Фаворит - Константин Георгиевич Калбанов

Вскоре я перестал подавать Силу на охлаждающий контур, и снижение замедлилось, пока, наконец, мои ноги не коснулись земли. Задействовал другие плетения, и шар быстро скукожился, а потом сам собой сложился, и теперь моему помощнику требовалось не больше пары минут, чтобы компактно упаковать оболочку в некое подобие ранца.

— Что за плетения ты используешь? — раздался за спиной знакомый голос.

Не сказать, что я не видел его приближения, но предпочёл сделать вид, будто не заметил. Признаться, понадеялся, что он со своим неизменным конвоем пройдёт мимо, но не судьба. Уж больно высокомерно ведёт себя этот пленник. С одной стороны, особое воспитание родовитого аристократа, с другой, привычка повелевать, высокоранговый одарённый, воин, ну и, наконец, мужчина пятидесяти семи лет от роду.

Нет, я не испытываю в его присутствии неловкости или неуверенности в себе. Но ведёт он себя так, что мне всякий раз хочется зарядить ему в морду. Неприятный тип. При этом его самомнение столь высоко, что он полагает, будто является мечтой всех без исключения девиц и женщин. Причём позволяет себе оценивающие взгляды и в отношении Лизы, но что бесит больше всего, Марии.

Увы, но бить морду высокородному пленнику нельзя. Уважительное отношение и достойное его титула и положения содержание. Тот факт, что мне с тремя одарёнными и четверыми холопами удалось уничтожить весь его эскорт, а самого пленить, не имел никакого значения. Как только этот козёл узнал, что я простой дворянин, на его лице тут же появилось пренебрежительное выражение.

Гонор это или храбрость, не суть важно. Трястись и лебезить он явно не собирался, а я не мог вбить ему зубы в глотку, чтобы стереть эту его улыбочку. Вот если бы мне нужно было вытянуть из него какие-нибудь сведения, тогда другое дело. А измываться над пленным просто потому, что тот ведёт себя вызывающе… Как по мне, то так поступают только трусы и больные на всю голову ублюдки. Я себя ни к тем, ни к другим не относил.

— Мне казалось, что воспитанные люди начинают разговор с приветствия, — обернувшись к калга-султану, произнёс я.

— А мне казалось, что юношам не пристало разговаривать со старшими в подобном тоне. Пусть ему и удалось пленить его. Или у русских не принято почитать старших? — хмуро поинтересовался Мехмед.

Не нравится. А т-ты чего ожидал, мила-ай, когда вот так к другим? Думаешь, ты у себя во дворце?

— Что посеешь, то и пожнёшь, — пожал я плечами.

— То есть ответа на свой вопрос я не получу?

— Кагла-султан, это русский лагерь, и вы тут не гость, а пленник. В этой связи вы лишены права задавать вопросы, и всякий раз, когда вам захочется о чём-то поинтересоваться, я советовал бы вам спрашивать на это разрешение.

— Полагаешь, что положение фаворита великой княгини даёт тебе право дерзить, пусть и пленённому, но калга-султану Крымского ханства.

— Полагаю, что кое у кого в полку слишком длинный язык, — произнёс я, отмечая про себя, что пленник активно собирает информацию, и болтунов среди личного состава, увы, хватает. — Что же до моей дерзости, то я всегда беру на себя ровно столько, сколько могу унести без посторонней помочи и уж тем паче без заступничества.

— А как насчёт поединка? — смерил он меня взглядом.

— Увы, но я лишён возможности принять столь заманчивое предложение. Вы здесь не для моих упражнений в воинских умениях, а чтобы убедиться, что Крымскому ханству следует сбросить с себя ярмо протектората Турции и стать равноправным союзником сильного княжества.

— Азовское княжество? Слышал, — усмехнулся Мехмед. — Вам просто повезло, что я вас недооценил и ударил даже не вполсилы.

— Пятьдесят тысяч против двух это называется недооценил?

— Я намеревался раздавить вас, после чего отправиться в набег на русские земли. Н-но… — он развёл руками.

Вот же паразит! Это его войско умылось кровью и откатилось не солоно хлебавши. И это он оказался в плену. Но ведёт себя так, словно именно он является хозяином положения.

Я вдруг поймал себя на мысли, что злюсь и ищу повод зарядить ему в бубен. Вот так, без хитростей и экивоков, просто дать в морду от всей своей широкой души. И ведь знаю, что мне это по плечу.

Да, передо мной пятидесятисемилетний мужчина в расцвете сил, Сила ему в помощь. И он настоящий воин, факт. Тот, кто учился сражаться с самого детства и оставил за плечами сотни схваток и десятки поверженных врагов. А может, и сотни, кто знает, насколько бурной у него выдалась жизнь. Так что на его стороне, можно сказать, преимущество в виде жизненного опыта, и мне не зазорно с ним драться.

Вот только всё это ребячество. Твою м-мать! Да ведь он опять издевается! Поймал меня на дешёвый крючок и мысленно посмеивается, вновь надев маску превосходства, граничащую с презрением.

— Поединка говорите, — смерил я его взглядом.

— Заинтересовало?

— Ну, не я вас вызвал. Подлая схватка?

— Но прежде ты выпьешь блокирующее зелье.

— Прежде я испрошу разрешение на поединок.

— Согласен. И всё же, что за плетения ты используешь, чтобы этот шар взлетел? Стихия воздуха?

— Совершенно верно, — и не подумал я откровенничать.

Я сделал Мехмеду приглашающий жест в сторону палатки Долгоруковой и пошёл первым. Не хватало только идти следом за ним. Пусть уж лучше сам идёт за мной. Причём под конвоем! Стоять! Опять детство в заднице заиграло? М-да. Всё же должное воспитание и жизнь в соответствующей обстановке дорогого стоят. Я-то, по сути, босяк, хотя и воспитывался в дворянской семье, а вот этот настоящий аристократ, и не имеет значения, что татарин.

Ладно. Вот сейчас набью ему морду, а там, глядишь, и полегчает. Набью, никаких сомнений. М-да. Только не полегчает. Ведь верх всё одно останется за ним, потому что кулаки решают далеко не всё. Он меня уже уделал. А всё потому, что я полез на поле, где заведомо слабее. Ну что тут сказать — век живи, век учись, дураком помрёшь.

А что это он там вещал насчёт плетений воздуха? Да ничего особенного. Первое, что должно прийти на ум местным,