Роман Злотников - Генерал-адмирал
Зима 1892 года выдалась суровой — малоснежной и очень морозной. Озимые во многих регионах повымерзли. Но и весна, и начало лета не принесли облегчения — они были ветреными и засушливыми. Разбросанные крестьянами из лукошек семена просто сдувало, а те, что все-таки принимались, быстро гибли от засухи. Правительство еще в ноябре 1891 года призвало создавать добровольные организации для помощи голодающим, и я понял, что это шанс, который никак нельзя упускать. Наши промышленные проекты шли достаточно успешно, а вот мои планы по созданию в регионе мощного сельского хозяйства пока, можно сказать, терпели крах. За все время осуществления моей переселенческой программы в регионе осело всего около двух тысяч семей. Несмотря на крайнюю перенаселенность крестьянской общины и скудость крестьянского быта, русского крестьянина оказалось очень непросто сдвинуть с места. Он цеплялся за привычную нищету руками и ногами, напрочь отказываясь что-то менять в своей жизни. Впрочем, возможно, до сего момента это было к лучшему. Уж больно скудные ресурсы я был способен выделить на сельское хозяйство до последнего времени. А вот сейчас — другое дело! Поэтому я призвал Курилицина и Каца и велел им подготовить совместную программу массового переселения крестьян в Северный и Центральный Казахстан. Надо было прикинуть примерные цифры, создать под них резерв продовольствия, семян, стройматериалов, инвентаря и оборудования, развернуть вербовочные пункты, оснастить их необходимыми материалами — фотографиями уже обустроенных ферм и крестьянских хозяйств, отзывами обустроившихся переселенцев, разработать кредитные программы, типовые кредитные договоры, подобрать персонал. Я надеялся, что начальный поток переселенцев из числа тех, у кого повымерзли озимые, пойдет уже с мая — июня, а дальше — как сложится. Если проблемы суровой зимы нивелируются успешной весной и щедрым летом — ухватим тысяч десять — пятнадцать, если нет — число переселенцев могло, по нашим расчетам, дойти и до ста тысяч человек. И их надо было успеть хоть как-то устроить до наступления зимы. Где удастся — распахать и посеять озимые, а где нет — подготовиться хотя бы к весеннему севу. Причем распахивать-то придется целину. Обычные полудохлые крестьянские лошадки ее просто не возьмут, а того табуна битюгов и голландских лошадей, который уже был у Тимирязева, хватит в лучшем случае тысяч на сорок семей.
Короче, забот было много, но подвернувшийся шанс надо было использовать по полной программе. Уж если голод не сдернет крестьян с места, то что их вообще сможет сдернуть — революция?
Чем ближе становилась весна, то есть старт программы, тем больше наваливалось всяких проблем. В феврале выяснилось, что, даже если переселенцы и будут, их просто не на чем перевозить. Пропускная способность железных дорог оказалась крайне низкой. Более того, весь невеликий резерв вагонов уже зарезервирован Министерством финансов и земствами для перевозки хлеба в интересах «оказания срочной продовольственной помощи голодающим районам». Идиоты! Ну кто же дает рыбу, а не удочку? У меня самого был некоторый резерв тягового состава, но с вагонами дело было совсем швах. Большая часть подвижного состава моей железнодорожной компании, обслуживающей заводы Магнитогорска, состояла из грузовых полувагонов, предназначенных для перевозки угля и руды. Везти в них людей дальше, чем на сто верст, было нельзя. Пришлось срочно заказывать вагоны где только можно — на Путиловском, Александровском, Сормовском заводах, в Бельгии, в Германии… Чем буду загружать подвижной состав после перевозки людей, я пока даже не представлял. Кроме того, заказал еще десять паровозов. Первые должен был получить в мае, последние — в августе. За срочность я переплачивал в полтора раза, зато вбил в договор большие штрафы за просрочку и низкое качество исполнения.
Также требовались землемеры, агрономы, ветеринары, фельдшеры, врачи, надо было планировать постройку церквей и школ, набирать священников и учителей, разворачивать торговлю. Курилицину было велено в рамках Общества вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей резко увеличить набор врачей и агрономов, а Тимирязев дождался праздника на своей улице. Ему было выделено финансирование на открытие сельскохозяйственного училища и строительство для него на территории опытовой станции нескольких корпусов — под полеводческий, ветеринарный и лесотехнический факультеты. Кроме того, закладываемые поля надобно было срочно защищать лесополосами, а значит, требовалось гигантское количество саженцев.
