Возраст – преимущество - Виктор Сергеевич Мишин
Восстановился я уже к новому, сорок пятому году. Чувствовал себя вполне хорошо, еще бы, питание на удивление было отличным, уход еще лучше, а обязанностей не было никаких. Под самый праздник домой заявился сам полковник, с порога объявивший, что все, Германии конец, и что делать дальше, он не знает, так как самое важное для него это спасение семьи. Вот тогда, прямо при жене, я и выложил карты на стол. Начал я просто, прямо предлагая полковнику спасти жену и дочь, с сыном, увы, помочь не могу, так как тот на фронте. Если полковник сможет добиться для него короткого отпуска, то тогда поможем всему семейству. Дюррер, надо признать, меня удивил. Он не вскочил с криками и попытками меня пристрелить, а спокойно поднял на меня свои усталые глаза и произнес:
– Как давно тебя завербовали, Юрий?
Я не отводил взгляд, смотрел прямо и твердо. Что говорить, я привык к этому человеку, он не сделал мне ничего плохого, вся его вина в этой войне состоит в том, что он является отличным специалистом по подготовке диверсантов. Офицер спецназа, так сказать. Я никогда не видел, чтобы он лично кого-то убивал. Та единственная атака на лагерь партизан под Ровно далась ему с трудом. На него давили сверху, он вынужден был действовать, а тут я. После ранения, полученного той ночью в лесу, он не занимался ничем, кроме административной работы в школе абвера, а ко мне и вовсе относился как сыну.
– Немного не правильная постановка вопроса, герр полковник, – я сделал вид, что смутился. – Я никогда и не служил Германии, вот в чем дело.
– Как это? – Глаза полковника Дюррера, казалось, лопнут от удивления. – Ты же громил партизан, ходил к ним в тыл, выдавал…
– Вы лично видели, чтобы я кого-то убивал? Вы помните хоть одного партизана, доставленного мной живым? – Видя непонимание в его глазах, я продолжал: – Я мог бы рассказать вам одну увлекательную историю, но не знаю, готовы ли слушать так долго.
– Рассказывай, я хочу узнать правду. Если тебя беспокоит арест, то даю слово, что не выдам тебя. Ты мне дорог, да и не вижу я смысла в твоей смерти.
Тогда я и рассказал полковнику о своей жизни. С самого двадцать второго июня сорок первого года. Рассказывал со всеми подробностями, после слов о гибели матери жена полковника потеряла сознание, пришлось прерваться, пока муж приводил ее в чувства. Но женщина не ушла, напротив, сделав несколько глотков воды, она убедила мужа дать ей возможность выслушать мой рассказ. Рассказывал я, повторюсь, со всеми подробностями, отчего не по себе становилось даже самому полковнику, не говоря о жене. Она наверняка представила себе, как ее сына или дочь вот так же, как меня самого, заставляют присягнуть на верность врагу.
– Так все же, – не удержался во время очередной паузы Дюррер, – почему ты думаешь, что я буду нужен ТАМ?
– Ответ прост на самом деле, – усмехнулся я, – почти всему, что я знаю и умею, я обязан абверу. Ведь учился я именно здесь, так что у вас есть то, что вы можете дать Союзу.
Когда я рассказал о том, что я и есть тот самый мальчишка, что сильно вредил шестой армии в Сталинграде и которого никак не могли поймать, Дюррер обалдел еще больше. Дойдя до моего появления в Ровно, полковник даже вскочил с кресла.
– Так это вы уничтожили Коха? – он заходил по комнате, жестикулируя и ругаясь, я не перебивал его, давая возможность выговориться. – А ведь я подозревал тебя, тогда, во время нашего знакомства. Нет, я не заметил разницы с настоящим Осипчуком, тебе повезло, что я просто не помнил, как тот выглядел. Дальнейшие твои поступки убедили меня в твоей преданности, сомнений не было, ты казался своим на сто процентов.
– Это было самым трудным, если бы тогда вы заявили, что я самозванец, со мной было бы покончено раз и навсегда. Но судьба распорядилась иначе, надо отдать ей должное.
– Ты, парень, просто уникум, твое бесстрашие, отвага, теперь я понимаю, откуда все это. Немцы причинили тебе много вреда, как же ты можешь после все этого жить вместе с нами. Удивляюсь, ведь с самого начала войны нас убеждали в том, что все большевики только и хотят, что уничтожить Германию.
– Это ваш идиот Геббельс так считал, – махнул я рукой. – Если вспомните, до войны наши страны отлично ладили. А если взглянуть чуть шире на эти проблемы, то сразу становится ясным замысел англосаксов. Они любой ценой не допустят сближения Германии и России, ибо вместе мы – сила. Наши недра, природные богатства, ваши знания и порядок могли бы свернуть горы, и этого не хотят допустить на Западе.
– Да, парень, сейчас ты кажешься мне еще старше, чем казался ранее.
– Меня заставили повзрослеть рано, в десять лет дети играют в песочнице, а я убил первого человека. Гниду, правда, но все же человека. А уж школа абвера заставила меня и вовсе стать взрослым. Тогда, в сорок первом, я не выжил бы, не начни я думать, как взрослый мужчина.
– Раз ты из первых курсантов, значит, проходил обучение не Варшаве или Кенигсберге, а в Германии?
– Да.
– Я слышал об этой школе, у нас такого никогда не было. Вас ведь заставляли убивать друг друга, чтобы проявить верность Германии, так?
– Мне повезло с самого начала. Я не убивал никого, кто не заслуживал этого. Первым, как уже рассказал, был перебежчик, предатель, кинувшийся на меня с ножом и чуть не отрезавший мне голову. Потом были другие… Извините, господин полковник, думаю, это уже не важно.
– Да-да. Я бы хотел услышать, что ты хочешь делать дальше. Уйти со мной назад, к большевикам?
– Если бы я просто хотел вернуться на Родину, давно бы уже был там.
– Что тогда? У тебя задание?
– Задание у таких, как я, одно – приближать победу. Но у меня лично есть огромное желание совершить одно дело, которое я обдумываю с прошлого лета.
– Ты не боишься рассказывать мне все это, думаешь, что я уже завербован? – усмехнулся полковник.
– Мне не нравится слово завербован. Я бы назвал это сотрудничеством. Если бы вы хотели меня сдать или убить, уже сделали бы это. Вы разумный человек, зачем делать ненужные шаги? Войне конец, режиму фюрера – конец, Германию ждет капитуляция и… Вы же помните, что было после Великой войны?
– Полное разграбление и унижение всего народа, – кажется, Дюррера даже
