Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
История тринадцатая, о том, что принесло утро
Утро принесло в город подобие спокойствия. Казалось, ужасы прошли вместе с ночью. В кварталах, упорядоченных эфемерной испанской властью, возник какой-никакой, но порядок. Порядок, означавший — назначенный испанцами офицер — власть. Ирландец — должен подчиняться или проваливать на четыре стороны. Англичанин — пленник и должен довольствоваться жизнью. Странной, скудной жизнью внутри большой деревянной церкви. Храм Святого Петра, пусть и еретический, выполняет древнюю роль убежища. Просторный неф обратился теснотой, пронизанный солнечными лучами воздух — спертыми испарениями. Не песни, стоны возносятся к небу, но хотя бы возносятся. Снаружи — англичанин вне всякого закона.
Но даже здесь, униженные и разоруженные, враждебные партии изрыгают бессильные обвинения и проклятия.
— Это вы целовались с испанцами! — сторонникам парламента.
— Зато вы снюхались с католиками и ирландцами! — роялистам.
Правы, пожалуй, лишь призывающие чуму на оба воинствующих лагеря. Ибо одна вина лежит на них обоих, и это вина главная. Причина, отчего на помощь не явилось ни одной роты английской милиции, хотя донесение о пожаре в Спайтстоне прибыло в столицу острова давно. Размер острова — пеший дневной переход, но губернатор поднял свою милицию, парламент — свою. Обе стоят на месте — идет спор о подчинении, да о взаимодействии, как союзников — на все еще гипотетический для Индиан-бридж случай, в котором воевать придется не друг с другом, а с кем-то еще. Так что милиционные роты стоят, и стоят друг против друга.
«Испанцами» занят не весь город, только важная его часть. Район складов. Центр — и подступы к внутренним фортам. Север. На юге — гульба. Ром рекой, и повстанцы — приходи да бери. На севере вместо пьяной радости — тревога, усталость, недоумение. Руфина не знает, отчего нет английских резервов. Велела ждать — с минуты на минуту. Вот и ждут, палят жаровни. Иные — бросают позицию и уходят туда, где весело. Остальные дожидаются. Рокочет барабан. Сзади. Потом появляется колонна. Впереди алое с золотом знамя.
Все то же запасное, с «Ковадонги». Найти среди ирландцев барабанщика — несложно, большинство — бывшие солдаты. Руфина начала обход. Сначала главное — корабли. Потом отряды, принявшие ее руку ночью. Соваться в пьяные кварталы? Нет. Захотят, приползут сами.
Раскатистая дробь и кастильский стяг заставляют людей подняться, подойти. Толпа охватывает с трех сторон, с четвертой — колонна верных. Каштановые космы вьются по ветру. Хотя капитан де Тахо больше не пытается сойти за мужчину.
— Я явилась сюда за солдатами. Солдаты мне и нужны. Всякий, кто согласится с кодексом береговой охраны, будет вывезен. Клянусь честью. Всякий, кто не согласится, — меня не интересует.
— А женщины?
А их немало.
— Пусть приносят присягу. Маркитантки в армии тоже нужны и тоже обязаны следовать субординации. Я никого не держу и не гоню. Я зову за собой.
После этого — Кодекс. Чтоб осознали. Он еще сырой, и статей всего десять, зато короткий, четкий и страшный.
Неповиновение приказу атаковать или держать оборону — смерть. Неоказание поддержки товарищу — смерть. Сдача в плен без достойных оснований — смерть. Утаивание добычи от товарищей — смерть. Остальные наказания — на усмотрение суда товарищей.
— Кодекс распространяется на всех воинов береговой охраны, от новобранца до командующего. — Руфина уже охрипла, отчего жесткие статьи только злей кажутся.
Многие принимают присягу. Куда деваться, корабли-то присягнули. Там было веселей, там пришлось стрелять и бросать за борт. А на суше… Кто остался — тот мертв. Те, что сгоряча ушли на юг, в область криков и песен, — пожалеют.
Руфина дерет горло — заглушает мысли. Стоит остановиться, в голову лезут недавний разговор, неожиданное молчание Хайме и ее — а кажется чужим! — тихий голос, без конца повторяющий: «Чем я лучше? Чем мы лучше? Чем хуже орден? Чем хуже пираты?». Всего несколько минут тишины — и на месте командира задумчивое существо, безразличное ко всему, кроме внутренней боли.
Спасибо Патрику, влепил оплеуху. Щека и теперь горит. А висеть на правой руке Хайме, видать, ее судьба. И влепить, в свой черед, по морде телохранителю. Да так, чтоб запомнил!
