.
— Так вот, Улина, набавь куну к каждой цене, что тебе этот… купчишка сказал, и товар на мой ушкуй грузи.
— Эй, Кузьма, да что ж ты делаешь? — Возмущение было написано большими буквами на лице Федора. — Не пожалует тебя Захарий за такое твое вмешательство!
— С Захарием я сам разберусь, если… когда он поправится. И между прочим, Федька, за лечение его я сговаривался заплатить, хотя его монеты все у тебя в мошне лежат целехонькие. Не пришел ты вечор ко мне и не предложил серебро своего хозяина за его же здоровье выложить!
— Кгхм… моя вина, Кузьма. Однако же и ты не прав.
— Ну, раз признал, то отойдем в сторонку и сговоримся, — кивнул в ответ купец и повернулся, чтобы начать выбираться из толпы.
— Ох, теперь гораздо проще все стало, — облегченно вздохнула Улина, провожая взглядом развернувшихся новгородцев. — Ну что, воевода, верно ли то, что возьмешь ты весь мой товар за ту цену, что называлась тут?
