Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов
Получасом позже, когда во дворе, как куры на насесте, расселись по скамеечкам бабки, вроде как приглядывающие за малышнёй, и мелькнули ребята из Лёвкиной компании, мы с кузеном тоже выползли из квартиры. К этому времени уже распогодилось, и небо, по-прежнему сероватое и скучное, уже не грозится разродиться сиюминутным дождём.
— Жиденята, — услышал я старческий голос, и, не удержавшись, дёрнулся и чуть повернул голову, ловя боковым зрением ветхую бабку в каком-то подобии телогрейки, только что длинной, чуть не до колен, вытертой и лоснящейся.
Опираясь на клюку, она сидит на скамейке, глядя на нас старческими глазами. Из-под заношенного, некогда цветастого платка, повязанного так, что он слегка врезается в морщинистые, несколько обвисшие щёки, виднеется несколько прядок седых волос, начавших уже желтеть. Вид — патриархальный и благообразный, так и просится на открытку, иллюстрирующую русскую деревню.
— Вон тот, носатый… — продолжила бабка с открытки, обращаясь к товарке по левую руку, одетой в жакет из зелёной пряжи, одетый поверх ситцевого чёрного платья в крупный белый горох, — Он и предложил купаться, да наверное, сам и утопил.
— Известное дело, — не сразу отозвалась зелёная жакетка, — жиды! Небось праздник какой у них, вот кровь христианская для мацы и понадобилась.
— Праздник… — задумалась первая, пожевав дряблыми губами, в церкву надо зайти, свечку поставить. Давно, грешная, не была…
Она мелко перекрестилась, и вторая, будто подхватив вирус, закрестилась тоже.
Я недобро глянул на бабок, борясь с желанием сказать… ну хоть что-нибудь!
— Ишь, пялится! — тут же отреагировала первая, благообразная.
— Известное дело, — авторитетно отозвалась товарка в зелёном, широко перекрестив нас, — Честной крест Господень для их как огонь!
— Не обращай внимания, — равнодушно сказал Лёва, потянув меня от подъезда, и я, несколько выведенный из строя этим равнодушием, и, кажется, привычкой к подобным словам, послушно последовал за ним.
За сараями уже несколько человек из Лёвкиной компании. Вика с братом, двое мелких, лет по девять, насупленных мальчишек с неизбежными в таком возрасте ссадинами на коленках и локтях, и беленькая, полупрозрачная девочка лет десяти-одиннадцати, с покрасневшими глазами и носиком. Негромко поприветствовав друг друга, уселись рядом и замолчали.
Вот надо что-то сказать… хотя бы для того, чтобы разбавить эту сгустившуюся атмосферу безысходности и уныния. Да и нужно двинуть в массы правильную версию произошедшего, не мешало бы… Но с чего начать?!
Потихонечку разговорились, роняя по одному-два слова, и, медленно, мы начали проговаривать вчерашнюю ситуацию, не касаясь, будто сговорившись, утонувшего мальчика. Всё как-то мучительно, вокруг да около…
Постепенно подтянулись и все остальные из компании, рассевшись на лавочках и брёвнах нахохлившимися воробьями. Но, впрочем, разговоры пошли чуть живей, и я, пользуясь случаем, вбросил в массы, почему именно Лёвка считает себя виноватым, и версия эта, к великому моему облегчению, не вызвала у ребят какого-то внутреннего протеста.
Напротив, его начали утешать и сочувствовать.
— Я вот тоже… — шмыгнул носом один из мелких, — если бы раньше внимание обратил, что Лёха долго не выныривает…
Не договорив, он зашмыгал вовсе уж отчаянно и подозрительно, но справился, не заплакав и не засопливившись.
