Игорь Николаев - Триарии
Почему медлят «Драконы»? Дистанция уже вполне располагает, а ближний бой танкоистребителям категорически противопоказан…
Обычно в тяжелом броневике экипаж состоял из четырех или пяти человек, но «Дракон» управлялся тремя – благодаря автоматизации перезарядки. Впрочем, сами танкоистребители свои машины называли «лучниками».
Подполковник Георгий Витальевич Лежебоков оторвался от смотрового прибора командирской башенки и окинул взглядом боевое отделение, освещенное зарешеченными плафонами. По неведомой прихоти конструкторов кресла экипажей были сделаны «по-аэростатному», то есть с ремнями безопасности, которые сходились на спине «ракетчика». Далее через специальную прорезь в спинке кресла уходил тросик, намотанный на маленькую лебедку со стопором. Таким образом, противотанкист мог по желанию регулировать свободу движений, прихватывая себя к креслу намертво или отпуская трос на удобную длину. Были даже какие-то уставные требования – какой ситуации какой режим соответствует, но их, разумеется, никто не соблюдал, действуя в меру удобства и личных соображений.
Мехвод, сидевший впереди, ниже всех остальных, вообще снял «упряжь» и замер над рычагами, крепко вцепившись в кожаную оплетку рукоятей. Его можно было понять – справа от водителя располагались топливные баки, поэтому, случись что, покидать машину нужно было очень быстро.
Хотя, говоря по совести, у мехвода и так было самое безопасное место, к тому же и удобное – можно даже разложить сиденье полностью и дремать, как в шезлонге или первом классе автопоезда. Дальше начинался массивный механизм, объединявший собственно пусковую установку, автомат перезарядки и механизированный стеллаж с ракетами – каждая в собственном контейнере, похожем на длинный металлический ящик с ребрами жесткости. По разные стороны от пусковой сидели командир машины, в просторечии именуемый «пассажиром», и оператор-наводчик.
Лежебоков взглянул на собственный блок приборов – радиостанцию, переговорное устройство и все остальное. Сбоку сиротливо пристроился бачок с питьевой водой. Затем командир посмотрел направо, на оператора ракетной установки. Юноша явно и откровенно трусил, ремни были затянуты намертво, тросик выбран полностью, так что парень сидел, спеленатый, как аэростатчик-испытатель. Лица не было видно из-за респиратора, но пальцы на панели дневного прицела и диссекторном блоке съема координат побелели. А ведь вроде бы ветеран, несмотря на возраст, даже герой, переведен из бронеходчиков после ранения, полученного в жестоком бою против превосходящих сил противника. «Георгий», пусть даже четвертой степени – награда почетная и очень значимая.
Лежебоков поправил респиратор и провод переговорного устройства, встроенного прямо в «намордник», после чего вновь приник к окулярам наблюдательного прибора.
Все не так, подумалось ему. Все не так, как должно быть… Сколько планов, расчетов и выкладок – каким образом следует наиболее эффективно использовать ракетные танкоистребители, какими силами прикрывать. И все насмарку. Вместо того, чтобы отстреливать самые опасные танки противника, скрываясь за «спинами» собственной «брони», «лучники» сейчас отработают как одноразовый эрзац-заслон, прикрываясь тощей линией слабосильной пехоты и горсткой «механиков».
Если бы работала связь, если бы не ветер, поднявший тучи пыли и пепла после атомного удара… Танкоистребители могли многое – работать на дистанциях более трех километров и даже совершать групповые запуски, когда до пяти ракет сразу били в одну мишень, повинуясь указаниям одного наводчика. Но без связи, надолго вырубленной близким атомным взрывом, без нормального прикрытия, без хорошего плана, минных полей и …
Подполковник запретил себе прорицать, что неизбежно случится без всех этих полезных вещей. И только мимолетно подумал – интересно, а у противника все так же? Планы, которые приходится менять на ходу; проволочки, которые оборачиваются катастрофическими задержками; мелкие недочеты, скатывающиеся в огромный ком неразрешимых проблем?
Наверное… Во всяком случае, хотелось верить, что это именно так.
Он проверил дистанцию. Два семьсот. Видимость никудышная, но дальше ждать опасно, дальние расстояния – козырь «лучников».
Было жарко, немыслимо жарко – дизель и сложная аппаратура давали огромное количество тепла, прогревавшего боевое отделение, как хорошую парную. Но Лежебокова ощутимо морозило – главным образом от радиотишины и некой усеченности происходящего. Не было обычных переговоров, скрипа в наушниках, отрывистых докладов и команд. Без них даже в гремящем и рычащем истребителе казалось тихо, как в забытой могиле.
- Заряжай, - скомандовал он.
