Возраст не помеха - Виктор Сергеевич Мишин
– Ань, ты должна выжить, я прошу тебя, уходи…
– Скажи мне, Захар, кто ты на самом деле. Ты колдун?
Они все время меня на этот счет пытали, упрашивая рассказать о себе. При довольно близком общении (мы же были постоянно вместе, более полугода жили, тренировались, а затем выживали в тылу врага) ребята заподозрили во мне что-то такое, что не укладывалось в их мировоззрение. Я много знал, много умел, и все это в теле ребенка.
– Анюта, родная, уходи! – Времени было мало, мы хоть и глубоко в лесу, но немцы где-то рядом.
– Расскажи и уйду, – потребовала Анна упрямо.
– Я взрослый человек, мне почти пятьдесят лет, просто я из другого мира, точнее, из будущего. – Девушка смотрела на меня широко распахнутыми глазами… и верила. – Не знаю, как я сюда попал, но я занял тело маленького ребенка, а дальше все, что тебе известно – правда. Меня взяли немцы и, выучив в школе диверсантов, закинули к нашим в Сталинграде. Две недели я водил за нос всю шестую армию вермахта, но все же прокололся и меня чуть не ухлопали. Дальше было восстановление и вы.
– А что в будущем, мы победим? – Аня плакала, а я не понимал почему.
– Конечно, в мае сорок пятого…
– Так долго! – воскликнула девушка.
– Ты же видишь, на себе почувствовала силу врага, что ж удивляться. Только не спрашивай о коммунизме, ладно?
– Уже хотела. Как люди жить будут?
– Да в целом нормально, после две тысячи четырнадцатого станет хуже, войны начнутся, небольшие, но и там будут гибнуть люди, много людей.
– Кто будет воевать?
– Это долго рассказывать, прости, ты все равно не поверишь.
– Почему?
– Потому что воевать будет Украина.
– Как это? Украина же в составе СССР!
– Ага, до девяносто первого года.
– А с кем она будет воевать?
– С Россией.
– Что?! – девушка даже поперхнулась.
– Я же говорю, не спрашивай, не поверишь. Знаешь, ты можешь помочь стране и людям. Выберись, обязательно выберись и сделай так, чтобы бандеровцев, их сейчас ОУН-УПА называют, добили после войны. Если хоть немного этих уродов останется, нацизм вернется, причем уже не в Германии, а именно на Украине.
– Я привыкла во всем тебе верить, поэтому хоть и тяжело, но поверю и сейчас. Но ты сам должен был донести все это до…
– До кого? До Кремля? – смеюсь я и кашляю. – Там все руководство с Украины, они никогда не поверят, что их потомки однажды заявят, что Красная армия не освобождала Украину, а оккупировала, уничтожала украинцев и все остальные народы. Меня никогда бы не допустили до Сталина, но, если бы и допустили, он все равно бы не поверил. Это ты веришь, потому что узнала меня хорошо и знаешь, что я никогда не вру, а он? Думаешь, меня будут слушать полгода или год, чтобы удостовериться в моей честности? Забудь, меня просто шлепнут и все, потому как это проще.
– Я… я не знаю…
– Вот и прошу тебя лишь об одном, обязательно доживи и всячески продвигай идею о том, что национализм должен быть уничтожен. Только так и никак иначе. Любой национализм хотя бы на просторах нашей страны должен быть полностью задавлен, иначе это мина замедленного действия. После войны будут добивать оуновцев на Украине, так вот, это надо делать полностью и везде, желательно даже за границей, эти твари есть везде, даже в Америке. Ты лучшая в нашей команде, ты сможешь пробиться, старайся, выходи с инициативой, доказывай свое мнение и попадешь наверх, ну а там действуй по совести и правде. Я верю в тебя, девочка.
– Почему ты так уверен во мне? Ты всегда меня выделял, все это замечали, просто молчали, – девушка вперила в меня свои красивые глаза.
– Ты очень похожа на мою дочь, которую я потерял, попав сюда, ее даже зовут так же, Анной. Она очень настойчивая и честная, ты справишься.
Никогда еще в этой новой жизни я не говорил кому-либо о своей семье. Мне очень тяжело далось осознание того, что я их больше не увижу, поэтому и молчал.
– Собаки! – внезапно вскинулась Анна. Точно, далеко еще, но лай уже доносится.
– Уходи, найдешь отряд, помнишь точки?
Аня кивнула.
– Как я могу…
– Хватит! – рявкнул я жестко как мог. – Бегом отсюда, гранаты оставь, не пригодятся они тебе. Запомни, не воевать – бежать! Ничего постыдного в этом нет, задание мы выполнили, никто не смог, а мы выполнили, совесть чиста. Беги, девочка, и проживи достойно!
Она ушла. Я долго смотрел вслед, думая о жизни, черт подери. Умирать совершенно не хотелось. Не чувствуя ног, я попробовал ползти, пока получалось. Думаю, пуля в спине отключила нервные окончания и боли в ногах нет, а ведь они перебиты. Ползти на руках выходило легко, я скинул с себя почти все снаряжение, что было. Утопив в болоте винтовку, что оставила Анна, при себе оставил только МП-40, к нему у меня оставалось два магазина, правда один неполный уже. Две гранаты, отобранные у девушки, лежали в карманах. Ладно, пусть и сдохну, но еще пару-тройку гансиков за собой утащу. Обидно немного, но выбора нет.
Впереди открылась небольшая полянка, и находилась она на островке. До него далеко, метров двадцать по воде. Попробовать? А почему бы и нет. Рядом со мной росли небольшие деревца, достав нож, потратил минут пять на то, чтобы срубить одно такое. Умаялся так… Когда закончил, осознал, что лай собак стал ближе. Рассыпал по берегу остатки порошка для собачек, нехай почихают. Надо торопиться. Оказавшись в воде, открыл для себя неприятную вещь – ноги явно тянут меня вниз, а там дна нет, я шестом потрогал, он просто уходит во что-то мягкое и не упирается.
Плыть оказалось очень тяжело, я даже не представлял, что может быть так тяжело просто плыть. В Волге в прошлом году я болтался с одной сломанной ногой, а теперь вообще без них, плюс пуля в спине. Автомат тянул вниз, шест мешал, но он был нужен. Примерно на середине пути и почувствовал, что шест наконец-то уперся и глубже
