Владислав Кузнецов - Крылья империи
— Значит, говоришь, того? — Петр почесал коротко стриженый затылок. С введением стальных шлемов парики с мужских голов все куда-то подевались. Видимо, не вынесли столь небрежного отношения. Петр не возражал. Когда у солдата висок прикрыт не напудренной буклей, а стальной пластиной с золотой насечкой, это не в пример красивее и мужественнее.
Собственный шлем с громадным двуглавым орлом, присевшем на навершие, как на насест, но еще не обретшим равновесия, а потому распустившим крылья шире укрепленных стальными погонами царских плеч, Петр терпел стоически, хотя тот весил никак не меньше полупуда. Оттого голову и спину привык, наконец, держать прямо, и руками перестал размахивать. Даже скептический Фридрих, увидев во время очередной встречи в резиденции Сан-Суси, какую выправку обрел этот прежде нескладный человек, немедленно ввел такие же тяжелые каски во всех частях, кроме легкой конницы. Одно отличие было — у прусского орла одна голова.
— А если твоего мужа того? — насмешливо спросил Петр, — Михель у нас тоже подставное лицо. Все считают его серым кардиналом. А то и просто этаким Ришелье при мне-Людовике. На самом же деле он, как и ты, просто выполняет наши с Румянцевым поручения. Мне с Петром Александровичем лишняя слава ни к чему… И вообще, голубушка, знаешь, сколько крови Ивану стоит поддерживать к вам благожелательство церкви? Скольких Савонарол, орущих о пришествии Антихриста, он в Соловки отправил? Потому вас с Михелем и не любит. Вы для него лишняя работа, а кому такое нравится. Так что ты уж его потерпи.
Тир Мис Руэ прикрыл голову крыльями, собираясь отгородиться от зловещей реальности хоть на несколько минут. Больше все равно не дадут. Подчиненные, издерганные никак не меньше его самого, в последние дни совершенно утратили волю к собственному разумению вещей, и с каждой мелочью обращались к командиру. Тир их ничуть за это не винил, но завидовал по-черному. Особенно — своему собственному начальнику, ухитрившемуся получить свое три месяца назад. В совершенно спокойной обстановке, между прочим, на рутинном обходе постов. Увы, именно тот пост, на который решил внезапно заглянуть схоларх, оказался захвачен и вырезан монстрами. Трупы, естественно, были изувечены неузнаваемо и ощипаны до последнего пера. Это был последний нормальный налет монстров, вскоре они резко изменили поведение и стали брать пленных. Тир, оказавшийся последним уцелевшим офицером, рискнул последними настоящими разведчиками, велев им выяснить — что делают с пленными. Выяснилось — бедняг избили, ощипали и посадили в клетки.
Зачем — ему этого знать не хотелось. А догадки были не из приятных. Ну кто это трясет его за плечо?
— Кажется, они решили сделать нас скотом.
Голос Лиэ Бор Нио. Заместителя. Пришлось сложить крылья и разлепить глаза.
— Что случилось? Неужели случилось что-то настолько важное, что ты не в состоянии решить? Ты же умнее меня.
— Случилось не важное, а страшное. Они обошли наши пикеты и внезапно напали на Приозерье. Поселок захвачен. Жители, против обыкновения, угнаны в плен. Припасы, собранные для перелета, уничтожены.
— Не все.
— Лететь придется впроголодь. И неизвестно куда. Нужно сначала собрать урожай.
У этой девчонки хотя бы хватает решимости выполнять его приказы. И даже советовать когда он ошибается, а она это видит. И еще. Когда она рядом, все почему-то выражаются, как философы на агоре. Даже одетые в лохмотья и озверевшие от многолетней дикости. Даже те, кто тут уже родился, приобретают отблеск былого лаинского лоска. Последний оплот цивилизации. Может быть, только благодаря ей они так и не стали ни зверями, ни дикарями.
— Нет, — вздохнул он, — лететь придется сейчас. Пока у нас еще есть силы сняться с места. Но не совсем сразу. Сначала нужно отбить наших пленных.
— Но мы оставим куда больше… Мы давно не выигрывали крупных битв.
— Мы оставим только убитых, — мрачно пообещал Тир.
Лиэ поняла.
— Но тогда мы превратимся в варваров, вроде тимматцев! — возмутилась она.
— Лучше быть варварами, чем скотом. А потом, тимматцы доказали, что они не совсем варвары.
— Это как?
— Они нас всего лишь убивали. Хотя могли бы придумать какой-нибудь рациональный способ использования, по сравнению с которым обдирание перьев показалось бы дружеской щекоткой. Сама знаешь, они до смешного рациональны. Но вот ведь удержались…
Тир зевнул. Дремота на секунду отступила.
