Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
Утром тактика противника стала понятной: несмотря на то, что атакующим не удавалось подойти к лагерю, они всякий раз оставляли на льду нечто, что сможет служить укрытием при следующей попытке. Атакующие ограничивались вызовом на себя огня и продвижением вперед импровизированных укрытий. При этом они несли потери, но не столь существенные, как раньше. Несмотря на наступление дня и тусклый свет скрывающегося за тяжелыми облаками солнца, атаки возобновлялись снова и снова. Абониту приказал экономить патроны и направил один из «ховеркрафтов» ближе к берегу, чтобы потрепать противника, однако в лагере воцарилась тревога. Люди пытались хотя бы ненадолго вздремнуть, однако их беспрерывно будил треск выстрелов; к вечеру появился дополнительный источник беспокойства: с берегов стали доноситься усиленные мегафонами ругательства.
Шум и сумятица продолжались всю следующую ночь, а потом и все утро. Попыток продвинуть ближе к лагерю укрытия, которыми был уже буквально усеян лед вдоль берегов, больше не предпринималось — видимо, противник сообразил, что «ховеркрафты» неминуемо отрежут его от берега. Однако цель атак не вызывала сомнений: обороняющихся собирались взять измором, не давая им ни малейшей передышки.
Доедая свою порцию подслащенной и витаминизированной кукурузной каши, Абониту произнес:
— Так мы долго не продержимся.
— Они могут сменять друг друга, а мы — нет, — поддержал его Эндрю. — Что же делать? Опять в путь? Вверх по реке? Или вниз?
— В любой части города они не дадут нам покоя.
— Тогда прочь отсюда. — Абониту помалкивал. — Дождавшись подкрепления и пополнив запасы, мы сможем вернуться.
— Да, — согласился Абониту, — так будет разумнее всего. Сейчас мы отступим, но потом вернемся — с вертолетами, огнеметами и напалмом. Тогда наступление поведем уже мы. Затравим их на этих узких улочках, как крыс. Но я не хотел этого, Эндрю.
— Тебе не оставили иного выхода.
Абониту мрачно поднял глаза на негостеприимный город.
— Чего они хотят? — не выдержал он. — Ведь перед нами не дикари — как они могут быть дикарями? За их действиями стоит чей–то разум, который не может не внушать уважения. Если бы только можно было установить с ними контакт!
— Они как будто не стремятся к этому.
— Но разве они откажутся от контакта, если мы предложим его сами?
— Каким образом?
— Выслав парламентера с белым флагом.
— Может, и не откажутся. Но пока они не предлагали нам ничего похожего.
— Возможно, они считают, что первый шаг должны сделать мы. Ведь это их страна.
— Было бы куда проще убраться подобру–поздорову.
— И вернуться, вооружившись напалмом? Это Лондон, Эндрю! Я хочу согреть мою королеву, а на зажарить ее.
— Значит, парламентер. Зиггури? Думаешь, он справится?
— Нет, не Зиггури. И вообще никто из наших.
— Ты думаешь, что я сгожусь для этого? — медленно осведомился Эндрю.
— Убедить их удастся только тебе.
— Убедить?
— Да. Что у нас мирные намерения. Что мы хотим оказать им помощь. Но я не прошу тебя об этом, Эндрю. Разве что ты вызовешься сам. Я знаю, как это рискованно.
Эндрю улыбнулся. На его облике лежала печать нечеловеческой усталости, лицо горело от начавшейся лихорадки.
— От риска все равно никуда не денешься, — выговорил он. — Остается надеяться, что в этих местах все еще признают белый флаг.
4
Он в одиночестве подошел к берегу, высоко подняв обрезок узкой трубы с болтающимся на кончике белым лоскутом. До самой набережной он не видел ни души. Потом из–за парапета ему бросили веревочную лестницу.
— Лезь сюда, — велел голос с северным произношением. Наверху его встретили человек шесть. В их глазах читалось любопытство, смешанное с неприязнью.
— Белый? — удивился главный в группе. — Там есть другие белые?
— Нет, только я.
— Черномазые ублюдки! — прошипел рыжеволосый коротышка. — Хотел бы я…
Человеку, говорившему с северным акцентом, было на вид лет пятьдесят — коренастый, седовласый и чисто выбритый, в то время как остальные заросли щетиной. Он повысил голос, и все разом умолкли.
— Кто послал тебя к нам? Чего ты хочешь?
— Меня направили для переговоров с вашим командованием.
Оглядев Эндрю с ног до головы, коренастый проговорил:
— Ладно. Пойдем.