В апреле пошли делегации от земств и благотворительных комитетов с просьбами о деньгах. Ну, единственное, с чем у меня не было проблем, так это с деньгами. Но не дал. Эдак они мне всех сирых и голодных накормят и обогреют, и как я тогда их с места-то сдерну? В ответ «общественность» принялась на все лады поносить «самого богатого человека России», обвиняя его в бездушии, жадности и остальных смертных грехах. Когда же я, по глупости, попытался оправдаться и опубликовал свои планы по массовому переселению и кредитованию переселенцев, вой только усилился. Теперь меня обвиняли еще и в намерении разрушить вершину человеческого социального развития — русскую общину; и оторвать основу русской духовности — крестьянина — от родных погостов, превратив его, ни много ни мало, в «Ивана, не помнящего родства». Я вспомнил все, что говорил Гумилев про интеллигенцию,[48] и просто плюнул. Но «общественность» это не остановило. На меня продолжали вешать всех собак. Какой-то придурок дописался до того, что я собираюсь наново закабалить крестьян своими кредитами и устроить в «своей вотчине» некий новый вариант крепостничества со всеми примочками типа права первой ночи. Я просто взбеленился! Нет, ну надо было вбить в подготовку проекта уже двадцать восемь миллионов рублей, чтобы потом из-за дурацких слухов все пошло прахом! Крестьяне — люди темные и привычные к тому, что их всегда обманывают, потому даже без этих бредней, просто инстинктивно будут ждать от предлагаемых им выгодных условий подвоха. Тут-то им и подкинут такие идейки…
Два вечера мы с Канареевым сидели, размышляя, как сбить эту волну вранья. Был вариант просто отловить штук пять-шесть борзописцев да повырывать им языки, и ей-богу, он был для меня самым желанным. Но от него, хоть и со скрипом, отказались — иначе ни о каком моем сотрудничестве с прессой после этого уже и речи быть не могло бы, а пресса мне еще очень пригодится в будущем. Так что пошли по более цивилизованному пути, наняв с десяток лучших юристов и подготовив обширные иски как лично к борзописцам, так и к владельцам газет. Первых я потребовал непременно разорить и посадить в долговую тюрьму, а вторых просто напугать. В общем и целом все получилось, хотя процессы затянулись почти на три года, а я получил ажно двух непримиримых врагов из числа пишущей братии. Остальные благоразумно пошли со мной на мировую.
Май прошел почти спокойно. Кое-где опаздывали, кое-чего упустили, но первые несколько тысяч переселенцев приняли и распределили по местам. Структуры, развернутые для приема, еще были достаточно скудны, но с таким потоком справились. Однако затем поток начал нарастать просто лавинообразно. В июне выяснилось, что расчет потребного транспорта недостаточен, вагонов и паровозов не хватает. Пошли поставки заказанных в Германии и Шотландии лошадей — першеронов и клейтсдалей, а также сельхозинвентаря — плугов, сеялок, конных косилок и так далее. Но все-таки справились — с трудом, со скрипом, с организацией лагерей и горячего питания в местах сбора. Кстати, в процессе выяснился интересный финт. Оказывается, бредни того репортера насчет права первой ночи сработали не в минус, как я опасался, а в плюс. Крестьяне, выслушивая о райских условиях кредитования, понимающе перемигивались между собой: знаем, мол, чаво, слышали, в чем обман. Но как выяснилось, практически все были согласны на то, чтобы «барин» портил девок в свое удовольствие, если в остальном не обманет. Ишь беду придумали! Да плюнуть и растереть! А вот без такого «обоснования» многие бы еще десять раз подумали да поискали, в чем подвох. И в конце концов не исключено, что и отказались бы…
К октябрю поток спал. Холодно, дожди, да и во многие волости наконец-то добралась продовольственная помощь. Переселенцы также все были устроены, хотя большинство — в спешно возведенных бараках. Появилась возможность вынырнуть из бешеного круговорота и подвести первые итоги. А они оказались едва ли не катастрофическими. Мы облажались почти во всем. Заранее размеченных мест под фермы не хватило, да и всего остального, что собирали и накапливали, тоже. Суммарные расходы на программу, с учетом начала кредитования с весны будущего года, взлетели почти до двухсот миллионов рублей, начисто съев все резервы. И я понял, что совершенно точно никогда не верну затраты. Даже если все переселенцы полностью расплатятся по кредитам… Зато за лето и осень заложили почти шестнадцать тысяч ферм. Но это была капля в море, потому что общее число переселенцев составило девятьсот сорок с лишним тысяч. То есть ферм требовалось в десять раз больше. От идеи сразу же строить фермерам кирпичные дома были вынуждены отказаться. Почти весь строительный материал ушел на бараки. Людей пришлось расселять где можно — вокруг Акмолинска, Павлодара, Кустаная и Кузнецка, а также строить бараки вдоль железных дорог. И не было даже представления, куда новых переселенцев по весне девать. Похоже, надо было по теплу пристраивать людей на работы на стройках, потому что разметить землю под фермы, подготовить и завезти необходимое количество стройматериалов, сельхозинвентаря, обеспечить всех скотом можно было даже по самым оптимистическим подсчетам года за три-четыре, не ранее. Ох, ну знал же, что в нашей стране сельское хозяйство всегда было, есть и будет черной дырой, так нет — ввязался…