Командир не торопился выводить оружие в боевой режим, чтобы не демаскировать низкопрофильную машину и ждал до последнего, теперь время пришло. Оператор пусковой, хоть и был испуган до смерти, свое дело знал. Загремела цепная передача автомата заряжания, длинный ящик лег в захваты пусковой. Наводчик оторвался от приборов и, изогнувшись, как цирковой акробат, потянулся к казенной части, чтобы подсоединить провода для управления ракетой в полете. Эту операцию механизировать не смогли, да и не стремились, управление должно было идти по защищенному радиоканалу, а провода оставались на гипотетический «самый крайний случай». Вот он и наступил, самый, что ни на есть реальный и очень-очень крайний.
Загорелась желтая лампочка, сигнализирующая о том, что цепь замкнута, ракета включена в систему электропитания и наведения. Оператор развернулся обратно, мокрый как мышь, смахнул рукавом пот с лица и приник к стабилизированному прицелу.
- Вывожу, - глухо доложил он.
Лязгнули броневые створки, в открывшийся люк дохнуло ветром, несущим запах жженой травы и дизельного выхлопа. Проворачиваясь на шарнире, пусковая описала дугу, выходя в боевое положение над башней. Потому-то танкоистребители и назывались «лучниками» - ракеты располагались и подавались к зарядке хвостовой частью вперед, по ходу движения машины. А пусковая установка перемещалась вверх-вниз по траектории, сходной с движениями стрелка, достающего стрелу из колчана за спиной.
Там, уже наверху, небольшие пирозаряды отстрелили панели контейнера, оставив лишь одну, донную, которая теперь служила одноразовой направляющей. В сложном движении, похожем на взмах крыльев бабочки, раскрылись длинные хвостовые стабилизаторы, ранее прижатые к цилиндрическому корпусу снаряда.
Очередной парадокс техники, подумал подполковник. «Лучник» защищен от атомной угрозы вентиляторами для создания избыточного давления, сменными фильтрами, специальным противорадиационным подбоем изнутри. А вот закрытый кожух для пусковой довести до ума так и не смогли. Поэтому в бою экипаж при всех своих защитах может вволю дышать свежим воздухом и радиоактивной пылью.
Подполковник выбрал цель и указал оператору, тот быстро щелкал тумблерами на блоке автоматической выработки команд. В целом подготовка к запуску требовала тридцати последовательных операций, но юноша ни разу не сбился, проведя их даже с некоторой лихостью.
Лежебоков до боли, до хруста и звона в суставах сжал кулаки на рукоятях командирской оптики. Никто из танкоистребителей не стрелял, даже передовая линия молчала, замаскировавшись, хотя «механики», наверное, уже могли рассмотреть невооруженным глазом отдельные траки бронированной орды, накатывающейся на позиции. Все ждали его первого, «застрельного» пуска ракеты, которому надлежало открыть баталию.
Георгий Витальевич хотел сказать «пли», но горло неожиданно пересохло, он не мог выдавить ни слова. Словно незримые пальцы легли на шею, перехватив и речь, и самое дыхание. Страх, леденящий ужас наконец накатил, как прибой, как цунами, затопив сознание офицера. Пауза тянулась и тянулась – грань, разделяющая ожидание и свирепый, беспощадный бой. Миг, который становился бесконечностью.
Дальномер выдал «2.500». Лежебоков сорвал полумаску респиратора, судорожно вдохнул пыльный воздух и, по прежнему не в силах произнести ни звука, с силой ударил кулаком по основанию пусковой.
Оператор все понял без слов и белой, как мел, рукой с чуть подрагивающими пальцами нажал красный рычаг, выпуская на свободу крылатого демона.
Внешние динамики донесли гулкий и одновременно пронзительный шипящий звук, как будто миллиону гадюк одновременно наступили на хвосты. Из-за спины «механика» к вражескому строю устремились огненно-дымные следы, словно пылающие стрелы. Много стрел, Виктор точно знал, что «Драконов» меньше трех десятков, но в это мгновение казалось, что залп дало по меньшей мере в два раза больше.
Не дожидаясь попаданий ракет в танки, Таланов нажал гашетку пулемета – мощный рычаг на пружине, непосильный обычной руке. Сноп огня рванулся из дула, бешено работающий затвор выбрасывал гильзы одну за другой. Масса скафандра и стальные «руки» погасили отдачу, Виктор стрелял как из фантастического гиперболоида, указывая красно-фиолетовым пунктиром трассеров на транспортеры второй линии. И, отвечая ему, с боков, слева и справа такие же огненные спицы тянулись к вражескому строю, нащупывали мишени, вычеркивали из жизни технику и людей. Бешеному огню «механиков» вторили стволы ратников ополчения, залпы четырех самоходок и пяти безоткатных пушек.
