Евгений Токтаев - Тени надежд
– Ха! – выдохнул Пердикка, сбивая с ног вражеского воина.
– В воду их! – кричали слева.
– Давай, давай, жми! – напирали задние, почуявшие, что враг подается.
Кардаки показали спину.
– Стоять, трусливые ублюдки! – выл Аристомед, на глазах которого рушился мир и все надежды на возвышение.
Копье сломалось. "Второй Мемнон", как его звали персы, выдернул из ножен меч и, отбивая в стороны наконечники сарисс, бросился вперед, не в силах вынести позора. Даже до щитов македонян не добрался, повис на копьях четвертого ряда...
Кардаки с воплями сыпались в реку.
– Что там происходит? – встревоженно вглядывался вдаль Дарайавауш.
– Дозволишь узнать? – спросил Оксафр.
Шахиншах кивнул.
Гонец умчался, но вернулся довольно быстро.
– Кардаки разбиты! Аристомед отступает!
– Что?! – вскричал шахиншах, – скачи к Реомифру и Сабаку! Пусть они дадут пинка этим трусам и отгонят яванов от реки! Что у Тимонда? – вновь повернулся Кодоман к брату.
У Тимонда дела обстояли получше. Наемники к бою фаланг привычны и сеча в центре разгорелась жаркая. Эллины ломали древки сарисс, добираясь до схватки щит в щит. Особенного успеха они добились на своем правом краю, где шел сам Тимонд. Здесь против них стояли ионийские ополченцы Леонната. Опыта у них было мало, и гоплиты начинали понемногу пятиться.
Это заметил Набарзан, топтавшийся на месте. Он немедленно послал скорохода к шахиншаху.
– Позволь атаковать, повелитель! Мы добудем победу!
– Да поможет вам Ахура Мазда! – благословил Кодоман.
Тяжелая поместная конница приступила к переправе.
Антигон тоже видел, что Леоннат мало-помалу отступает. Стратег поудобнее перехватил кизиловое древко копья.
– Вперед, гетайры!
Пространство для разгона двух конных лавин было совсем небольшим, но сшибка все же получилась страшная. Щитов не было ни у кого, но персы, все же, имели преимущество в защите: шесть сотен знатнейших воинов, именуемых "родичами шаха", были прикрыты панцирями и поножами из мелких прямоугольных стальных пластинок, нашитых на кожаную основу. Даже на коней надели подобные нагрудники[57]. У гетайров доспехи куда скромнее.
Антигон, умело направляя своего ширококостного серого "фессалийца", уклонился от первой, самой кровавой сшибки, и теперь колол копьем, почти не глядя, не пытаясь высматривать слабые места в броне, похожих на железные статуи персов. Те в долгу не оставались, и стратег-автократор почти сразу заработал рану на левом бедре. Храпели кони, лязгала сталь. Множество воинов уже корчилось в агонии под копытами.
Селевк прикрывал Монофтальму спину, вертясь на конской спине, быстрее детского волчка. Его копье давно сломалось, и телохранитель бился мечом, клинок которого мелькал быстрее молнии. Скоро лишился копья и Антигон, тоже пришлось взяться за меч.
Основная масса персов, не защищенных тяжелыми доспехами, обтекала ревущую свалку, заваливая македонян стрелами. Правда, очень скоро луки стали практически бесполезными – высока вероятность повредить своим.
Набарзан, орудуя топором с клинком столь узким, что справедливее его было бы назвать чеканом, пробивался к военачальнику яванов, рассчитывая сойтись с ним в единоборстве. Он высматривал доспехи побогаче, и кричал по-эллински:
– Одноглазый! Сразись со мной, если ты мужчина!
Голос его тонул в потоке черной брани, льющейся со всех сторон.
– А, умри, явана! – брызгал слюной потерявший оружие перс, голыми руками вцепившийся в горло Лисимаху.
Тот хрипел, отгибал одной рукой скрюченные пальцы перса и пытался всадить ему меч бок. Безуспешно: кусающиеся кони обоих кружили на месте, толкались, клинок Лисимаха безвредно скрежетал о чешуйки вражеского панциря. В конце концов оба воина полетели на землю, расцепившись. Перс вскочил первым и ударил македонянина ногой в живот, но больше ничего сделать не успел, поскольку был стоптан конем своего же товарища. Тот не видел, что творится у него под ногами, отражая удары македонян, сыплющиеся со всех сторон.
Лисимах с трудом приподнялся. Рядом с ним упал пронзительно визжащий перс, совсем еще молодой, из легковооруженных всадников, которые тоже уже втянулись в сечу. Он пытался непослушными руками запихать в распоротый живот кишки и жутко кричал, повторяя одно и то же слово. Лисимах его не понял, но успел подумать, что наверняка это слово: "мама".
Недалеко от иларха из-под конского трупа безуспешно пытался выбраться гетайр, вся голова которого представляла собой кровавое месиво. Руки его, скребущие землю, двигались все медленнее.