— Да… — глухо сказал тёзка, — мама постоянно нам твердит — не балуйтесь на воде, не балуйтесь! А вчера так полотенцем…
— Ага, — вздохнула его сестра, — лупит и сама плачет, плачет и лупит… а потом села прямо на пол, и ну реветь! В голос! Ну и мы…
— Я вчера так плакала, что два раза за ужином подавилась, — мрачно добавила беленькая девочка, — Чуть не задохнулась! Я и есть не хотела, но бабушка…
Она так дёрнула плечиком, что и без слов стало ясно, что бабушка там — домашний тиран, что, собственно, в этом времени воспринимается скорее как норма.
— Ага… — озадачился я, и в голове закрутилось что-то очень и очень важное… — Чуть не задохнулась, говоришь?
Хмыкнув смущённо, та пожала плечами, и разговор начал было сворачивать куда-то в сторону. А вот хрена…
— Лёвка! — скомандовал я, — Ну-ка встань!
Хмуро покосившись на меня, кузен встал, а я, будто обретя крылья, забегал вокруг, подбирая нужные слова и интонации.
— В посёлке один ссыльный показывал, — обойдя Лёву сзади, поясняю на ходу, — Если задыхается человек, если подавился чем-то, то не по спине надо, а вот так…
Лёва пыхтит, но послушно изображает из себя медицинский манекен, на котором я демонстрирую метод Геймлиха[43].
— Как? — заинтересовался тёзка, — Покажи! А то отец с работы когда приходит, вечно давится…
— Балда! — констатировала Вика, отвесив брату звучный подзытыльник, и уже для нас пояснила:
— У отца горло повреждено. На фронте сперва, осколком, а потом, в сорок седьмом, уголовники чуть не убили, в…
Договаривать она не стала, осёкшись, и я мысленно договорил за неё «— В лагере…»
— Он всё время на работе задерживается, — продолжила она, — усталый приходит, иногда в девять вечера.
— В автобусном парке работает, слесарем, — влез тёзка, — Автобусов мало, деталей не достать, а эксплуатируют их — в хвост и в гриву! Давай-давай!
— Ну да, — кивнула его сестра, — и спрашивают… А у папы горло. Ему медленно есть надо, и аккуратно, а у него глаза прямо за столом закрываются!
— Так что давай… — она не договорила, и я начал показывать, объясняя всё подробно.
— Ух… — выдохнул тёзка, распрямляясь, — так не только еду, но и лёгкие выплюнешь!
— Это так кажется, — уверенно ответил я, — Проверенный метод.
— А почему тогда нас не учат? — засомневалась беленькая девочка, — Спасение на водах все знают, а это ведь тоже важно!
— Балда, — негромко сказал Вика, закатывая глаза, и наклонившись к ней, зашептала.
— … ссыльный, — смог разобрать я, — мало ли, кто…
— А-а… — «поняла» беленькая Алёнка, — ясно! Но…
— Балда, — ещё раз повторила Вика, и подруга замолкла, нахмурившись. Ясно, что она подбирает какие-то аргументы, но…
… ясно и то, что в СССР даже дети в возрасте десяти-одиннадцати лет понимают, что иногда лучше — молчать!
— Участковый! — сдавленно прошипел выскочивший из-за сараев Вовчик, на ходу застёгивая пуговицу на штанах, — Сюда идёт!
— А, вот вы где… — сказал вчерашний милиционер, несколько вымученно улыбаясь.
— Здрасьте, дядь Петь! — вразнобой загомонили мы, и, поскольку участковый решил присесть, задвигались, освобождая ему место на бревне.
— Здравствуйте, дети, — несколько запоздало поздоровался он, щуря набрякшие глаза и доставая портсигар. Прикурив, он помолчал, сделав несколько затяжек, а после прочитал нам короткую и достаточно казённую лекцию о безопасности, и о том, что старших нужно слушаться!
От участкового пахнет табаком, алкоголем, «Тройным» одеколоном, сапожной ваксой, по́том и чем-то неуловимо, но явственно казённым, проявляющимся у всякого служивого, с корнями вросшего в Систему и не мыслящему себя вне её. Запах
