Чебурашка - Дмитрий Ромов
С друзьями? С какими, нахрен, друзьями? Капец… Разница во времени у нас четыре часа, значит позвоню завтра утром. У неё будет утро, а у меня уже день. История меняется на глазах… Не замахнуться ли на что-то большее? На спасение империи, например… Блин, но какого хрена она не возвращается? Вопрос остаётся без ответа и напоминает неприятную ссадину. Вроде и ничего страшного, но, с другой стороны, и хорошего тоже мало…
Я снова возвращаюсь домой, переодеваюсь и иду в гараж. Пора заняться своим новым другом. Автослесарь из меня тот ещё, конечно, но, как говорится, глаза боятся, а руки делают.
Открываю ворота, выкатываю Чебурашку и примеряюсь, соображая, с чего бы мне начать. Для начала, думаю, сниму и вытащу сиденья, потом обшивку дверей. Её, блин, хрен снимешь с кондачка… Завальцована сучка. Половое покрытие, потолок… М-да…
Открываю багажник. Запаска, грязные тряпки, какие-то поршни, или хрен знает, что это… Тормозные вроде цилиндры… О, клаксон знатный… Под правой фарой проржавело всё… Походу придётся полностью всё снимать с кузова, кроме движка… Это не только для того, чтобы найти клад, но и чтобы привести дружка в порядок.
Нужно зачистить ржавчину, кое-где зашпатлевать вмятинки, зашлифовать… Блин, стёкла тоже наверное, придётся снимать. Да, ёлки, работы здесь охренеть сколько, конечно. Ну, до восемнадцатилетия время есть.
— Чебурашки, чего делаете? — долетает до меня насмешливый голос.
Я оборачиваюсь и вижу… вот тебе раз… Я вижу идущую ко мне Вику.
— Бонжурчики, — киваю я. — Вот, смотрю, с чего начать. Хочу сделать из него офигенную тачку.
— А он разве уже не офигенный?
— Офигенный, но пока ещё не максимально.
— Страшно представить, каким он будет, когда достигнет максимума, — улыбается она.
— Неотразимым. Как и я.
Она смеётся.
— Ну, давай, прокати, а то я так и не поняла пока, чего в твоём Чебурашке такого хорошего.
Ну, что тут будешь делать, сама ведь пришла, какой тут ремонт, нужно покатать барышню.
— Серьёзно? Не боишься?
— Я? — с вызовом бросает она и в этом «я» проскакивает что-то их семейное, Хаблюковское.
— Ну, падай тогда, — говорю я и открываю дверку. — Погнали!
Она забирается внутрь, я закрываю гараж, и мы выезжаем.
— Куда поедем?
— Ты уж сам реши, — усмехается она.
— Ладно, тогда на тот берег. На речку, идёт?
— Как скажешь, — кивает Вика. — Сегодня ты начальник.
— Только сегодня?
— Посмотрим, — усмехается она.
Мы выезжаем из двора и вливаемся в поток машин. Доезжаем до Кузнецкого и вязнем в веренице грузовиков. Переезжаем через мост, едем по Красновке и выскакиваем, наконец, из города. Поста ГАИ здесь нет, поэтому я это направление и выбрал.
— Ну как тебе? — спрашиваю я.
— Ну, чёт пока не ахти… — делает скептическую гримаску Вика. — Инвалидка, да инвалидка. Тарахтит и на колдобинах трясётся. Не знаю даже, что ты в нём… Э-э-й… Ты чего… Артём! Хорош, притормози! Артё-ё-ё-м!!! А-а-а!!!
Я вдавливаю педаль, и мой маленький «Порш» превращается в ракету и становится необузданным монстром. Его немного ведёт в сторону, но он не сдаётся и прёт какое-то время бочком, как кошка, испугавшаяся большого огурца.
Вика визжит, будто на американских горках, а я хохочу, изображая Мефистофеля. Через некоторое время я сбавляю скорость и дальше мы просто летим вперёд, без особого экстрима.
— Ну, что скажешь? Инвалидка, да? Всё ещё не ахти?
— Атас, Артём! — кричит она, — Страху натерпелась! Но это классно! Класс, да! Давай ещё так!
— Вон там под горку даванём.
И я снова заставляю её кричать от ощущения, будто она сама, безо всякой машины, летит над дорогой с бешеной скоростью. Ну, честно говоря, скорость те то, чтобы прямо бешеная, но ощущения от разгона довольно острые, это правда.
Мы заезжаем в Журавли и, проехав через деревню, попадаем на берег реки. Здесь пусто и кроме нас никого нет. Мы выходим из машины, садимся на большущее бревно и смотрим, как течёт река и любуемся пока ещё далёкой панорамой города.
Изредка пролетают медлительные мухи, по реке лениво плывут редкие брёвна. Сегодня тепло, настоящее бабье лето, так что солнце, хоть уже и выглядит изрядно утомлённым, ещё хорохорится и из последних сил припекает. Но дело уже к осени… Ночи становятся холодными, осенними. Быстро лето пролетело… Всё всегда быстро пролетает. Всегда…
— Ну ладно, — говорит Вика, словно подтверждая мою мысль. — Надо возвращаться. Было классно, но уже пора.
Она поднимается, а я остаюсь на месте. Сижу и щурюсь на солнце. Хорошо. И ехать никуда не хочется. Вика обходит меня сзади и опирается, наваливаясь всем телом, кладёт локти мне на плечи.
— Не хочется уезжать, да? — тихонько спрашивает она.
Не хочется…
Её руки опускаются мне на грудь, а губы касаются уха.
— Мне тоже… — шепчет Вика. — Не хочется…
Я поворачиваю голову, и она чуть подаётся вперёд, на мгновение замирает, а потом… А потом наши губы соприкасаются, и она не отстраняется, а, наоборот, прижимается плотнее.
Я поворачиваюсь всем корпусом, обхватываю её и прижимаю к себе. Она не сопротивляется, но оступается и падает,усаживаясь на бревно. Наверное, это довольно чувствительно, но Вика не подаёт виду и продолжает меня целовать.
Всё это наваждение длится минут десять, а, может быть, мне только кажется и, на самом деле, проходит не десять минут, а десять лет или десять жизней. Я не знаю. Нацеловавшись, мы сидим обнявшись. Она приваливается ко мне спиной, а я прижимаю её к себе…
Кажется, мы только что вступили в заговор против всего мира. Против затухающего светила, против брёвен и даже против течения времени. Просто и без затей. Раз, и всё переменилось. И теперь кроме нас в мире нет больше ничего существенного. Но в этой тихой радости я вдруг ловлю себя на том, что чувствую внутри себя что-то смутное, необъяснимое, тревожное и странным образом похожее на чувство вины…
Я отмахиваюсь от это го чувства и когда солнце превращается в красный шар, а от воды начинает тянуть холодом, встаю, подаю Вике руку и веду к машине. Открываю дверцу и возвращаю её в свой космический снаряд. Пора возвращаться на Землю.
Мы въезжаем в город и двигаем в центр. С Кузнецкого я сворачиваю на Советский, а тут уже рукой подать до Викиного дома. Она молчит