– Нет! Не хочу! Нет! – кричал молодой македонянин, расширившимися от ужаса глазами уставившийся на обрубок руки, из которого толчками вытекала жизнь.
– У, Ангра... – седобородый перс выбросил руку с акинаком в стремительном выпаде, и парень замолчал навеки.
– Аминта! – услышал Лисимах совсем рядом с собой голос Селевка, – а-а-а! Затраханный говноед! Подохни, сука! Аминта, очнись! Аминта-а-а!
– ...Манью – прохрипел седой перс, сползая с конской шеи.
Лисимаха опять сбили с ног, он снова попытался встать и закричал:
– Селевк!
– Лисимах, ты где?
– Здесь! – закричал командир первой илы, выпрямившись во весь рост, не видя взлетевший за спиной клинок...
– Держись! Иду!
Лисимах в это время был уже мертв. Не успел Селевк.
В бешеной круговерти схватки он потерял Антигона. От страха за жизнь полководца телохранителя теперь колотило, как в ознобе.
– Одноглазый! Где ты, сын шлюхи! – ревел Набарзан, но приблизиться к стратегу не мог, их разделяло слишком большое число сражающихся.
Все силы антигонова крыла уже были связаны боем, а персы продолжали прибывать. Их легкая конница, выполняя приказ хазарапатиши, сумела прорваться во фланг Леоннату. Запахло катастрофой. В эту, критическую для союзников минуту грамотно сориентировался Эригий. Его гипасписты и фракийские пельтасты атаковали легкоконных персов, уже начавших давить фалангу в бок. Персы увязли, потеряли разбег. Отличные конные стрелки, они были хороши в дальнем бою. В ближнем их, бездоспешных, пехота начала одолевать и теснить. Воспрял духом и Леоннат, прекратил пятиться. Продвижение Тимонда вперед завершилось.
Персы Набарзана переломали все копья и давно бились мечами и секирами. Работать топором в сковывающих движения пластинчатых наручах, непросто. Более подвижные гетайры начали сгонять персов на харонову переправу десятками.
Тут бы Антигону усилить натиск, ввести в бой лидийцев, да боги решили иначе...
– Антигон! Стратег Антигон!
Кричали откуда-то из тыла.
– Кто зовет? – ответил Монофтальм, придержав коня.
Гетайры-телохранители прикрыли его, оттерли назад. Поблизости вновь возник Селевк, сражающийся, как лев.
Стратег вышел из боя, который медленно катился обратно к реке.
– Что случилось?
– Персы! Сзади! Множество всадников!
– Ах, твари... – стиснул зубы Антигон, – так и знал, что попытаются обойти. Скачи к Артагату, пусть их встретит.
Вождь лидийцев повиновался, и его конница умчалась в тыл, отражать удар Бесса.
Дюжина белоголовых сипов, широко растопырив свои почти черные маховые перья, кружила в недостижимой даже для стрелы скифского лука высоте.
На дне необъятного голубого океана ворочался страшный гигантский зверь о ста тысячах голов. Он ревел, хрипел, бился в конвульсиях, словно что-то рвало, терзало его тело изнутри.
Грифы довольно шипели и хрипло каркали, будто вороны. Их становилось все больше. Они предвкушали невиданный пир. Им не жаль зверя.
А тот уже бился в агонии.
Воины Реомифра и Сабака волна за волной разбились о незыблемый утес, имя которому – Пердикка. Реомифр, который уже видел Киликию на острие своего копья, тянулся к ней, как осел, что вращает мельничное или водоносное колесо, шагая за подвешенной перед мордой морковкой. Он храбро бросился в бой во главе мидян и сложил голову. Сабак оказался осторожнее, в самое пекло не полез, но его воинов македоняне разметали, как слепых котят и шахраб схлопотал-таки тяжелую рану. Едва успели его вынести с поля верные слуги.
Персы попытались возобновить обстрел македонян с безопасного берега и тогда Пердикка, не желая бездельно топтаться под стрелами, сам двинулся в атаку, дерзко преодолев ручей и погнав египтян с сирийцами.
Дарайавауш, увидев зародыш поражения, в отчаянии вынужден был бросить в бой "бессмертных" во главе с Оксафром. Он надеялся ввести их в пролом, который создаст Тимонд, но тот стоял на месте, как вкопанный, не в силах обратить в бегство Леонната.
Шахиншах поворотил свою колесницу на левое крыло, надеясь, что вид повелителя остановит бегущих, но те, подстегиваемые паническим страхом, уже ничего не различали в пестром калейдоскопе, разбившегося на мириад осколков мира. Многие бросались в Сар, пытаясь вплавь добраться до спасительного берега, где не было ни наступающих "бессмертных", безжалостно загонявших испуганное стадо обратно на бойню, ни напиравших сзади ужасных яванов.