Рыжеволосого послали доложить о появлении парламентера. Остальные двинулись вместе с Эндрю вдоль набережной по направлению к Чаринг–Кросс. Их ноги то и дело вязли в снегу и скользили на льду. Потом они свернули к Нортамберленд–авеню. Деревья вокруг были по–зимнему голы, но все же их вид отличался от того, что остался у Эндрю в памяти, — видимо, они погибли от холода. Некоторые были спилены. Вдали показалась Трафальгарская площадь.
— Осторожность не помешает, — сказал коренастый. — Завяжите–ка ему глаза.
Эндрю завязали глаза куском материи, пахнущим машинным маслом, и повели дальше под руки. Он пытался сообразить, куда именно. Сперва они пересекли Трафальгарскую площадь по диагонали; дальше Эндрю утратил ориентировку. Ясно было, что они перемещаются приблизительно в направлении Пиккадилли–Серкус. Их дважды окликали, и провожатые давали невидимым встречным объяснения насчет Эндрю. Человек с северным акцентом старался отделываться краткими ответами.
— Ступеньки! — раздалось по правую руку. — Осторожнее!
Сперва они преодолели короткий лестничный марш, потом еще один, уже подлиннее. Эндрю почувствовал под ногами мягкий ковер.
— Подождите здесь, — велел человек с северным акцентом. — Я посмотрю.
Пока он отсутствовал, Эндрю успел сообщить своим стражам, что у него в кармане имеется пачка сигарет.
— Боже! — откликнулся голос. — Давненько я не затягивался!
Эндрю уже хлопал себя по карманам, когда новый голос сурово одернул его:
— Опустите руки. Нам от вас ничего не нужно.
Дисциплина у них была на высоте — это Эндрю успел подметить сразу.
— Как угодно, — безразлично ответил он.
Заскрипела дверь, раздались шаги.
— Так, — молвил вернувшийся начальник, — введите.
Они прошли в дверь, спустились еще на несколько ступенек, оставили позади коридор. Эндрю провели в еще одну дверь и велели остановиться.
— Снимите тряпку, — скомандовал новый голос, показавшийся почему–то смутно знакомым. На затылке завозились чужые пальцы, развязывая узлы, и Эндрю зажмурился от света. Комнату освещали всего две керосиновые лампы, однако их тусклого мерцания хватило, чтобы он на какое–то время стал незрячим. Одна лампа свисала посреди комнаты с потолка, наподобие люстры, другая стояла напротив него на столе. За столом восседал человек. Он снова заговорил, и теперь Эндрю покинули всякие сомнения.
— Энди?! Боже мой, откуда ты взялся?
Комнатка оказалась совсем небольшой и лишенной окна; видимо, она служила когда–то кабинетом менеджеру ресторана. На полу лежал ворсистый ковер цвета электрик. Стол из красного дерева был покрыт алой кожей. Дэвид сидел в удобном вертящемся кресле. Комнату обогревал керосиновый камин, так что Дэвид был без пиджака и в рубашке с короткими рукавами. Он кивком отпустил приведших Эндрю людей.
— Оставьте нас. — Дверь захлопнулась. — Ну что, я жду объяснений, парень.
— Я здесь с экспедицией. Меня прислали для переговоров. Может быть…
— Значит, они из Нигерии?
— Да.
— А мы думали, из Ганы — эскадра ушла именно туда.
— Ей что–то помешало. Она осталась в Нигерии.
— Одного не пойму: как ты оказался среди них?
— Мы снимаем фильм. Я оператор. Но в последнее время нам было не до съемок.
— Ты сам вызвался участвовать?
— Когда Мадлен ушла… Это был единственный способ попасть сюда. Конечно, я не надеялся ее отыскать. Но все равно… А идея принадлежала Абониту.
— Абониту? Тому, кто устроил тебя на телевидение?
— Да. — Эндрю немного поколебался. — Сейчас он командует экспедицией.
— Вот это да!
— Мадлен… Как она?
Дэвид с любопытством посмотрел на него и ответил:
— С ней все в порядке.
— Она здесь, с тобой?
— Недалеко отсюда. Итак, наши чернокожие друзья прислали тебя для переговоров. О чем же?
— Они хотят понять, почему на них нападают и что они могут сделать, чтобы это прекратилось.
Дэвид улыбнулся все той же располагающей улыбкой, от которой с его лица исчезла недавняя напряженность.
— Нет ничего проще: пусть уберутся восвояси.
— Пойми, у них самые мирные намерения. Они просто изучают, что к чему, — вот и все. У них и в мыслях нет водружать флаг.
— Пока.
— Они хотели бы помочь вам.
— Мы пришли в Африку с такими же лицемерными словами на устах. Ты сам в это не веришь, Энди. Мы противимся колонизации.