— Собирай ополчение, — приказал он, — и проследи, чтобы меня не будили хотя бы три часа. Потому что на этот раз отсиживаться в тылу я не буду…
Если бы не было Семилетней войны, Жанну давно бы выдали замуж. Слишком много в колониях холостых мужчин. И слишком много — ссыльных. То есть было слишком много — пока славный генерал Монкальм, не получивший никаких подкреплений из метрополии, не изобрел нечто вроде тотальной мобилизации. Произошло это в некотором роде случайно. Генерал призвал добровольцев. И из пятидесяти тысяч квебекских колонистов девятнадцать тысяч стали добровольцами. Пришло бы и больше — ружей не хватило. Вернулся каждый пятый. Славно повоевали.
Англичане даже не рискнули вводить в Квебек войска. Объявили протекторатом, наложили дань, вежливо названную налогом, ограничили вооружения и права на внешнюю торговлю. Казалось бы — можно жить. Во всяком случае, не топают за окнами чужеязыкие солдаты, не вешают на площадях патриотов — не то партизан, не то просто дураков. Все вывески — на родном языке, в кои-то веки мэр избран голосованием, а не прислан черт-те откуда на кормление. Налоги стали даже и поменьше. Тогда почему сами собой сжимаются зубы и кулаки, и кишки в животе закручиваются узлами? И только горше, что некому всадить пулю в бок из придорожных зарослей.
Мужчины стали переборчивы. А говорили только о свободе. И все чаще слышалось — вот бы сюда обоих — тупаря Людовика, что нас продал, да чокнутого Георга, что нас завоевал… Совершенно невозможной красавицей надо быть, чтобы всерьез увлечь людей, собирающихся умереть за идею. У них в голове одни возвышенные образы, физиология же вполне удовлетворяется еженедельными визитами в бордель.
Нельзя сказать, чтобы Жанна была дурнушкой. Так, ничего особенного. То же относилось к приданому — по меркам колонии, ни много, ни мало. Как у всех. Ну а какая же девушка потерпит, чтобы у нее все было точно так же, как и у прочих?
При этом Жанна точно знала, что нужно квебекским парням, и особенно Луи Ренару — бывшему лейтенанту колониальной милиции. Звание ему дал сам маркиз де Монкальм — за захват британской пушки. Ровно за полчаса до того, как был убит, а линия французов распалась на непрочные обрывки. Луи снял с убитого англичанина офицерскую шпагу, за свой счет пошил себе мундир — как раз к капитуляции. Тут выяснилось, что чин его Францией не признается, а потому — ни эвакуации на неизвестную канадскому уроженцу Родину, ни пенсии.
Руки есть, ноги тоже уцелели, глаза не выбило — Ренар снова стал охотником. Но заходя в кабак, непременно напяливал свой непризнанный мундир и цеплял шпагу. Скоро вокруг него стали собираться самые дерзкие патриоты. И самые красивые девчонки… Луи не обращал на них внимания. Он готовил революцию. В отличие от соратников, даже в бордель не ходил. Поговаривали, что он и не ест.
Жанна пыталась обратить на себя его внимание. Написала патриотическую речь — ну уж какую смогла. Репетировала. Даже камни в рот совала, как древние ораторы. Патриоты посмотрели на нее, как на говорящую лягушку. Точнее, на лягушку, говорящую банальности. Было так обидно, что случись в ближайшем городке отделение Интеллиджент Сервис, она могла бы на них и донести. Но, по счастью, ничего подобного не водилось даже в Монреале.
Оставалось вздыхать, пасти свою скотину, и мечтать. О том, что могло бы быть, если бы невозможное иногда могло произойти именно с тобой, а не с кем-то другим, как оно неизменно оказывается. Ну вот явились же триста лет назад к такой же фермерской девчонке две святые и архангел. А теперь то же самое! Только под пятой не Франция, а Квебек, и к Жанне Буланже никто не торопился являться.
Лиэ Бор Нио, хоть и пережила десять лет лесной рейдовой войны, существом оставалась избыточно шумным. Казалось, немного дел — достать из заплечного мешка шапку и плащ, да прицепить шпагу. Но кустарник затрясся так, будто сквозь него прорывалась медвежья семья. Лиэ достала из мешка зеркальце, стала ворочать так и эдак, пытаясь с его помощью определить, похожа она на посла или нет.
Зеркало принадлежало монстру. Он его использовал при бритье. Глупый обычай. Хотя что возьмешь с монстров! Как она себя ни одергивала, трудно было думать о бесперых плоскозубых существах как о людях. Хорошо еще, что эти… люди хоть цветом кожи отличаются от… монстров?… ирокезов. Проще унять ненависть. Из зеркальца криво улыбнулось ее отражение. Ненависть? А что это такое, как не сила, дающая волю уничтожить очередного врага. Забыть, что он человек. Вот, например, тимматцы. Как она их ненавидела десять лет тому назад. А сейчас явился один, правда, бесхвостый и перекрашенный в зеленый цвет — так его на руках носят. И она бы носила, но не по чину ей с толпой мешаться. А как все смеялись, когда тимматец объяснял, что покрасился, чтобы избежать разрывания в клочки негодующей толпой. Возможно, и эти русские со временем станут друзьями. Тимматец же с ними ужился.