— Заткнись и делай дело, — заявил чудом спасенный лейтенант О'Десмонд. — Обещала вытащить людей? Изволь держать слово. О душах на Ямайке мы подумаем. Или даже в Гавану сходим. Наверняка найдется какой-нибудь святой отец, с которым ты сможешь это обговорить.
Остается сказать «спасибо». Единственному человеку, который понял. Спас. От потери настоящей чести, а не той, что между ног.
— Спасибо, Патрик.
Обиженного взгляда Хуаны капитан не видит, а ей больно, словно самой лицо разбили. От несправедливости. Хайме-то капитана спас по-настоящему. А «спасибо» — тому, кто дал оплеуху. Нет, Хуана такого не понимает и понимать не намерена, зато точно знает, что теперь хозяйка богатыря-красавца не заполучит. Какая бы раздворянка ни была. Не по чину ей, змеюке неблагодарной, на груди пригретой…
Обход позиций завершен. Последнее совещание. Дом судьи Джонса вполне цел — судья в церкви, сам же и настоял. На столе, вместо карты, торопливый абрис.
— Итак, всего целого в Спайтстоне — три форта, а скорей, замка. «Орешек» и «Дания» в городе, «Дувр» на господствующей высоте к востоку. Они нам ничем не мешают. Та же церковь, только каменная. Много напуганных людей внутри.
Улыбка. Выдавила — и молодец.
— Зато мешает батарея Хейвуда на севере. Гавань простреливает. А погрузить всех новобранцев с необорудованного побережья… Можно. Но долго. Значит, батарею нужно взять, быстро. К сожалению, все свезенные на берег пушки заняты в обороне улиц. Новые… Ну, это опять песня про необорудованное побережье. Если снять орудия с улиц, гарнизоны в фортах могут решить, что они недостаточно напуганы.
— Пусть только выйдут!
Временный капитан О'Малли опьянен победой. Хорошо, что отвечает ему Патрик. Мало того что такой же ирландец, так еще и хорошего рода, славного.
— И выйдут, и перемолотят твою роту. Три аркебузы, мушкет, пара пистолетов, десяток пик — остальное ножи, топоры и мачете. Ваша сила — баррикады и пушки. Пушка, она сотни мушкетеров стоит, а от алебарды при штурме завала толка немного. Вот и выходит, что так ты с англичанами вровень. А если у тебя пушки забрать? Или мушкетеры перещелкают, или алебардисты завал растащат. Для того у них на обухе крюки удобные.
— Тогда — что делать?
Руфина знакома с сухопутной войной только по рассказам отца, это не порядок в порту наводить! Но когда возвысить голос на совещании — знает.
— Для этого мы собрали совет. Патрик?
— Посмотрим… Периметр трогать нельзя. Англичане медлят с контратакой, по-моему, для того, чтобы собрать большее ополчение. А всего остров может выставить тысяч пять.
Скорей, меньше. Но не стоит недооценивать врага.
— Тогда?
— Снять орудия с внутренней линии.
— А форты?
— Взять.
— Их еще ни разу не брали!
— А у осаждающих пушки были?
Хлопок ладони по столу, похищенный у морского генерала де Урсуа. Тишина.
— Сеньоры, благодарю вас. Патрик, взять центральные форты сможете?
— Да.
— Хорошо. Тогда все роты, блокирующие центральные форты, с этой минуты подчинены вам, как временному полковнику. Я же начинаю подготовку ускоренной атаки батареи Хейвуда. Мне помогают роты…
Форты «Орешек» и «Дания» в ночной замятне оказались на одной стороне, хотя об этом и не подозревали. Потому из беженцев собрали как раз тех, кого ирландцы больше всего ненавидели. Людей, которые не ждали пощады — и убедили командиров занимающих укрепления рот, что лезть в город опасно и бессмысленно. Потому, как совершенно неясно, что происходит.
Что десант, ясно. Вопрос, чей? Испанский? Или все-таки роялистов? Или Парламент пожелал поставить Ямайку под полный контроль? И кому помогают испанцы? Соваться на перегороженные баррикадами улицы с неполной ротой ополченцев, зная, что там может резвиться терция фландрских ветеранов при поддержке отряда кавалеров? Поищите других безумцев.
С утра выяснилось — над городом вьются самодельные зеленые флаги, наспех приспособленные из скатертей, занавесок, обоев. И желтое полотнище с кровавой каймой. И ни намека на английское знамя. Значит, только иноземцы и мятежный сброд? Тем хуже. Кавалерам можно сдаться, «красноногим» — нет. Испанцы тоже не голуби. Возьмут да припомнят хотя бы резню в Смервике, когда испанский десант, голодом вынужденный сдаться, был хладнокровно перерезан. Исключение сделали для офицеров, за которых можно взять выкуп. Конечно, с той поры отношения и улучшались, и ухудшались, но вдруг?
