Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
И Еси знала, даже если она станет просить, ей не удастся уговорить вещуна изменить своим принципам. Потому как все, что касалось не божества, для старшего жреца было строго исполняемо согласно оставленных предками законов, традиций и обычаев. Девочка ведала, наверняка, что Ксай найдет такие слова, которые она не сумеет оспорить. Потому как он был очень мудр, а Есинька настолько сильно его любила и так мощно зависела, что никогда не позволила бы себе огорчить. Тем паче сейчас, когда она так за ним соскучилась.
– Спасибо, ваша ясность, но я уже наелся, – сызнова утирая губы о рубаху, точно стараясь оттереться от меда, откликнулся мальчик и торжествующе похлопал себя по животу.
Лихарь за эти дни, что находился в поместье, значительно набрал в весе, можно сказать даже подобрел в телесах. И та рубаха, оная в первые дни висела на нем точно мешковина, теперь уже плотно облегала его слегка выпирающий вперед живот.
– Ну, раз наелся, – сварливо пробухтела стоящая подле входа в беседку Туга, недовольно наблюдающая за столь прожорливым, как она считала отроком, потому в этот раз не решившаяся оставить его наедине со сластями. – Тогда пойди, умойся, нешто можно быть такой грязнулей и утирать сладкие губы о рубаху.
Малец, одначе, никак не откликнулся на слова няньки, по-видимому, обладая как правильно подметил его наставник не малой долей хитрости, он четко понимал в чьих руках находится ноне власть, посему всегда лебезил лишь перед Есей и Таиславом.
– Так, что ваша ясность, выходит, прилетел его святость вещун Липоксай Ягы? – погодя вопросил Лихарь, с какой-то затаенной грустью глянув на подошедшего слугу который забрал пустые братины и кувшин, прикрыл крышку ящика со сластями и утер влажным рушником стол от капель меда.
– Не уноси ящичек, Вернуш, – торопливо откликнулась Есислава. Она присела на корточки у рубежа беседочки и прудика и принялась, как любила плескать водичку перстами. – Я хочу угостить Ксая.
– Слушаюсь, ваша ясность, – отозвался слуга, и, преклонив голову пред чадом, покинул беседку, унося с собой всего-навсе пустую посуду.
– Да, Ксай, приехал, – медленно роняя слова, произнесла девочка, поводя кончиками пальчиков по воде днесь ее точно лаская. – Знаешь, ты, Лихарь, если только Ксай с тобой заговорит, не выдумывай ничего. Сказывай правду, потому как Ксай не будет слушать вранье и непременно за него накажет. Понял?
– Да, ваша ясность, – голос мальчика дрогнул, ибо он боялся встречи со старшим жрецом зная о его суровости и о том, что встретиться с ним даровано лишь избранным али отличившимся.
– Его святость идет, – встряла в разговор нянька, и повела головой в сторону дорожки, по которой и впрямь неспешно в направлении беседки шел в долгом белом кахали Липоксай Ягы.
Девочка незамедлительно поднялась с присядок, и, узрев идущего по дорожке старшего жреца, мгновенно сорвавшись с места, побежала ему навстречу, пред тем миновав отрока и выскочив из беседки на дорожку.
– Выйди из беседки, мальчик, – негромко повелела Туга, и сама спешно сойдя со ступеней, отступила в сторону, остановившись в нескольких шагах от дорожки, да низко преклонила стан.
Лихарь незамедлительно покинул беседку, и, встав подле няньки также склонил голову. Меж тем Есинька уже добежала до вещуна, и крепко вжавшись в него, принялась целовать чрез материю кахали его в грудь.
– Ох, Ксай… Ксаечка я так соскучилась за тобой, так соскучилась, – протянула взбудоражено отроковица и наново из ее глаз выпрыгнули полупрозрачные капельки слез, упавшие не только на ее нежные щечки, но и на белую ткань кахали, и золотистую собственной рубахи.
Липоксай Ягы не менее торопливо прижал к себе девочку, и, наклонившись, ласково поцеловав в макушку. Обаче, узрев слезы, увлажнившие ее очи, тотчас поднял Еси на руки и притулил к своей мощной груди. Он еще малость медлил, не трогаясь с места, с тем, вероятно, стараясь стать ближе к обожаемому чаду и легохонько покачивая ее вправо… влево и только потом, нежно целуя в головку, тронув свою поступь, направился к беседке.
– Ну… ну, ваша ясность не стоит плакать, – полюбовно произнес вещун, и на четверть минутки задержавшись подле входа в беседку, внимательно оглядел полусогнутого отрока, так словно желал проникнуть вглубь его суть.
