Здесь водятся драконы - Борис Борисович Батыршин
Но вы же спасёте нас, Серж? — глаза женщины были полны слёз. — вы бы знали, какие это звери! На моих глазах они растерзали французского почтового чиновника вместе с детьми и супругой, а голову его насадили на бамбуковый заострённый шест!
И кивнула на воротный проём, откуда вперемешку с выстрелами нёсся свирепый вой толпы.
— Конечно, баронесса, можете не сомневаться! А сейчас — простите, ради бога, служба…
Похождения Казанкова и его отряда в Сайгоне оказались недолгими. Не успели катера подойти к пирсу и высадить матросов, как их сразу с трёх сторон захлестнули вопящие мятежники. Причём атаковали и с воды, на дюжине разномастных лодчонок — надо полагать, приняв за французское подкрепление, подошедшее на помощь избиваемому европейскому населению города. В определённом смысле это так и было — матросы раскидали атакующих винтовочными залпами в упор, после чего Казанков приказал снять чего Казанков приказал отступать вглубь портового квартала. На пристани они стали бы мишенью для любого аннамита с трофейной французской винтовкой или хоть старым китайским гладкоствольным ружьём, тогда как в лабиринте пакгаузов и узких улочек, заваленных разнообразным хламом, ещё имелся шанс продержаться.
И — не успели они пройти и сотни шагов, как обнаружили большой пакгауз, вокруг которого скопились сотни три вооружённых чем попало аннамитов, а с крыши размахивали платками, шляпами люди явно европейской наружности — многие из них были перемазаны в крови и все, до одного, перепуганы до смерти. И первые, кого увидел Казанков, войдя в пакгауз, были французский офицер в разодранном, залитом кровью морском мундире, и выглядывающая из-за его спины женщина с явными признаками беременности — в ней он после секундного колебания опознал супругу своего старого друга барона Греве, Камиллу.
Картечница была снята с одного из брошенных катеров.Вообще-то, кроме неё, имелись ещё и револьверные орудия системы Гочкис — однако снимать в спешке тяжеленные связки стволов с тумб, волочь их на себе бегом, спотыкаясь, по лабиринтам припортовых улочек, а потом крепить на импровизированной, из проволоки и обломков досок, станине, представлялось делом безнадёжным. Поэтому казанков распорядился расколотить прикладами механизмы Гочкисов, погнуть приводные рукояти, покидать в воду патроны — а с собой взять вот эту, единственную французскую митральезу системы Монтиньи. Сейчас с ней, кроме Осадчего возился и бывший гимназист, уже имевший опыт стрельбы из точно «перечниц» — в Абиссинии, когда он вместе с казаками Ашинова и морскими пластунами Остелецкого оборонял форт Сагалло от солдат французского Иностранного Легиона. Жаль только, подумал Казанков, обойм к этой французской тарахтелке остались только три, и надолго их не хватит…
— Что ж это творится вашсокобродь? — Осадчий кулаком заколотил в казённик картечницы предпоследнюю обойму — Мы же им, чертям косоглазым помогать пришли, а они нас того гляди на ремни порежут? Где же, спрашивается, справедливость?
— Окститесь, унтер! — Казанков невесело хохотнул — Где Кохинхина эта гадская, а где справедливость? А толпе вы ничего не объясните — для них любой европеец враг, колонизатор, и ему следует сделать секим-башка. Будь тут их вожак, этот самый Тхует, или как-бишь-его — может, он их и утихомирил бы. А так — придётся нам самим как-нибудь справляться…
— А что, и справимся! — Осадчий вытащил из-за пояса кинжал-бебут, любимое своё холодное оружие, и положил на бруствер из мешков с рисом — в пакгаузе, где они укрылись, хранилось зерно. — От голода мы тут не помрём, вашсокобродь, вон провианта сколько, а там, глядишь, и наши подоспеют!
— Вашими бы устами, унтер… — Казанков поднялся, поправил заткнутый за пояс матросский абордажный палаш, обмотанный, за неимением ножен, куском брезента. — Вы тут заканчивайте, а я поговорю пока с нашими французскими друзьями. Надо понять, сколько у них оружия, патронов. Аннамиты вот-вот кинутся на приступ, нельзя терять ни минуты!
— Позвольте представить вам, Серж, моего спасителя! — сказала баронесса. Если бы не он — этот мерзавец Бёртон уж не знаю что со мной сделал…
Казанков, закончивший расставлять по постам матросов с «Ахерона» и немногих имеющих оружие гражданских, подсел к табуретом ему послужил поставленный на-попа бочонок, судя по запаху, из-под скверного кохинхинского рома. Француз сидел, привалившись к столбу, поддерживающему крышу пакгауза; из-под свежей повязки на плече (Камилла постаралась, не иначе!) сочилась кровь.
— Позвольте от всей души поблагодарить вас, мсье. — Казанков обозначил учтивый поклон.
— Бросьте… — Ледьюк махнул рукой и поморщился — видимо, даже такое движение причинило пробитому аннамитской стрелой плечу боль.– Это был мой долг, как офицера и цивилизованного человека. Уверен, вы на моём месте поступили бы точно так же.
Несомненно. — ещё один поклон. — Кстати, и супруг баронессыбудет крайне вам признателен. Если надумаете после этих событий оставить службу во флоте — он наверняка найдёт для вас должность капитана в своей пароходной компании.
— О да, Пьер, дорогой! — засуетилась Камилла. — Я скажу Шарлю, он о вас позаботится, если вас выгонят со службы…
Француз снова поморщился, на этот раз не от боли. Намёк на то, что за потерю двух новейших боевых кораблей дома его по головке не погладят, бы слишком прозрачен.
«Вот и поделом тебе! — мстительно усмехнулся (про себя разумеется) Казанков. — а то взяли, понимаешь, манеру лезть, куда не звали, и порядки свои устанавливать…»
И поспешил наложить завершающий штрих:
— Мы ведь с вами встречались, мсье! Вы, наверное, не помните меня — меньше года назад, у берегов Абиссинии. Вы тогда чуть не утопили мой «Бобр».[1]
— А-а-а, тот самый русский капитан, что задал нам перцу у Сагалло? — оживился француз. — Что ж, счастлив, что мои канониры стреляли в тот день недостаточно метко, и вы остались в живых. Должен сказать, что вам тогда повезло куда больше, чем моим людям в этом треклятом Сайгоне. Из обеих команд, — это две с лишним сотни! — спаслось едва три десятка, почти все ранены, многие тяжело… Но, прошу вас, скажите: вы-то