Губы старшего жреца нежданно резко дернулись и скривились в столь презрительной ухмылке, точно он узрел слизняка аль, как и желал, проникнув в суть мальчика, рассмотрел, там весьма скверную душу. Все также медлительно Липоксай Ягы вошел в беседку, и, опустившись на топчан, оперся спиной об его высокий ослон. Бережно, словно самую большую ценность он усадил девочку на колени, прижал ее головку ладонью к своей груди, да обращаясь к неотступно сопровождающему его помощнику, повелительно молвил:
– Таислав, а, ну-тка введи сюда этого мальчишку. А ты, Туга, – нянька торопливо дернулась в сторону старшего жреца, – поколь можешь быть свободна.
Туга не мешкая, вроде как даже и не распрямляясь, ступила вперед и шибутно переставляя ножки, отправилась по дорожке ко дворцу. А Таислав нескрываемо брезгливо, понеже губы и рубаха отрока все еще блестели от меда, ухватил его за плечо, и, подталкивая в спину, ввел в беседку, поставив как раз насупротив вещуна и девочки.
– Итак, – туго выдыхая слова, молвил Липоксай Ягы, своими голубыми очами, кажется, пронзая пригнувшего голову отрока, стараясь встряхнуть его и тем самым выудить все надобные сведения. – Лихарь, что значит лихой, неуязвимый характерник. Или как сказал твой наставник Моислав ленивый, лживый и хитрый, самые дурные качества в человеке на мой взгляд. – Еси торопливо отстранилась от вещуна и с волнением заглянула ему в лицо. Он же медлительно сместил руку с головы отроковицы на щеку, тем самым не только приголубив ее, но и единожды сомкнув, было приоткрывшийся рот. – Каким образом ты, Лихарь, оказался в поместье, – продолжил свой опрос старший жрец, – и куда шел?
– Шел к морю, – голос мальчика теперь не просто задрожал, он прямо-таки зазвенел, мешая в себе не только страх, но и верезг. Лихарь утер немедля увлажнившийся лоб, где появился вязкий, густой пот. – Убежал из воспитательного дома и жил больше месяца среди выселенных бродяг прошлецких селений, потом когда туда нагрянули жрецы и наратники, решил бежать в горы… и на море. Хотел увидеть море и быть может поступить на корабль учеником матроса.
– Разве ты не знал, что до моря путь вельми не близкий, тем более чрез Похвыстовские горы? – голос Липоксай Ягы звучал властно, и с тем испытывающе, стараясь вытянуть из мальца все его затаенные мысли… поступки.
– Знал… Я знал, что море далеко, – не мешкая отозвался мальчик и тягостно затряс головой, точно у него ослабнув, перестала держать ее шея. – Обаче, я сначала и не хотел идти… Хотел идти в Лесные Поляны… но потом… потом… как-то встал и пошел, словно меня что-то направило.
– Что-то или кто-то? – встревожено поспрашал Липоксай Ягы услыхав ту прерывчатую молвь и сие волнение махом отразилось на его лице, где дрогнули все черточки. Он, судя по всему, подумал, что мальца прислали его враги, и резко дернув к себе Есиньку, плотнее обвив ее тельце правой рукой, стараясь тем укрыть от грозящей беды.
– Кто-то? – пролепетал и вовсе побледневший Лихарь и качнулся вправо… влево, вероятно от страха у него стали отказывать теперь и ноги.
– Ксай, – отозвалась торопливо девочка, желающая поддержать и защитить мальчика. – Лихарь имеет в виду, что его вели Боги… Боги потому он и дошел до нашего поместья… И, он, – Есислава высвободилась из объятий вещуна и поднявшись с его колен, ступила в направлении отрока, укрывая его от гневливого взора Липоксай Ягы. – Он, Лихарь может и любит приврать, но он простой мальчик. И за все эти дни никак меня не огорчил, вел себя хорошо. И мне с ним было не скучно, ибо если бы не он, – отроковица ухватила вздрагивающее плечико мальца, тем движением удерживая его от покачивания. – Я бы совсем, здесь, изболелась. Потому, как скучала за тобой. А Лихарь все время меня отвлекал от той тоски… и мне с ним было хорошо. Потому не надобно его обижать… Он итак обижен тем, что не имеет родителей, живет в воспитательном доме, где его не любят, не могут побаловать как меня… Поцеловать, обнять, привезти сласти.
Есиславушка говорила свою речь, повышая в целом тембр гласа, поелику волновалась. В зеленых ее очах стояли крупные, будто переливающиеся слезы. Она очень жалела отрока и страдала от зримой несправедливости, каковой подверглась его горькая жизнь. Нежданно Еси резко дернула ручку от плеча Лихаря, и, направив в сторону вещуна скручено-окаменевшие пальчики жалобно хныкнув, вскликнула:
– Ах! Ксай… опять… опять свело.
– Таислав! Срочно кудесников! – громогласно закричал вещун, будто его помощник стоял не подле входа в беседку, а метрах в десяти от нее и тотчас вскочил с топчана. Он стремительно подхватил девочку на руки и принялся осыпать поцелуями ее личико и растирать сведенные пальчики. – Днесь! днесь моя душа помогут… Днесь моя… моя милая.
